Русский клан - Косенков Виктор Викторович - Страница 2

Он завалился на бок и, перекатываясь на живот, выставил в проход дуло автомата. Сухо щелкнул переключатель огня. Алексей предпочитал стрельбу одиночными и на достаточном удалении от противника, в то время как Юра уверенней действовал в ближнем бою, особенно свинца не жалея. Может быть, именно потому, что Морозов чаще видел смерть вплотную, он не был столь чувствительно настроен в отношении умирающего экипажа из злополучного БТР. Те, кто знал Юрия достаточно хорошо, признавали в нем человека в меру романтичного, склонного больше к раздумьям, чем к действию, но как только доходило до крови, в Юре просыпался расчетливый зверь.

Глаза загорались, в скулах проявлялось что-то неуловимо хищное. Это был классический пример маньяка, находящегося под контролем у основной личности.

Вот и сейчас Юра первым делом прижался к стене и мелкими, частыми шажками двинулся вперед, сближаясь с вероятным противником. Вязников постарался выровнять дыхание, пытаясь, насколько это возможно, расслабить мышцы, зная, что рефлекс работает быстрее осознанной мысли. В голове было пусто, неутомимый внутренний диалог вдруг остановился, затих. Ни одного слова. Алексей словно превратился в один большой автомат. Вот ствол, вот мушка, вот курок, вот пальцы, давящие на него, вот руки, что направляют.

Юра сделал еще несколько шагов, остановился. Присел.

Откуда-то с той стороны перехода все явственней доносились звуки. Стоны и невнятное бормотание. Ругань и, что было особенно неприятно, тупое постукивание металла о металл.

Когда все замерло и, за мгновение до рывка, Вязников затаил дыхание, Юра вдруг расслабился.

— Ну, привет…

В куче мусора, вывалившегося из перевернутых баков, которые бог знает сколько уже не вывозились из города, лежал солдат-федерал. Молодой еще щенок, которого военкомат и злая судьба занесли в части, верные президенту. Нет ведь, мог служить где-нибудь в тайге, в забытой богом и даже американцами ракетной части, держал бы на своих салажьих плечах ядерный щит Родины. И горя не знал, ужасался бы только, читая сводки из горящей столицы и разбитого залпом с моря Фороса. Но нет. Кто-то на небе распорядился иначе. Теперь парнишка валялся в куче мусора, с окровавленным коленом, истекая кровью, сочащейся из-под неумело наложенной повязки, и в тихой истерике тыкался магазином в армейское «весло». Дрожащие руки не давали ему воткнуть горлышко магазина правильно.

— Ты откуда такой? — поинтересовался Юра.

— Сука! — пискляво выкрикнул мальчишка сквозь слезы и кинул автомат. Его руки метнулись к поясу, где наметанный морозовский взгляд углядел пару гранат. Маленький идиот решил, видимо, уйти из этой жизни «красиво».

Некоторое время они боролись, но силы были явно неравны, и вскоре Морозов положил себе в сумку две «РГД-5», а пистолет Макарова с пустой обоймой отшвырнул куда-то в мусорный контейнер. Солдатик заливался горючими слезами, Юра устало курил, сидя к нему спиной.

— Обо что же он так приклад измочалил? — спросил Вязников, разглядывая трофейный АК с разбитым, треснувшим прикладом. Когда стало ясно, что стрельбы не будет, Алексей доковылял до места действия и теперь, отложив автомат, вытаскивал из аптечки бинт и вату. У солдатика медицинского комплекта не было, и вообще парнишка выглядел странно. Весь поцарапанный, с синяками, напуганный до истерики. Конечно, в мятежной Москве можно было увидеть и не такое. Но следы от побоев выглядели как-то… не по-военному. Словно по парнишке топтались люди, толком не знающие, что делать, чтобы убить, но страстно этого желающие.

— Хороший вопрос. — Морозов почесал многодневную щетину, глядя, как Алексей, морщась от боли в ноге, бинтует всхлипывающего солдатика. — Очень хороший. Только вряд ли он нам сейчас на него ответит.

Морозов посмотрел наверх: выбитые стекла, распахнутые зубастые пасти рам, обгоревшая и осыпавшаяся штукатурка. Дома вокруг были мертвы. Они умерли давно, жильцы разбежались кто куда, может быть, взяли в руки оружие, может быть, ныкались по подвалам, может быть, уехали на дачи или в другие затаившиеся в испуге, города. Стены, изуродованные злым временем, точно подражали стране. Обгоревшей, расколотой, осыпающейся.

Юра встряхнулся, обошел кучу мусора, пнул банку, та отлетела в сторону, дребезжа, распространяя вокруг себя противный звук. Неожиданно взгляд Морозова зацепился за ботинок. Крепкий солдатский ботинок, ребристой подошвой высовывающийся из-под грязных, вонючих пакетов. Под кусками полиэтилена и грудами неизвестно как попавших сюда пластмассовых лекарственных бутылочек обнаружилось тело другого солдата, такого же молодняка, но уже мертвого. Вцепившегося смертной хваткой в чей-то рваный, пробитый в нескольких местах ватник. Открытыми глазами, к которым уже слетались жирные зеленые мухи, солдат в ужасе смотрел в небо. Но самое гадкое было не в этом. На шее и щеках мертвеца отчетливо виднелись следы укусов. Не звериных. Человеческих. Когда-то, до войны и даже до армии, у Морозова был приятель дантист. Сего эскулапа, наверное, самого устрашающего из лечащей братии, однажды укусил пациент. Крепко цапнул за локоть и выскочил за дверь. Прям так, с рассверленным дуплом, и выскочил. Стоматолог потом долго всем хвастался «боевым ранением» и собирался делать уколы от бешенства. Перепутать следы звериного и человеческого укусов было невозможно.

— Мать твою, — прошептал Морозов. — Они его жрали…

Почувствовав, как подкатывает к горлу, Юра отошел в сторону. Потом, собравшись с силами, вернулся к трупу. Беглый осмотр не добавил ясности. Парня явно закололи, на груди было несколько ран, нанесенных, судя по всему, ножом. Одновременно с этим его пытались есть. Ватник, видимо принадлежавший нападавшему, прострелен, на внутренней стороне все залито бурой кровью. Обежав вокруг и присмотревшись, Морозов заметил следы, ведущие в ближайший подъезд.

— Что тут происходило? — спросил Юра, вернувшись к солдатику.

Тот уже поуспокоился и больше не плакал, однако на все вопросы только молча опускал голову.

— Тебя звать как, боец? — поинтересовался Вязников.

Боец что-то бормотнул под нос.

— Чего?

— Саша, — уже громче ответил солдатик. — Саша.

— А фамилия?

— Носик.

— А Егор Носик тебе не родственник? — неожиданно спросил Вязников. Морозов удивленно поднял брови.

— Да. — На лице солдатика было написано не меньшее удивление. — Папа…

— Неужели? — Алексей развел руками. — А чем он сейчас занимается?

— Сейчас не знаю, в Кемерово уехал… — Речь парнишки шла по затухающей. Юра даже испугался, как бы раненый сознание не потерял. — А вы откуда знаете?

— А мы с ним учились вместе. На курсах.

Это была явная ложь, но солдатик не замечал.

— Передавай ему привет, солдат, — бодро хлопнул Александра по плечу Вязников. — От Лехи. Он знает.

И Алексей хитро глянул на Морозова.

— Так что у вас тут произошло? — в тон другу снова спросил Юрий.

Тут солдатика словно прорвало. Он говорил сбивчиво, путался, снова начинал и все время повторял: «Они, суки, как выскочат…»

Картина складывалась неприятная. Мягко говоря.

И по-хорошему надо было бы валить с этого квадрата к чертовой матери. Спасать, хоть это и глупо, самолично подбитый БТР, искать своих… Просто уходить. Но неожиданно уперся солдатик Саша. Перевязанный и накачанный обезболивающим по самое «не могу», он собирался ползти, ковылять, зубами подтягиваться, но идти в подвалы.

Бросить щенка?

Алексей и Юра отлично помнили себя в этом возрасте. И жалели его. Сдохнет… Пусть он лоялист, пусть солдат Горби. Но свой ведь. Не чужой. Страшная штука — гражданские беспорядки. Не приведи господи, гражданская война.

Саша Носик со своим сослуживцем были москвичами.

Когда заварилась каша и их полканы встали на сторону старого президента и перестройки с демократией соответственно, солдатики даже обрадовались, что из богом забытого Талды-Кургана их посылают домой.

Улицы патрулировать, как сказали начальники и отцы-командиры. Несколько старослужащих быстро сдернули еще в Подмосковье, а салаги, особенно в политике не разбирающиеся и пороху не нюхавшие, взяли «весла» в руки и влетели в «самое оно». Когда стало ясно, что с порядком туго, Саша рванул в самоволку, поскольку не дурак и армейский коктейль с бромом не употреблял, а по девушке стосковался невозможно. И коллегу своего прихватил, как бы в разведку.