Русские навсегда - Косенков Виктор Викторович - Страница 4

– Ну да, это я как раз видел. Ты там чуть ли в бубны не стучишь.

– Шаманю, одним словом. Потом приношу клиенту решения. Обычно несколько вариантов, но в пределах одной заранее обговоренной темы. Проекты эти – сырые. Их надо дорабатывать, что-то переделывать. На это тоже требуется время. При хорошем раскладе – месяц-полтора. Из учета материалов, финансовых возможностей и так далее, понимаешь?

– Естественно.

– Потом мы подписываем готовый проект. И субподрядчики, какая-нибудь бригада строительная, таких сейчас навалом, работает согласно проекту. Все просто.

– Да.

– Однако есть хитрость. Работа субподрядчиков, при наличии более-менее толкового проекта, занимает недели две. А доработка сырого проекта это, как я говорил, месяц. Ну, минимум три недели.

– И?

– Так вот, если проект на этой стадии перехватить и отдать рабочим, то я остаюсь с носом, даже сам об этом не зная. Сижу, работаю, а кто-то в это время рубит капусту. И всем хорошо! Я работаю и ни о чем не знаю. Строители работают. А кто-то получает деньги за мой проект. Правда, сырой и кривой, но зато сразу. Прибыль стопроцентная. Потому что времени на то, чтобы украсть, нужно значительно меньше, чем на то, чтобы все это создать! Ну, логика понятна? Делим прибыль на время, потраченное на ее получение, и выходит…

– С этим ясно. Дальше давай.

– В общем, какие-то ребята круто наварились. Пока я с чистым сердцем правил и переделывал проект для одной конторы, они сперли его у меня. И толкнули. За полцены той самой конторе. Их директор согласился. Рабочие все собрали.

– А договор?

– А с договора директор спрыгнул. Через запасной люк на тему, что, мол, фирма имеет право отказаться от договора, оставив мне аванс. А что мне аванс? Я времени на эту работу убил столько…

– А в суд?

Сергей исподлобья посмотрел на Михалыча.

– Не хочу в суд…

– А-а-а… – понимающе протянул Михалыч. – Это другое дело.

– Тогда как?

Михалыч заулыбался, словно чеширский кот, и, чтобы скрыть ясно видимое удовольствие, поднял чашечку с чаем, заслонил ею губы.

– Чего радуешься? – поинтересовался Сергей.

Михалыч пожал плечами.

– Да что-то тихо стало в последнее время. Я даже забеспокоился. Знаешь, когда ничего не происходит, это настораживает. Все время кажется, что затишье вот-вот закончится и ка-а-ак даст! Лучше немного напрягаться по небольшим вопросам, чем редко, но с размахом. Так что не переживай, я дам тебе «парабеллум».

– Кстати. – Сергей с видимым сожалением отодвинул от себя пиалу с вареньем. Хотелось еще, но надо было и честь знать, тем более что варенья осталось на донышке. – Кстати, у тебя не было такого… Предчувствия?

– Чего? – Полковник удивленно приподнял бровь.

– Ну… Предчувствия. Знаешь, как будто перед войной? Ну, как в песне у Окуджавы. «Вы слышите, грохочут сапоги и птицы оголтелые летят…»

– Ошалелые.

– Что?

– Ошалелые, а не оголтелые. Оголтелые у нас журналисты, а они не летают. Что хорошо, иначе они бы метали помет прям сверху. С фонарных столбов. Нет, знаешь, предчувствий у меня не бывает. У меня все на рефлексах.

– Хорошо тебе. А у меня вот бывает… Настораживает, знаешь ли. Потому идея о «парабеллуме» хоть и приятна, но…

– Спокойно. Все будет хорошо. Поверь мне, твои предчувствия не из этой оперы.

– С чего ты взял?

– Это просто. Что такое ноосфера, знаешь?

– Вернадский, – пожал плечами Сергей. – И все. По-моему, никто не знает.

– Доподлинно никто, но одно из толкований – сумма всех знаний всего человечества. Так вот предчувствия можно рассматривать как пробой из ноосферы. Вот и прикинь, насколько велика вероятность, что из совокупности всех знаний тебя пробьет предчувствие на тему мелкой, в общем-то, разборки?

– Ну… Не велика.

– Точно. А вот в глобальном смысле… это может быть.

– Ты хочешь сказать…

– Что нас ждут великие потрясения. Новости смотришь? Рекомендую.

– Удивил…

– Точно. Я тебе даже больше скажу. Эти чертовы перемены ждут нас всегда. Поэтому плюнь на любые предчувствия. С колокольни. – Михалыч налил еще чаю. – У тебя есть задача, ее надо выполнить.

– Какая?

– Ну, – отставной полковник развел руками. – Ты даешь! Главная задача – уцелеть!

И Михалыч весело засмеялся.

– Что-то ты сегодня особенно весел, – обиженно пробормотал Сергей.

– Ладно, ничего страшного. Давай лучше займемся твоими проблемами. Звони нашему компьютерному гению и всей его гнусной братии. Но учти, если они у меня, как в прошлый раз, повеселятся, трупы будешь убирать сам.

5.

Гриша, играя всем телом, сделал полшага влево, затем полный шаг вправо, одновременно разворачиваясь на хайкик левой ногой, чтобы после этого встретить противника на фронткик, в простонародье – пинком в брюхо. Задумано было неплохо и даже могло получиться. Но в самый ответственный момент что-то с треском врезалось в левую скулу. Опорная нога ослабла, и ринг начисто вышиб дыхание из груди.

Последними о татами ударились ноги.

– Етить твою мать, – услышал Гриша. Перед его глазами моталось цветное переливающееся одеяло, пространство вокруг было наполнено гулким звоном колоколов. – Етить твою мать конем до селезенок!

– Мама… – выдохнул Гриша и застонал. Во рту было солоно, перекатывалось что-то твердое, и было очень трудно говорить. – Ой, бля…

– Бля – это не то слово, – снова сказал кто-то задумчивый и невидимый через разноцветное одеяло. – Что ж вы, соколы? Так вас разэдак, дубьем до горла…

Способность соображать вернулась к Грише не сразу. Он понял, что озабоченно-задумчиво-матерный голос – это тренер, соленое во рту – кровь, а твердое и катается – лучше сплюнуть. Потому, что это зубы.

Однако сплюнуть не получилось. При попытке сложить губы в трубочку и резко выдохнуть челюсть отзывалась такой болью, что цветная круговерть перед глазами резко потемнела, а утихнувшие было колокола в ушах ударили с новой силой.

«Челюсть сломана, – равнодушной черточкой букв проплыла на фоне цветного марева мысль. – Ну надо же…»

Неожиданно в ноздри ударил острый, хлесткий запах. Кто-то поднес ватку с нашатырем.

Гриша изогнулся, стараясь уйти от удушающей вони, отвернуться. Но кто-то невидимый все тыкал и тыкал ватой в ноздри.

– Ну едрит ежа косматого, против шерсти волосатого! – возмутился тренер. – Мало того, что вы его срубили, как сосну, так теперь еще удушить намереваетесь, обезьянья шишка дутая?! Что ты ему запихиваешь в нос, будто тампоны с крыльями?! Одного раза нюхнуть хватит.

Наконец завеса из пятен поредела, расползлась в стороны, и Гриша увидел столпившихся вокруг коллег-программистов. Все как один бритые, раскрасневшиеся, потные, у кого-то по скуле расплывается свеженький синяк.

– Гришка, блин, ты извини. Я не хотел, – пробасил Леша. – В общем, совпало как-то. На прямой налетел. Я…

– Помолчи уж, лисья кочерыжка. – В поле зрения протолкался тренер с баллончиком и обратился к пострадавшему: – Глаза закрой. Лечить тебя будем.

Гриша послушно зажмурился. Слева зашипело, брызнуло чем-то холодным. Щека моментально онемела, боль съежилась, исчезла. Показалось, что челюсть по-дебильному отвисла вниз и с нее стекает слюна.

– Руками не трогать, – предупредил тренер. – Глаза можешь открыть. Сейчас мы тебя к врачам доставим, едрит-мадрид. Встать сможешь?

Гриша окаменевшим, едва ворочающимся языком вытолкнул два зуба.

– Что это? – нахмурился тренер. – О-о-о…

– Это он зубы выплюнул, Василь Романович, – пояснил кто-то из молодежи.

– А то я не знаю! Женилка махровая! Давайте поднимайте его.

Сильные руки аккуратно приподняли Гришу за плечи. Усадили.

– Ну как?

Гриша кивнул.

– Поднимаем дальше.

Сидеть было легче, но обстоятельства требовали, и Гриша попытался устоять на ватных, подгибающихся ногах. Наконец, с третьей попытки, он смог удержать равновесие, чуть наклонившись всем корпусом вперед.