Похищенная - Стивенс Чеви - Страница 72

— Как у тебя язык поворачивается называть это несчастным случаем! Это ты наняла человека, который насиловал меня и довел моего ребенка до гибели!

— Это похоже на один эпизод, когда тебе захотелось мороженого и ты попросила отца заехать за ним в магазин.

Прошло немало времени, пока ее слова дошли до меня, и еще больше — пока я сумела хоть что-то сказать.

— Ты имеешь в виду тот несчастный случай?

Она кивнула.

— Ты же не хотела, чтобы они умерли.

Грудь моя сжалась, а в легких совсем не осталось воздуха. Боль была такой острой, что на какое-то мгновение я подумала, что у меня инфаркт. Потом меня пробил холодный пот, и все тело начало трястись. Я внимательно вглядывалась в мамино лицо, надеясь, что неправильно поняла ее, но она выглядела довольной — она оправдалась.

Мои глаза застилали слезы.

— Ты… ты винишь меня в их смерти. Так вот оно, оказывается, в чем дело! Ты…

— Разумеется, нет.

— Да. И ты всегда винила меня. — Теперь я уже плакала. — Поэтому ты и посчитала, что будет нормально, если…

— Ты не слушаешь меня, Энни. Я знаю, что тебе просто захотелось мороженого, — в твои планы не входило убивать их. И я тоже не имела в виду, что с тобой случится что-то плохое. Я просто хотела, чтобы Вэл перестала верховодить.

Я никак не могла отойти от услышанного, когда она сказала:

— Но долго это не протянется. Завтра придет мой адвокат. — Она поднялась и принялась расхаживать перед столом. Я заметила, что к ее щекам вернулся обычный цвет. — Я расскажу ему, каково мне было расти с такой сестрой, как Вэл, что она вытворяла с нашим отчимом, как сложилась моя жизнь, после того как меня выгнали из дому, как она всегда унижала меня, — а это вербальное надругательство. — Она резко остановилась и повернулась ко мне. — Интересно, явится ли она после этого в суд? Тогда ей придется сидеть и слушать, как мой адвокат…

— Мама, если ты вынесешь все это на публику во время суда, ты снова вывернешь наизнанку мою жизнь. Мне тоже придется говорить о том, что произошло. Мне придется описывать, как он меня насиловал.

Она снова зашагала по комнате.

— Вот именно! Мы должны вытащить ее на трибуну, чтобы она описала то, что она сделала.

— Мама!

Она остановилась и посмотрела на меня.

— Не делай этого со мной, — сказала я.

— Ты тут ни при чем, Энни.

Я хотела возразить, но так и замерла с открытым ртом, когда ее слова наконец дошли до меня. Она была права. В конце концов, не имело значения, сделала она это ради денег, чтобы привлечь внимание или чтобы раз и навсегда одолеть свою сестру. Ни один из этих мотивов не имел ко мне никакого отношения. Я всегда была ни при чем. Обо мне не думали ни она, ни Выродок. Я даже не могу сказать, кто из них более опасен.

Когда я встала и направилась к двери, она спросила:

— Ты куда идешь?

— Домой, — на ходу ответила я.

— Энни, стой!

Я обернулась, готовая увидеть слезы, услышать «Прости меня» или «Не оставляй меня здесь одну».

Но она сказала:

— Никому ничего не говори, пока у меня не появится шанс. Все должно быть сделано правильно, иначе…

— О боже, ты действительно так ничего и не поняла?

Она уставилась на меня пустым взглядом.

Я покачала головой.

— И, блин, уже никогда, видно, не поймешь.

— Когда вернешься, принеси мне газету, чтобы я могла…

— Я не вернусь, мама.

Глаза ее стали огромными.

— Но я же нуждаюсь в тебе, Мишка Энни!

Я постучала в дверь и, пока охранник открывал мне, сказала:

— Я надеюсь, что с тобой все будет хорошо.

Пока он запирал маму там, я тяжело упала на скамейку в коридоре у противоположной стены. Он спросил, в порядке ли я и не хочу ли, чтобы он позвал Гари. Я ответила, что мне нужно пару минут, и он оставил меня одну.

Я считала кирпичи в стене, пока пульс мой не успокоился, а потом вышла из полицейского участка.

Газетчики пронюхали о моем посещении тюрьмы, и на следующий день заголовки пестрели догадками. Кристина оставила сообщение, чтобы я звонила ей хоть днем, хоть ночью, если мне захочется поговорить. Она пыталась скрыть это, но по ее тону я поняла, что ее задело то, что я не рассказала ей, что собираюсь навестить маму. Тетя Вэл тоже оставила какое-то невнятное сообщение, заставившее меня задуматься, насколько много она знает. Но я не перезвонила ни той ни другой. Я не позвонила никому из тех людей, которые оставили сообщения с предложением «поговорить, если мне это нужно». Ну о чем тут еще можно говорить? Все кончено. Это сделала моя мама. Все, точка.

Через пару дней я положила на тумбочку рядом с кроватью проспект художественной школы. Когда я увидела его на следующее утро, то подумала: «Черт, если я хочу осуществить свою мечту, мне нужны деньги!» Поэтому я и позвонила той дамочке из кино. Мы с ней чудно поговорили. Я оказалась права: ей, похоже, не чужда некоторая чуткость, и все выглядит так, вроде она действительно готова прислушаться к моим пожеланиям. Несмотря на то что она из Голливуда, разговаривает она как вполне нормальный человек.

Какая-то моя часть по-прежнему противится съемкам, но я знаю, что фильм будет снят все равно, а если уж кто-то будет извлекать выгоду из кино о моей жизни, то среди этих людей могу быть и я сама. К тому же это будет не на самом деле обо мне, это будет голливудская версия — ко времени, когда фильм выйдет на экран, это будет просто еще одно кино. А не моя жизнь.

Я согласилась встретиться с этой женщиной и ее боссом через неделю. Они говорят о каких-то больших суммах, достаточно больших, чтобы я смогла комфортно прожить остаток жизни.

Потом я позвонила Кристине. Я знала, что она ожидает от меня разговоров о моей маме, поэтому, когда я рассказала ей, что наконец собираюсь поступать в художественную школу, то поняла ее удивленную паузу. Но когда молчание так и не прервалось, я сказала:

— Помнишь? В ту самую, в Скалистых горах, о которой я все время говорила, когда мы учились в школе.

— Я помню. Просто не могу понять, почему ты поступаешь туда сейчас.

Она сказала это нейтральным тоном, но я почувствовала в ее словах оттенок осуждения. Даже в прошлые времена она никогда не поддерживала мое желание уйти в ту школу, но я думала, это потому, что она скучала по мне. Какая была причина на этот раз, мне было неизвестно, но я знала только одно — я не хочу ее слушать.

— Просто потому, что мне так хочется, — сказала я. — И я бы очень хотела, чтобы ты продала мой дом.

— Твой дом? Ты уже продаешь свой дом? Ты уверена, что не хочешь для начала просто сдать его в аренду?

— Уверена. И я хочу уладить все формальности в ближайшую пару недель. Я бы хотела покончить с оформлением бумаг как можно быстрее, так что когда ты можешь ко мне заехать?

Она немного помолчала, а потом сказала:

— Думаю, я могла бы заскочить к тебе на выходные.

Она приехала утром в следующую субботу. Пока мы заполняли бланки, я рассказывала ей о школе, о том, что не могу дождаться, когда уеду туда, что я собираюсь отправиться туда завтра, чтобы все согласовать на месте, и как хорошо будет оставить позади всю эту грязь. Она ничего не сказала, но реакция ее была сдержанной.

Покончив с делами, мы уселись рядышком на ступеньках крыльца в лучах утреннего солнца. Было еще кое-что, о чем мне хотелось с ней поговорить.

— Думаю, я знаю, — сказала я, — что? ты хотела сказать мне в тот вечер, когда приехала красить дом. — Глаза ее округлились, а на щеках появился румянец. — По этому поводу можешь не переживать. Я не сержусь на тебя. И на Люка тоже. Всякое случается.

— Это было всего один раз, клянусь тебе, — сказала она взволнованно. — Мы с ним выпивали, и никаких таких мыслей не было. Мы были так расстроены из-за тебя, и никто вокруг не понимал, что по этому поводу чувствуем мы…

— Да все в порядке. Честно. Мы все за это время сделали много такого, о чем потом пожалели, но я не хотела бы, чтобы ты переживала еще и из-за этого. Может быть, это просто должно было случиться. Это или что-то другое. Но все это уже неважно.