Странный генерал - Коряков Олег Фомич - Страница 8

Петерсон улыбнулся:

– Что верно, то верно. Хитрое приспособление он там придумал. Воды ветряк теперь будет качать раза в два больше… Ну что ж, займемся разговором?

Не на ветер бросил Петр слово одолеть здешние языки. Африкаанс, язык буров, в основе своей голландский, давался легко: все вокруг говорили на нем. Но Ковалев взялся и за английский – в стране он тоже был в ходу, – сидел над книгами, а разговорной речью занимался с Петерсоном.

– Откладывай словарь, – сказал Иван Степанович.

Петр встал. Что-то неладное почудилось ему. Он посмотрел за окно – над степью стояло мутно-багровое колеблющееся зарево.

– Пожар?!

– Какой там пожар, – спокойно откликнулся Иван Степанович. – Траву в вельде жгут. Это у нас перед каждой весной. По всей стране палы. Сентябрь. Считай, зима наша кончилась…

Зима кончилась, пришла буйная южноафриканская весна, незаметно перешедшая в лето. Зашумели короткие, частые сильные ливни. Совсем было пересохшая, измельчавшая Блюм-Спринт, пересекавшая город, теперь разлилась неимоверно и неслась, рвалась в просторы вельда бурливая и косматая, красная от подхваченного на берегах ила.

К матабеле Павлик не убежал. Никто, кроме Петра, и не узнал об этом порыве паренька. Но тот разговор невольно спаял их. Тайны всегда порождают вражду или дружбу. Между мальчуганом и взрослым, двадцатитрехлетним парнем завязались доверительные отношения.

Школа распустила ребят на каникулы, и теперь Павлик и Ваня были свободны целыми днями. Нужно было, правда, работать в саду, но у них это отнимало не так уж много времени.

Однажды, помогая Петру рыхлить почву под лимонными деревьями, Павлик сказал:

– Я завтра еду в Дилсдорп. Отец посылает отвезти заказчику одну вещь. Хочешь со мной?

– А можно?

– Я спрашивал у отца, он не против.

Они выехали верхами ранним утром. Путь лежал на восток, в сторону Драконовых гор. В переметных сумах были хлеб, баклаги с водой и мешочки с билтонгом – длинными узкими кусками вяленого мяса. За плечами висели добротные мартини, тяжеловесные, но надежные десятимиллиметровые ружья.

Вельд набух высоким, пышным травяным ковром, разукрашенным яркими цветами. Даже не верилось, что совсем недавно вокруг расстилалась твердая, сухая земля, покрытая дюнами и солончаками.

Лошади бежали быстро и ровно. Жаркое октябрьское солнце поднималось все выше. Зеленая, полная дразнящих ароматов степь жужжала, стрекотала и пела на разные голоса: травы и кустарники кишели птицами и насекомыми. Неумолчно и пронзительно звенели цикады. Крошечные длиннохвостые нектарницы, похожие на колибри, неустанно стригли воздух над травами.

Чуть в стороне легким, стремительным галопом промчалось стадо зебр. Еще недавно здесь бродили слоны, носороги, жирафы, но, теснимые людьми, они ушли на север, а зебры еще остались. Петр даже придержал коня. До сих пор он видел немало антилоп, зебры же попались на глаза впервые.

Павлик небрежно махнул рукой, сказал совсем как взрослый:

– Этого добра в вельде хватает… Нырнем в тень.

Они въехали под плотное сплетение мимоз на берегу безвестной речушки. Здесь было сумрачно и тихо, только взбулькивала и урчала где-то рядом быстрая вода.

Вдруг впереди послышался нестройный гомон – походило, будто толпа людей подражает собачьему лаю.

– Бабуины[10], – сказал Павлик. – Никогда не знаешь, что они выкинут.

Путники выехали из-под тенистого свода мимоз, и тотчас на них посыпался град камней. Увесистый обломок шлепнулся о круп лошади Павлика. Тот гневно сорвал с плеча ружье и, не целясь, выпалил в желтое обезьянье стадо, облепившее прибрежные скалы. Бабуины закричали еще громче, и шквальный град обрушился на всадников с удвоенной силой.

– Надо удирать! – крикнул Павлик и дал коню шенкеля.

Они проскакали, наверное, целую милю и, лишь убедившись, что хвостатые скандалисты остались на скалах, дали коням передышку.

– Мы встречали их с Дмитрием, – сказал Петр, – но они нас не трогали.

– Я же говорю, не знаешь, когда и что они выкинут, – пробормотал Павлик, потирая плечо: один камень все же угодил в него…

К Дилсдорпу они подъехали уже во второй половине дня. Солнце устало клонилось на закат, зависая над нолями маиса и сорго.

Дилсдорп был как все дорпы[11] – небольшой устоявшийся центр разбросанных по округе ферм. Церковка, кузница, каретная мастерская, две лавки. Широкие, заросшие травой улицы были сонно-безлюдны. Лавочник охотно объяснил, как проехать на ферму Конрада Билке.

Ферма тоже была как все фермы – маленькая крепость, окруженная полями за колючей проволокой. Среди зелени посевов матово лоснились черные спины негров. Здесь каждый фермер может попросить комиссара цветного населения выделить ему на жительство несколько негритянских семейств – превосходная, почти даровая рабочая сила.

На ручье, возле которого стояла ферма, была сооружена плотина; от пруда на поля разбегались оросительные канавы. Поближе к дому густо росли персики, фиговые деревья, виноград. За виноградником виднелся крааль[12], а неподалеку от него, в просторном загоне, разгуливали страусы.

Билке не было дома. Его жена, крупная, широкой кости молчаливая женщина, приказав слуге-негру накормить и напоить лошадей, пригласила гостей в дом. В полутемной комнате с маленькими, без стекол окнами было прохладно и пахло сушеными травами. Поставив на стол блюдо с вареным мясом, сыр и глиняный кувшин с виноградным вином, хозяйка вышла.

Вскоре появился и сам Билке, потный, пропыленный мужик с косматой бородой. Он был приветлив и рассказал, что объезжал поля. У него три участка по две с половиной тысячи моргов[13]. Каждый можно объехать за час. Но ведь объехать мало – надо присмотреть еще, как там работают, не ленится ли черная скотина. Урожай, слава всевышнему, обещает быть хорошим. Свои негры не справляются с работой, пришлось нанять несколько сквоттеров[14].

Он жадно и много ел, прихлебывая вино из большой кружки, и все рассказывал о своем хозяйстве. Видно было, что соскучился по разговору. Конечно, ни Павлик, ни его спутник не были для Билке подходящими собеседниками, но хоть с кем-то надо поболтать человеку!

Павлик вручил ему посланный отцом массивный золотой медальон филигранной отделки. Билке тут же сообщил, что заказывал его в подарок жене. Скоро Мадлен исполнится пятьдесят, она вполне заслужила этот подарок. Конечно, безделица, но он может позволить себе это.

Потом Билке повел их показать своих страусов. Он завел их недавно, самому они были еще в новинку, и потому, наверное, об этих птицах он рассказывал особенно охотно.

Когда-то вельд был переполнен ими. Шакалы, можно подумать, питались исключительно яйцами страусов: так много было их в степи. Но с тех пор, как у европейских модниц появился спрос на перья этих птиц, страусы на южноафриканских равнинах изрядно поубавились в числе.

Они очень чутки, эти степные великаны. Негры, охотясь на страусов, обычно ползут к ним крадучись несколько километров. Вспугнут страусов и бегут, как ветер в бурю. Ноги мелькают – не различишь, будто и вовсе нету ног. Но ловить птиц перестали, их стали просто убивать. Пулями. Били самцов, черных, смоляных красавцев с пенно-белыми перьями в хвосте и на кургузых крыльях. А потом умные, предприимчивые люди догадались разводить страусов в неволе. Они легко приручаются. Вот и Билке завел страусов. И нисколько не раскаивается: эти перышки стоят хороших денег…

Спать в доме Билке, как и у всех фермеров, ложились с заходом солнца. На рассвете следующего дня хозяин, пожелав гостям доброго пути, отправился в поле. Вскоре выехали и Петр с Павликом.