Странный генерал - Коряков Олег Фомич - Страница 14

– Что за каша? – поинтересовался Дмитрий.

– Ешь, Дик, ешь. Хвалить будешь. Все бечуаны едят. Все черные едят. Вкусно.

Оно и верно оказалось вполне съедобным, это вязкое и жирное сладковатое месиво с каким-то странным запахом и привкусом.

– Что же это все-таки? – не вытерпел и Петр.

– Ешь, Питер, ешь, – повторял Каамо. – Когда тарелка пустая будет, я будет рассказать.

Ох и взбеленился Дмитрий, когда узнал, что он ел! Оказывается, Каамо подал им высушенную на огне, истолченную и смешанную с медом саранчу.

Дмитрий вытаращил глаза, нижняя губа у него отвисла. Довольный эффектом, Каамо хохотал и приплясывал, весело хлопая себя по ляжкам. Дмитрий схватил тарелку и запустил в парня. Тот увернулся и выскочил из комнаты. Дмитрий кинулся вслед, но Петр успел ухватить его.

– Стоп, Митя!.. А что случилось?

– Да как – что? Да я ему сейчас…

– Спасибо скажешь?

– Пошел ты к черту! – Однако Дмитрий сел. Посидел, боязливо ощупал живот, покрутил головой, усмехнулся: – Вот ведь оказия!..

Потом они всякий раз смеялись, вспоминая этот казус. У Каамо не было друзей, кроме Петра и Дмитрия. Правда, он привязался и к Марте, той молоденькой мулатке, которая стирала им. Каамо всегда старался услужить ей, помогал таскать узлы с бельем и воду.

Марта была наполовину француженка, наполовину бечуанка. Кровь белого отца, что ли, сделала ее смелой и разговорчивой. Местные парни побаивались не только ее языка, но и кулаков. Марта носила яркие, цветастые юбки и замысловато вышитые кофточки. Она любила звонкие песни, и еще задолго до ее появления на пороге дома все узнавали, что она идет к ним. Каамо начинал улыбаться, и Петр улыбался, а Дмитрий, если у них гостила Изабелла, улыбаться не решался: хозяйская дочь не очень-то признавала «эти шашни с цветными».

Входя, Марта здоровалась весело и громко, а перед Изабеллой делала почтительный книксен.

– Ну, мои большие ребенки, – говорила она, – давайте ваши грязные штанишки и рубашки.

– Садись, Марта, выпей кофе, – приглашал обычно Петр.

– О нет, спасибо, масса Питер! Марта недостойна такой чести, – смиренно отвечала мулатка, а сама, глазами указывая в сторону Изабеллы, делала такую уморительную рожу, что Петр и Каамо прыскали.

Это повторялось почти каждый раз. Потом Каамо забирал узел с бельем и говорил:

– Я немножко помогу Марте. Скоро ждать меня не надо. Я буду шляться.

Последнюю фразу он произносил по-русски. Ему очень нравилось словечко «шляться».

А вообще-то Каамо был домосед. Когда Петр и Дмитрий уходили на рудник, он возился по хозяйству – наводил порядок в доме, готовил пищу, кормил и чистил лошадей, выделывал шкуры добытых Петром антилоп. Иногда он развлекался тем, что примерял на себя одежду друзей; он очень любил наряжаться. Но порой пареньку становилось плохо, тоскливо, он целыми часами лежал на траве, уставясь в небо, или шел на речку и, забравшись в прибрежные заросли, сидел там и напевал что-то томительное, щемяще-грустное. Иногда он уходил в поселок, где жили негры, рудничные рабочие, и, робкий, молчаливый, стоял возле какой-нибудь хижины, прислушиваясь к разговору старших.

Как-то раз, вернувшись из поселка, он сумрачно притулился в уголке на кухне, молчал, потом сказал сердито и пылко:

– Негры – глупые люди!

– Это почему же, Каамо? – спросил Петр из комнаты.

– Глупые! – упрямо и жестко повторил парень.

Что-то творилось с ним. Петр заглянул на кухню:

– Ты о чем, Каамо?

Тот повел на Петра глазами, блеснули на коричневом лице белки.

– Питер, ты бил Якоба Мора?

– Зачем же бить человека?

– Негры говорили: ты сильный и справедливый. Они говорили, Якоб Мор боится тебя, наверно, ты бил его. А негры его бить не могут. Негры глупые и слабые.

Каамо был взволнован и путал слова – английские, бурские, бечуанские, русские. Кое-как Петр разобрался в том, что рассказал ему парень. Он рассказал горькую негритянскую легенду.

Когда-то, очень давно, бог создал из камней две пары людей: черную пару, потом белую. После этого он опустил на землю две корзины. Одна была большая, другая маленькая. Бог велел поделить их, выбрав, кому какая нравится. Черная пара ухватилась за большую: в ней лежали лук и стрелы для охоты, мотыга для обработки земли, хлопок для рыболовных сетей. В маленькой корзине белые нашли лишь книгу. Они прочитали ее и стали мудрыми и хитрыми. Они научились обманывать черных и повелевать ими.

– Ты все понял, Питер? – спросил Каамо и вдруг почти закричал: – Ты очень медленно учишь меня! Я хочу знать все, что знают белые, и хочу читать книги. Пожалуйста, Питер, учи меня быстро.

Петр молча обнял его жесткую курчавую голову, прижал к груди.

– Айдате песни петь, – негромко позвал из комнаты Дмитрий.

Это была его любимая отдушина – родные русские песни. Он пел, и Петр трепетно затихал в уголке. Песни были волшебством. Горько-сладкие, щемящие напевы и слова волшебно превращались в видение далекого родимого мира. А Каамо в эти минуты оказывался обычно рядом с Дмитрием. Он был очень музыкален, этот негритянский паренек, и, хотя плохо понимал слова, всей душой отдавался то буйно-быстрым, то протяжным напевам чужой, далекой страны…

Сейчас он поднял взгляд на Петра, улыбнулся смущенно и сказал:

– Вы оба два хорошие люди.

И вдруг вскочил, совсем по-русски воскликнул: «Айдате!» – и вприпляс пошел к Дмитрию.

Без стука, как добрый знакомый, вошел в дом Клаас Вейден. В старой потертой куртке, обвисающей на костлявых плечах, небритый, он бочком, неуверенно приблизился к столу и тихо произнес свою обычную, неизменно повторяющуюся в каждый визит фразу:

– Вот зашел навестить, скучно одному старику…

Вейден появлялся у них почти регулярно раза два в неделю, по вечерам, сообщал о том, что ему скучно одному, и сидел, даже не пытаясь завести разговор, время от времени отхлебывая из плоской фляжки крепкий доп. Петр поначалу тяготился этим: ведь надо было принимать гостя, оказывать ему внимание и как-то развлекать. Потом он понял, что это бесполезно и вовсе не нужно. Старик приходит из своей норы-хибарки просто посидеть и помолчать к людям, которые ему, по крайней мере, не противны.

Дядя Клаас, как звали его на руднике, был коренной бур. Когда-то он имел ферму, потом рудник, но там погибли в шахте два сына, он запил, опустился и бог его знает, чем кончил бы жизнь, если бы старый приятель Артур Бозе не дал ему работу и пристанище. Это Петру было известно не от Вейдена, сам о себе старик никогда ничего не рассказывал.

– Иди, Питер, читай свои книги, я посижу, – сказал дядя Клаас. Он прислушался к тихой непонятной песне: Дмитрий выводил «Лучинушку». – Скоро вы с ним расстанетесь.

– Как – расстанемся? Почему?

– Ты куда-то поедешь.

– Куда я поеду? Зачем?

– Не знаю, Питер, не знаю. Я маленький человек, просто слышал, что поедешь… куда-то. – Вейден неопределенно пошевелил пальцами над головой.

Петр внимательно посмотрел на него – старик был очень пьян.

И все-таки Клаас Вейден сказал правду…

Воскресное утро было ясное, чистое. Петр, сидя на крылечке, набивал патроны, Дмитрий чистил своего Гнедка. Из кухни доносился густой аромат жареного мяса – Каамо готовил завтрак.

– Какие трудолюбивые люди! – раздался вдруг голос Изабеллы; они и не слышали, как она появилась во дворе. – Наверное, опять собираетесь распугать всех антилоп в округе?

– И надеемся, что вы поможете нам в этом, – откликнулся Петр.

Дмитрий расплылся в улыбке.

– Сегодня – нет, – сказала Изабелла. – И вам, как я понимаю, придется отложить прогулку. – Она приняла шутливо-важную позу, руки уперла в бока. – Я прибыла к вам в качестве гонца от сиятельной персоны известного в здешних местах Артура Бозе и уполномочена передать официальное послание.

Изабелла протянула Петру клочок бумаги, на котором неровными, угловатыми каракулями было написано: