Пациентка - Кортес Родриго - Страница 4

Нэнси стремительно поставила на стол тарелку с салатом, уложила рядом вилку, ложку и блюдце с двумя кусочками хлеба и села с торца стола — слушать.

— Я ему и говорю: а что я могу? — Джимми вразвалочку подошел к раковине и сполоснул руки. — Если эти лоботрясы хотят колоться, они и будут колоться — хоть что с ними делай!

— Садись, кушай, — кивнула Нэнси в сторону тарелки с салатом.

— А он мне: если еще хоть одна жалоба от родителей поступит, выгоню из полиции к чертовой матери…

Нэнси вздохнула. Эта история тянулась уже года два, с тех самых пор, как Джимми и его напарнице Роуз достался шестой участок. Нет, наркотиками школьники баловались давненько, особенно старшеклассники, но лишь когда на участок поставили Джимми, эти переростки совершенно обнаглели. Джимми досматривал школьные туалеты по три-четыре раза на день, все время добивался проведения крупных полицейских операций, но хвастать было нечем. Копы так и не сумели никого взять с поличным — карманы находящихся под действием наркотиков подростков оказывались пусты, и кто и когда пронес в школу эту дрянь, так и оставалось загадкой.

— Что делать думаешь? — осторожно поинтересовалась Нэнси.

— А что я могу поделать? — расстроенно бросил вилку муж и глянул в сторону духовки. — Выгнать я себя, конечно, не дам — не те времена! Но помучить он меня еще помучает…

Нэнси сокрушенно покачала головой и поднялась, чтобы вытащить цыпленка. Начальник здешней полиции — крупный обстоятельный мужчина сорока шести лет по фамилии Бергман ей нравился. На Нэнси он производил впечатление человека надежного и житейски мудрого, но если у Джимми начнутся проблемы с работой… она вздохнула и вытащила противень со шкворчащим цыпленком… если у Джимми начнутся проблемы, семье придется туго.

Нэнси переложила цыпленка на тарелку и добавила к нему зеленого горошка и лука. Она категорически не представляла Джимми — полицейского в третьем поколении — ни шофером, ни автомастером, ни тем более продавцом пылесосов — не та закваска.

— Ну а ты как съездила? — прервал молчание Джимми. — Как там эта твоя Бетси?

Нэнси зарделась и стремительно отвернулась, чтобы вытащить из шкафчика кетчуп. Джимми совсем не обязательно было знать, что на самом деле она ездила в Хьюстон вовсе не к старой подруге.

— Хорошо, — едва управившись с охватившим ее волнением, кивнула она и возблагодарила Иисуса за то, что муж на нее не смотрит. — Дети учатся, муж работает… Посидели, поболтали…

Джимми понимающе кивнул и принялся за цыпленка. Несколько раз повернул тарелку, выбирая, с какого края начать на этот раз, а затем взял вилку и принялся сосредоточенно ковырять птицу, отдирая и отправляя в рот маленькие белые кусочки мяса. Нэнси еще с полминуты постояла и медленно вышла — укладывать детей спать. Когда Джимми ел цыпленка, мешать ему было нельзя.

Она ждала мужа в постели. Нэнси знала, что, поев, он примет теплый душ, а затем наденет старый махровый халат с гербом и девизом любимой бейсбольной команды, выйдет на террасу, усядется в глубокое кресло и просидит, уставясь в темноту южной ночи, от получаса до сорока минут — в зависимости от настроения. И лишь потом придет и, дыша запахом пива и сигарет, навалится на нее — минуты на две. Большего ждать не приходилось.

«Нет, даже с этим паршивцем Салли было куда как интереснее!» — невесело усмехнулась Нэнси. С тем, по крайней мере, за каких-нибудь полчаса она дважды почти умерла от страха, дважды пережила ни с чем не сравнимый восторг победы и дважды вернулась в мир, чувствуя, как пульсирует в ней бьющая через край жизнь.

Пахнуло теплым воздухом, и Нэнси увидела, как приоткрылась дверь в спальню, а на пороге появился муж. Некоторое время он размышлял, а потом тихонько обошел кровать и, стараясь не скрипеть пружинами, улегся на своей половине.

Нэнси облегченно вздохнула и прикрыла глаза. Джимми чего-то боялся — это она видела давно. Страх жил в нем, словно солитер в поросенке, высасывая все соки и подтачивая жизненные силы — день ото дня все сильнее.

На их семейной жизни это сказывалось самым прямым образом. Сначала Джимми совсем перестал играть с детьми, затем уменьшил свое участие в семейном досуге до еженедельных походов на речку, а теперь и вовсе предпочитал сидеть на веранде с потухшей сигаретой между пальцев и таким же потухшим, безжизненным взглядом.

Нет, Нэнси не сдавалась. Оставлять его в таком полумертвом состоянии означало запустить ситуацию и однажды увидеть, что ты давно уже делишь постель с ходячим трупом. Она несколько раз воровски забиралась к нему в ванную, чтобы через пару минут устроить там шумную — с брызгами и воплями — возню. Она дважды вывозила его в пустыню, и эти черные звездные ночи посреди мелких барханов, ступенчатых каменистых утесов и поющих свои тоскливые песни койотов до сих пор занимали высшие призовые места в «золотой коллекции» ее личных воспоминаний. Она даже спровоцировала его на секс во время дежурства, в самом сердце города — прямо в кабинете мэра Хьюго Тревиса!

Нэнси тихонько рассмеялась. Они в ту ночь перепробовали все, на что хватило фантазии, — и огромный полированный стол, и высокое восхитительно мягкое кресло — и так увлеклись, что Джимми ненароком зацепил коленом спрятанную под столом главы города «тревожную» кнопку.

Понятно, что в считанные минуты муниципалитет с воем полицейских сирен оцепили все патрульные машины города… Господи! Какой прекрасной оказалась эта ночь!

И все равно толку не было. Джимми так и не сумел вернуть себе прежнее состояние духа и продолжал жить, словно и родился таким — почти мертвым.

Нэнси вздохнула и повернулась на бочок, спиной к мужу. Она была совсем другой и умела получать удовольствие почти от всего, но это и стало главной ее проблемой, настолько серьезной, что даже потребовало вмешательства специалиста. Нэнси еще раз глубоко вздохнула, мысленно вернулась к событиям сегодняшнего дня и медленно, тщательно смакуя немногие, но яркие удовольствия, пролистала их все — с самого утра.

Сначала она наслаждалась тем тонким удовольствием, которое приносит рискованная ложь. У Джимми был записан хьюстонский телефонный номер Бетси, и, кстати, взбреди ему в голову проверить, чем она занимается в Хьюстоне, и даже просто пожелай он убедиться, что жена благополучно доехала до места, вранье мгновенно вылезло бы наружу.

Затем она выслушала очередную жалобу Энни — своей младшенькой — на то, что к ней снова приставали мальчишки, и с четверть часа тренировала ее использовать колено в извечной борьбе с противоположным полом.

А потом началось главное. Всю дорогу до Хьюстона, куда она почему-то решила отправиться не на своей машине, а на автобусе, все четыре часа пути она представляла, какой будет ее первая встреча с дипломированным городским психоаналитиком — мистером Скоттом Левадовски. И сердце екало и падало вниз, ибо исповедаться мужчине, не облеченному саном священника, было и сладко и грешно одновременно.

Нэнси достаточно быстро нашла нужный адрес, миновала строгую, выдержанную в псевдовикторианском стиле приемную с большим бронзовым бюстом доктора Фрейда на столе, сунула стоящей на страже немолодой секретарше положенный именитому доктору гонорар, дождалась, когда та занесет ее данные в журнал посещений, и прошла в кабинет — полутемный, богато обставленный и тоже достаточно стильный.

Психотерапевт мистер Скотт Левадовски, высокий мужчина в хорошем костюме, с короткой аккуратной прической и такой же аккуратной — под Фрейда — бородкой, стоял к ней боком и смотрел в прикрытое тяжелой темной шторой окно. Нэнси окинула его оценивающим взглядом, но изъянов не нашла — его сдержанность и осознание своего особого положения чувствовались даже на расстоянии.

— Проходите, миссис Майлз, — не оборачиваясь, глухим эхом, отдающимся от стен голосом, проронил он. — Вы снова пришли на час раньше…

— Меня зовут миссис Дженкинс, мистер Левадовски, — вежливо поправила его Нэнси. — Нэнси Дженкинс. И у меня назначено как раз на это время.