Ангел-истребитель - Кортес Донн - Страница 55

А потом, неожиданно для себя самого, он оказался в Ванкувере.

Джек не бывал здесь ни разу после своего первого "допроса с пристрастием", своего первого убийства. Он давным-давно продал дом, вынес из студии имущество; здесь не оставалось ничего, кроме воспоминаний.

Именно за этим он и пришел. Джек должен был понять, остается ли он по-прежнему человеком, а воспоминания – самая человеческая черта из всех, что в нем еще сохранились.

Посидев еще немного, он поднялся на ноги и прошел по галерее, рассматривая экспонаты. Художника звали Ранжит Фиарра, и он работал в разных техниках: занимался фотоколлажами, скульптурой, писал маслом. Его работы в основном сводились к бесплотным, многократно наложенным друг на друга образам ангелов и солнечных затмений на фоне тщательно отполированного металла или экзотических пород дерева Довольно мило, но Джеку они казались неглубокими и безопасными, как детский надувной бассейн.

Он не посещал "Волчьих угодий" со времен невадской истории. Джек не сомневался, что Патрон засыпет его насмешками, даст понять, что все случившееся произошло по его, Джека, вине. Патрон солгал, уверяя, что Гурман – его "второе "я"". Невзирая на всю похвальбу, Гурман попросту не был достаточно умен, чтобы оказаться Патроном.

Значит, в Стае остался один Патрон. Заманить его в ловушку не выйдет – а без помощи Никки Джек вообще не мог охотиться. Если ему суждено бросить свое занятие, сейчас самое время.

Если только есть куда возвращаться.

Он разглядывал большую чашу, покрытую темно-синей глазурью и инкрустированную фотографиями тропических рыб и разрядов молнии. Легко провел пальцем по гладкому, плавно выгнутому ободку, постарался вообразить, что чувствовал Фиарра, работая над чашей. Быть может, это напоминание об отпуске, проведенном в тропиках? Океанская лазурь, блеск рыбьих стаек, внезапный треск расколовшегося надвое неба?

За спиной запыхтел Чарли.

– Извини, Джек. Последние приготовления, сам понимаешь, что это такое. Я сейчас распахну двери, но, если хочешь, оставайся. Поболтали бы еще немного.

– Спасибо, – сказал Джек. – Останусь, наверное.

Люди начали просачиваться внутрь. Джек заметил, что самыми первыми обычно входили одиночки; он решил, что им просто некуда больше податься. Затем начали прибывать парочки и, наконец, группы из трех или более человек, кучки друзей, встретившихся, вероятно, чуть раньше, за выпивкой или ужином. Здесь были все, кто обычно посещал открытия: безупречно одетый мужчина в возрасте, с седой шевелюрой, который с предельным вниманием рассматривал экспонаты; угрюмые с виду женщины с угловатыми фигурами, в деловых костюмах и коже; юноши и девушки в диких нарядах, с вызывающими прическами, со странным блеском в глазах.

Все было таким знакомым. Джеку вспомнилось, как в последний раз открывали его собственную выставку: Джанин следила, чтобы ничей бокал не пустовал, сам Джек нервно наворачивал круги по залу и старался быть обаятельным. Все было совсем как сегодня – этот водоворот цвета, голосов и музыки; легкий джаз играл в динамиках стоявшего в углу "бумбокса", люди смеялись, разговаривали, обменивались впечатлениями, прихлебывали вино и угощались суши.

Все было таким нормальным.

Наполнив вином очередной бокал, Джек обошел выставочный зал. Ему встретилось несколько людей, с которыми он был знаком, но из хорошо знакомых – никого; Джек улыбался им, кивал и шел дальше.

Он изучал полотно, когда рядом раздался голос Фальми:

– Ну как, сытно?

Джек оглянулся на гота Фальми работал с Чарли уже годы, но они с Джеком так и не научились толком ладить. Он подозревал, дело тут в характере самого Фальми: тот носил свой цинизм, как сшитый на заказ костюм, и при всяком удобном случае его демонстрировал.

– Спасибо, не жалуюсь, – ответил Джек.

Фальми вздохнул.

– Я говорю о картине. Она тебя насыщает?

Джек снова повернулся к полотну. Оно изображало статую... вот только, приглядевшись поближе, Джек увидел, что это не вовсе и не полотно, а фоторепродукция картины, изображавшей статую. Точнее, роденовского "Мыслителя".

– Даже не знаю, – сказал он.

– Ну, а я сыт ею по горло, – заявил Фальми. – Впрочем, ничего страшного. Хорошее слабительное всегда исправит дело.

– Она кажется... отдаленной, – сказал Джек. – Столько тут слоев, разделяющих оригинал и зрителя.

– Именно, – сухо подтвердил Фальми. – Слои переработки. Копия копии другой копии – даже сама статуя фальшивая. – Он указал на постамент, на котором Джек разобрал крошечные буквы: "Сделано в Китае". – Всего лишь дешевая гипсовая поделка, какие продают в безвкусных туристских лавчонках.

– Может, в этом все и дело? Об этом нам и предлагают задуматься?

– Точно. И зритель превращается в пятого мыслителя в общем ряду. – Фальми постучал пальцем по маленькой табличке справа от псевдокартины; как и следовало ожидать, она называлась "Пятый Мыслитель". – Как ни прискорбно, она не дает никаких поводов для размышлений... «Ну и умник этот художник», разве что.

– Она посвящена разрыву связи, – проговорил Джек. – Когнитивный диссонанс. Случается, когда слишком долго думаешь над чем-то, слишком дотошно анализируешь. Ускользает смысл.

– Может, поэтому я терпеть ее не могу? – сказал Фальми. – Чересчур церебрально.

– Да. В оригинале была мощь, глубина, напряжение. Их можно было ощутить, – сказал Джек. – Нутром.

– Ну, а мое нутро ощущает потребность в еще одном бокале. Прошу прощения. – Фальми удалился, чеканя шаг.

Джек продолжал смотреть на репродукцию. Его охватило вдруг непреодолимое желание протянуть руку и коснуться ее, потянуться сквозь нее, мимо всех подделок и имитаций, прямо к самому сердцу настоящего произведения.

Ощутить тот вихрь страстей, который, он знал, скрывается под холодным, твердым камнем.

В итоге странная смесь беспокойства и любопытства снова выгнала Никки на панель. Она чувствовала, что должна доказать что-то самой себе, хоть и не была уверена, что именно.

На Бульваре мало что изменилось. Новые лица, разумеется, но это как раз не новость. Сначала Никки осторожно выяснила, что происходит, кто и какую территорию контролирует, и только тогда приступила к работе.

Первой ночью она немного нервничала, что было странно; вне всяких сомнений, она занималась самым безопасным сексом из всех, что были у нее за два последних года. По большей части все шло гладко... если не считать важного господина, который вдруг полез под сиденье, как раз когда Никки принялась сосать. Внезапно ему в нос уперлось дуло пистолета... а потом Никки увидела, что он просто пытался нашарить рычаг, опускавший кресло.

И тогда, по прошествии трех дней с ее возвращения на Бульвар, ей позвонил Ричард.

– Помнишь меня? – спросил он. Сначала Никки не поняла, кто это; прошло ведь уже два с половиной года, да и знакомство их нельзя назвать иначе как шапочным. Так, очередной зануда... но именно он оказался той последней каплей.

– Как же, помню, – ответила она. – Откуда у тебя этот номер?

– Мне много чего известно, Никки. С возвращением тебя.

– Но я до сих пор не в восторге, Ричард. Я не работаю с сутенерами.

– Прошу тебя, Никки... Никакой я не сутенер. Я – владелец агентства сопровождения, все по высшему разряду. Очень взыскательная клиентура. Разве сравнится ровный поток состоятельных, щедрых бизнесменов с теми отбросами, которых ты встречаешь на улице?

– Я уже работала с агентствами раньше... Так себе. У меня есть один недостаток: не люблю следовать правилам, установленным людьми, к которым я не испытываю уважения.

– Но Никки... Мы виделись только мельком. И потом, признайся: лучше ехать на такси в пятизвездочный отель, чем плестись под дождем в какой-нибудь блошиный рассадник у Бульвара?

– Люблю дождь. Он прочищает мозги.

– Слушай, я вовсе не раскручиваю тебя на бесплатные танцы на матрасе. Давай просто встретимся, посидим где-нибудь и все обсудим. Собеседование, ладно? Я расскажу тебе о нашей фирме, покажу кое-какие рекомендации... А потом ты все обдумаешь.