Верховные судороги - Бакли Кристофер Тэйлор - Страница 25

Ко времени их ухода Бадди уже купался в поту, сердце его стучало, как отбойный молоток, а руки тряслись. Он набрал сотовый номер Пеппер. Та, естественно, не ответила, поскольку разговаривать с ним больше не желала. И Бадди оставил ей сообщение, состоявшее из одного слова. [44]

Пеппер, увидевшая это сообщение спустя пару часов, даже испугалась немного, однако затем отнесла его на счет общей истеричности Бадди, — а может, он просто бурбона перебрал? — и вернулась к своим штудиям. В последовавшие за этим дни ее раз за разом приятно удивляло то обстоятельство, что судебный курьер, который должен был принести уведомление об иске, предъявленном ей мужем вследствие нарушения условий договора, в дверь ее номера так и не постучал. Возможно, тот телефонный выпад дал Бадди необходимую разрядку, и он одумался. А тем временем…

…Бадди, наблюдая из Нью-Йорка за происходившим, обнаружил, что очарован сенатором Декстером Митчеллом. Разумеется, он знал от Пеппер, что сенатор — Враг Номер Один, главное препятствие, стоящее между нею и местом в Верховном суде. Разумеется, Бадди и раньше видел его фотографии и телерепортажи о нем. Однако до сих пор он как-то не понимал, насколько… насколько идеальнойвнешностью обладает этот малый.

Декстер Митчелл завершил тур рукопожатий и похлопываний по спине, добравшись до того края подиума, на котором сидели сенаторы совсем уже незначительные. А добравшись, он, вместо того чтобы вернуться к своему месту в середине стола, спустился в зал заседаний и направился прямиком к Пеппер, которая как раз усаживалась за покрытый зеленым сукном столик — лицом к инквизиторам.

За ее спиной сидели: Грейдон Кленнденнинн — благообразный, облаченный в костюм в тонкую полоску старик, от которого так и веяло спокойствием, уверенностью, безмятежностью; Джи-Джи — галстук «боло» и белый лоб человека, проведшего жизнь, прикрываясь шляпой от палящего солнца; за ним Хуанита — приятнейшая представительница нескольких культур сразу; а за ней преподобный Роско в его фирменных, украшенных распятиями сапогах из белой лакированной кожи и с переплетенной в лиловый сафьян Библией на коленях — вид он старался сохранять спокойный, но все же немного поерзывал.

— Да не волнуйся ты так, папа, — заметив это, ласково успокоила его Пеппер. — В дело Руби они не полезут. Я им не позволю.

Сенатор Декстер Митчелл приблизился к Пеппер, и глаза его засветились, точно галогенные фары.

— Судья Картрайт, — исполненным добродушия тоном произнес он, — позвольте мне от имени комитета сказать вам: добро пожаловать. А это, надо полагать, члены вашей дружной семьи?

— Я ее крестный отец, — сухо сообщил Грейдон.

— Декстер Митчелл. Вы все должны гордиться ею. Все. Да. Гордиться. Преподобный Роско, сэр. Добро пожаловать в Вашингтон, добро пожаловать.

Когда черед дошел до Джи-Джи, Митчелл протянул ему руку с таким видом, точно ссужал на краткий срок некую сумму.

За всем этим наблюдали камеры.

— Весьма необычно, — сказал телекомментатор. — Весьма. Прежде Митчелл с помоста не спускался и рук никому не пожимал. Я, во всяком случае, ни разу такого не видел. О чем это нам говорит, Боб?

— Я думаю, Джим, это говорит нам о том, что сенатор Митчелл понимает: в сегодняшнем деле необходимо соблюдать осторожность. Большую осторожность. Многие считают, что с предыдущими двумя кандидатами Митчелл и члены его комитета позволили себе лишнее. А как вы знаете, опросы общественного мнения показывают, что в пользу судьи Картрайт высказывается поразительное большинство нашего населения. Людям нравится эта леди. К тому же она часто появляется на телеэкране, поэтому многим кажется, что они хорошо ее знают, и это тоже большой плюс.

— Эти опросы, Боб, — что они говорят нам о нас самих, ну, то есть как о нации?

— Думаю, они прежде всего говорят, что мы достигли — к добру или к худу — такого положения: примелькайтесь на телевидении, и вас сочтут обладающим всеми качествами, необходимыми для того, чтобы стать членом Верховного суда.

— Что же, для нас с вами это новость скорее хорошая, верно?

Сенатор Митчелл предпочитал постукивать по комитетскому столу ручкой, а не головкой председательского молотка, показывая тем самым, что к власти своей относится легко и просто. Теперь он предложил судье Картрайт зачитать ее вступительную речь.

— Благодарю вас, сенатор Митчелл, — сказала она. — У меня нет вступительной речи.

— Нет?

— Я лишь хотела бы поблагодарить президента за большую — хоть и не вполне понятную — честь, которую он мне оказал, выдвинув мою кандидатуру на столь значительный пост. И поблагодарить комитет за то, что он согласился ее рассмотреть.

Ботокс, которым была пропитана кожа на лице Декстера Митчелла, начал обращаться в подобие студня.

— У вас не имеется речи? Это весьма необычно, судья.

— Я знаю, сэр. Но, насколько я понимаю, к настоящей минуте довольно большому числу людей известно, кто я и что здесь делаю. И потому не вижу смысла тратить ваше время, распространяясь о моих изумительных достоинствах.

[Смех в зале.]

— Впрочем, я хотела бы представить вам членов моей семьи. Это они сидят за моей спиной. Вот это мой папа, Роско Картрайт. Вы могли видеть его по телевизору. Он очень популярен в наших краях. Это мой дедушка, Джи-Джи Картрайт, когда-то он был в тех же краях представителем закона. А это моя, в некотором смысле, бабушка, Хуанита Васкес. Эти трое вырастили меня, и потому, если вам не нравится то, что вы сейчас видите, обращайтесь с претензиями к ним.[Смех в зале.] Я могла бы произнести вступительную речь, посвященную ихизумительным достоинствам, но, думаю, будет правильнее, если вы просто начнете понемногу делать из меня шашлык. Сколько я понимаю, уголь и шампуры у вас уже заготовлены.

[Смех в зале.]

Прошло всего пятнадцать секунд, а она уже успела перехватить инициативу. Проклятье. Продолжай улыбаться.

— Ну что же, судья, это действительновесьма необычно…

— Сенатор, — улыбнулась Пеппер, — при всем должном уважении к вам, необычной является вся этадурацкая история.

[Вспышка смеха.]

— А теперь, с разрешения комитета, — продолжила Пеппер, наклоняясь и опуская руку под свой столик, — я хотела бы вручить ему протоколы всех проведенных мной судебных заседаний.

И она поставила на зеленое сукно коробку с DVD, содержащими эпизоды «Шестого зала суда».

[Одна волна смеха за другой.]

А, черт, скажи же что-нибудь.

— Думаю, я вправе сказать от имени всего комитета, — произнес, лучезарно улыбаясь, сенатор Митчелл, — что он никогда не предполагал изучать подобным образом протоколы проведенных кандидатом заседаний.

[Смех в зале.]

«Слава богу, — подумал Митчелл. — Ладно. Хорошо. Так держать…»

— Я всего лишь хотела облегчить работу комитета, — сообщила Пеппер. — Могу ли я со всем уважением попросить комитет о том, чтобы он, ссылаясь на какое-либо из моих выдающихся судебных решений, говорил просто: «Сезон такой-то, эпизод такой-то» — ну и так далее?

[Смех в зале.]

— Комитет с благодарностью принимает ваше предложение, — ответил, до боли напрягая челюстно-лицевые мышцы, Митчелл. — Так не могли бы мы…

— Приступить к перестрелке? — ухмыльнулась Пеппер. — Разумеется. Первый выстрел за вами, сэр.

Самосохранения ради Митчелл поручил пролить первую кровь сенатору от великого штата Нью-Джерси Гарриетт Шиммерман. Пусть лучше две бабы потаскают друг дружку за волосы, решил он.

Сенатор Шиммерман дурой отнюдь не была. Поручение Митчелла никакого удовольствия ей не доставило. Ее офис уже начал получать, и в количествах, прежде невиданных, обычные и электронные письма и звонки избирателей — некоторые даже являлись с личными визитами, — суть всего этого сводилась к тому, что она просто обязана проголосовать за судью Картрайт.

— С добрым утром, судья Картрайт, — начала она, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее звучал как голос воспитательницы детского сада, а не легендарной «Железной девы из Ньюарка», отправившей два десятка мафиози созерцать до скончания их дней потолки тюремных камер — по двадцать три часа в сутки, поскольку камеры находились в тюрьмах наистрожайшего режима. — Вы далеко не один раз публично заявляли, что не считаете себя достаточно компетентной для того, чтобы заседать в Верховном суде. — Сенатор Шиммерман улыбнулась и произвела ладонью жест, говоривший: «помогите мне во всем разобраться». — И я хочу понять… следует ли нам не согласиться с вами на этот счет?