Кот, который сорвал аплодисменты - Браун Лилиан Джексон - Страница 40

— Ах так! Выходит, вы знаете, что он был бутлегером! — воскликнул Квилл.

— Я знаю, что этот берег был главным пристанищем для контрабандистов из Канады, а это дело более выгодное, чем картофельные чипсы.

— Видимо, закрывать глаза на правду — в крови у этого семейства, — сказал Квиллер. — Я прочёл все письма брата Тельмы, он пишет ей о денежных затруднениях Дика, но ни словом не упоминает, что сын — игрок, хотя всем их знакомым это было ясно как божий день.

— А наш Улыбчивый, как только отец умер, стал осаждать Калифорнию и облизывать свою тетку.

— Йау! — вдруг пронзительно взвыл Коко, и в то же мгновение все причудливые окна амбара осветились от вспышки сине-белой молнии, а сразу за ней загрохотал гром, эхом перекатываясь в огромном амбаре. Завыл ветер. По стенам захлестал дождь.

Продолжать разговор при таком буйстве стихии над их головами собеседники были не в состоянии, Симмонс даже впился в ручки кресла, ожидая, что крыша с минуты на минуту рухнет им на головы.

Но постепенно промежутки между вспышками молний и раскатами грома удлинились, и гроза стала перемещаться в другую сторону.

— Ну, видите, у вас в Калифорнии оползни и землетрясения, а у нас — наши северные бури, да ещё посмотрите, какие они зимой, со снегом!

— Ну что, дорогие слушатели? Здорово было наблюдать эту заварушку? — обратился по радио к своей аудитории на другой день Уэзерби Гуд. — Кое-где произошли небольшие наводнения: люки не справились с обилием воды, но в целом дождь хорошо увлажнил землю, мы его давно ждали. Зато теперь можно без угрызений совести поливать свою герань и принимать душ, не чувствуя себя грешником перед засыхающей растительностью. И торжественному открытию Киноклуба Тельмы будет приветственно улыбаться солнце! Все приглашённые на премьерный показ смогут разодеться в пух и прах, а на мне будут мои новые запонки.

Глава двадцать первая

В вечер открытия киноклуба Квиллера и Полли не было в числе зрителей. Квиллер объяснил Тельме, что он счёл уместным уступить свои места заядлым киноманам, и Тельма его простила.

На самом-то деле Квиллера и Полли больше интересовал фильм, запланированный на следующую неделю, — «Анна Кристи», снятый по драме Юджина О'Нила в тысяча девятьсот тридцатом году. В нём зрители впервые услышали хрипловатый голос Греты Гарбо: «Дай-ка мне виски, детка, да не скупись».

Однако Квиллер не остался в стороне от торжеств и, соблюдая ритуал, послал Тельме в киноклуб длинную поздравительную телеграмму, а домой — дюжину красных роз.

Они с Полли ужинали в этот вечер в «Старой мельнице», но попали лишь во второй поток посетителей, так как первыми обслуживали тех, кто отправлялся на открытие киноклуба. Дерек Каттлбринк посадил их за столик, над которым висел серп.

— Сегодня удалось карри с крабами, — доложил он.

— А что, обычно оно не удаётся? — спросил Квиллер. — А может, дело в том, что первый поток мало его брал, а у вас погреба ломятся?

— За такие слова получите суп с мухой, — усмехнулся Дерек.

— Надеюсь, начальство не слышит этого обмена любезностями, — не выдержала Полли.

Владелица ресторана Элизабет Харт как раз направлялась к их столику.

— Как я рада видеть вас, Полли! Я помню, что вы любите карри. Попробуйте калькуттских крабов! Квилл, спасибо, что направили Тельму в нашу галерею. Она пришлёт к нам шляпы в воскресенье, до тех пор она занимается киноклубом. Так что выставка откроется в следующую субботу. Наверно, с островов прибудет целая флотилия. Прессе это понравится. И нам удалось заполучить нью-йоркскую манекенщицу, она будет демонстрировать шляпы и сниматься в них.

Полли и Квиллер действительно заказали крабов по-калькуттски и всласть ими полакомились. Насытившись, Квиллер сообщил Полли, что нашёлся его серебряный поднос.

— Где же он был? — полюбопытствовала Полли.

— Лежал в полиэтиленовом пакете.

— А! Это миссис Фулгров здорово придумала! Она всегда знает, что делает. Конечно, в мешке поднос не так быстро потускнеет. Ведь каждый раз, когда серебряную посуду чистят специальным порошком, малюсенькие частицы серебра отваливаются.

Потом Квиллер рассказал Полли, что его порадовал визитом друг Тельмы мистер Симмонс, но не посвятил её в суть разговора.

— Его зовут Марк, — сказал Квиллер.

— Очень люблю это имя, — откликнулась Полли. — Отец, бывало, говорил, что те, кого зовут Марк, Мэтью, Люк или Джон [22], имеют в жизни преимущество перед Джорджами и Уолтерами. А его самого звали Орвил.

— Я не раз подумывал посвятить одну из моих статеек именам, — сказал Квиллер. — Почему родители награждают своих отпрысков тем или иным именем? Ведь сколько людей всю жизнь ненавидят данное им имя! Моя мать, например, назвала меня Мерлин. А одного моего знакомого чуть не назвали Мелроузом. И что интересно: в каждом поколении своя мода на имена! Небось в двадцать первом веке ни одну девчонку Тельмой не назовут. А когда-то была мода давать девочкам имена с буквой «т» в конце или в середине: Марта, Берта, Дороти, Эдит, Этель, Саманта, Джудит.

— Знаешь, Квилл, иногда ты рассуждаешь точь-в-точь как мой отец, — заметила Полли.

Следующий день был у Полли рабочим, и после обеда Квиллер отвёз её прямо домой. Приехав в амбар, он обнаружил, что Коко исполняет свой любимый ритуальный танец — подражает кузнечикам, а это означало, что на автоответчике оставлено сообщение.

Звонок был от Дженис: «Квилл, мне надо с вами поговорить. Это очень важно. Можно звонить до полуночи».

Он сейчас же набрал её номер.

— Что-нибудь случилось, Дженис?

— Очень грустная новость, — печально сказала Дженис. — Пока мистер Симмонс был в клубе, на его имя пришло сообщение. Его дочь в Калифорнии попала в автокатастрофу, сейчас она в больнице, в тяжёлом состоянии. Мистер Симмонс завтра вылетает домой.

— Вот беда! — опечалился Квиллер. — Я готов отвезти его в аэропорт.

— Это было бы хорошо. Я бы и сама его отвезла, но могу в любой момент понадобиться Тельме. Понимаете, в первую же неделю в клубе возникли некоторые проблемы. Так что мы будем вам очень обязаны, Квилл.

— Не о чем говорить. Это единственное, чем я могу помочь.

Таким образом, Квиллеру предоставлялся последний шанс поговорить с доверенным лицом Тельмы, её советчиком и самоявленным сторожевым псом.

Рано утром в четверг Квиллер заехал за встревоженным мистером Симмонсом.

— Есть какие-нибудь новости из больницы?

— Ничего не могу узнать! Что произошло? Где это случилось? По чьей вине? Дочь всегда ездит крайне осторожно. Какие у неё повреждения? Я ни на минуту не заснул сегодня ночью. Подумать только, моя тридцатидвухлетняя дочь, мать двоих детей, лежит где-то за две тысячи миль от меня в больнице. Так что мне сейчас не до забот о восьмидесятидвухлетней даме, у которой денег куры не клюют, а она хочет оставить всё родственнику-подонку!

— Забудьте о Тельме, — сказал Квиллер. — Я займусь ею и сделаю всё, что понадобится. Но только мне нужны от вас кое-какие сведения.

— Ну, во-первых, в Калифорнии она назначила меня своим поверенным. А здесь я просил её передать эти обязанности кому-нибудь из местных. Но пока так ничего и не сделано. Когда она приехала сюда, её до того распирали родственные чувства и великодушие, что она написала новое завещание и оставила все этому Улыбчивому! Опасная ошибка! Завещание необходимо переделать, пока не поздно! Она вами восхищается, так что вы могли бы вбить ей в голову хоть чуточку здравого смысла. Ведь она — женщина умная, удачливая, независимая, но её сбивает с толку сентиментальная, слезливая преданность «милому Малышу», который играл на флейте, лечил животных и так чудесно воспитывал сына — дарил ему всё, чего бы тот ни пожелал. Точно так же она вздыхает по своему «дорогому папке», который порадовал мир изобретением новых картофельных чипсов и без памяти любил своих деток. Он оставил ей свои золотые наручные часы, и она сорок лет каждое утро заводила их. А недавно, представьте, они куда-то исчезли! Куда бы это?