Цель обманывает средства - Дакар Даниэль - Страница 38

— Пока нет, а что? Тебе что-то пришло в голову? — поинтересовался Заславский.

— В куда-куда мне пришло, капитан? — засмеялся «Ревель». — Это что-то новое, Максим Викторович.

— Неважно, в куда. Рассказывай, что придумал, — потребовал капитан.

— Да, «Ревель», — поддержал капитана Отто, — не тяни резину, излагай, мне тоже интересно.

— Да есть одна интересная звездная система, господа. Отсюда почти триста парсек, как раз довольно скромный прыжок на этих новых движках, я из Интерстар скачал их описание. Заодно и проверим, как они предельную нагрузку держат.

— Почему предельную, если прыжок скромный? — не понял Заславский.

— Потому, Макс, что система не простая. Там двойная звезда, вернее, ложно-одинарная. Второй звездой является потухший сверхкарлик.

— Энджи, что ли? — вмешался Отто. — Знаю я эту систему. Там еще гравитационная воронка промеж двух звезд такая, что первооткрыватели в ней сгинули.

— Верно, Отто. Именно она. А первооткрывателя звали Алекс фон Строффе, он летал на корвете «Диана», если вдруг вы не знали.

— Знал, отчего же. В свое время мне заметка попалась в Интерстаре, про фон Строффе как раз. Мол, какая-то у него лиричная очень история была с этой системой Энджи, — ответил Лемке.

— Лиричная… Да, пожалуй, именно лиричная. Он же звезду в честь любимой женщины назвал, еще не зная, что звезда ложно-одинарная. Тогда таких совершенных приборов не было, сразу было не определить, — пояснил «Ревель» немного изменившимся тоном.

— Что-то не так, «Ревель»? — поинтересовался Макс.

— Не так? Капитан, вы о чем?

— У тебя изменилась интонация. Я не первый год с тобой летаю. Просто так у тебя такого не бывает.

— Капитан, я просто не люблю лиричные истории о космосе. Видимо, слишком хорошо знаю, что космос и лирика совместимы только на экранах постановок или в прозе писателей, — отбрил «Ревель».

— Интересная точка зрения. Но неудивительная, учитывая, сколько ты уже налетал… Ладно, пусть будет Энджи, в конце концов, никакой разницы. — Макс принял объяснения. Вернее, понял, что большего ИскИн не скажет.

Заславский не хотел заставлять «Ревеля» рассказывать что-то сверх того, что уже озвучено — зачем? Все равно, если чертов ИскИн не хочет рассказывать, то и не расскажет, характер «матрицы сознания, экспериментальной технологии» Максу был неплохо уже известен. А куда лететь для испытаний — Максу и правда было все равно. Заславский кивнул еще раз Отто и ушел из рубки в свою каюту. На столе его дожидалась бутылка виски, дрянного бурбона, но качество не важно. Важно для Заславского было то, что виски был в наличии. Мозг норовил вновь и вновь вернуть его на Землю, в Руан. А Максу в Руан не хотелось, черт бы побрал Реньи вместе с ее истериками и неуемной гиперсексуальностью.

А в рубке Отто Лемке, все-таки выиграв у «Ревеля» партию, решил копнуть поглубже. Его, как и капитана, слегка насторожила резкая смена настроения ИскИна, но, в отличие от Макса Заславского, старпом Лемке всегда желал знать максимум.

— «Ревель», есть пара вопросов, — начал Отто.

— Весь внимание, герр Лемке, — отозвался ИскИн.

— Скажи-ка, а почему именно Энджи? Чем тебя так манит эта система?

— Той самой гравитационной воронкой, Отто. Двигатели у нас отличные, и я хочу уговорить капитана пройти сквозь нее. Тяга маршевых двигателей нам вполне позволит, при нашей массе, пронзить эту ловушку, как лазер пронзает бумагу.

— Интересное сравнение, — прокомментировал Лемке.

— Ну, какое уж пришло. Так как мы еще не знаем, куда именно летим, соответственно, мы не знаем, к чему именно надо быть готовыми. Вполне готов допустить, что в системе, которая окажется конечной точкой прыжка, мы столкнемся как раз с гравитационной воронкой. Или с каким-нибудь поясом астероидов, сам посуди — на кой нам столько торпед?

— Да уж. Интересно, а кто прозвал плазменные сгустки торпедами? По сути же — ничего общего? — Лемке быстро переключался в ходе разговора на те темы, которые всплывали. Особенно если у него была в них хоть какая-то заинтересованность.

— Почему же ничего? Как раз практически торпеды. Сам посуди, Отто, после разгона в установке, когда капсула разрушается и свободные материалы под влиянием генератора поля превращаются в плазменный сгусток — чем тебе не торпедная атака? А эффект от их попадания тебе видеть доводилось? — поинтересовался у старпома ИскИн.

— Слава богу, что только на моделировании атаки. Я ж не флотский офицер изначально, если ты забыл. Хотя флот не раз и не два с нашей помощью решал свои задачи, чего уж.

— Ну так поверь мне на слово, Отто, после попадания плазменной «торпеды», например, в реакторный отсек корабль даже моего класса становится беспомощен. Это неоднократно во Второй Колониальной наблюдалось. Просто с тех пор установки для запуска торпед стали покомпактней.

— О, да! — засмеялся Отто. — Старых установок на тебя четыре шестистволки бы не влезло, пожалуй!

— Именно. Я в лучшие времена две двуствольные нес, если что. Носовую и кормовую, дабы никому неповадно было в хвост заходить. — «Ревель» тоже рассмеялся.

— Пожалуй. Ладно, с маршрутом разобрались, Энджи так Энджи. Хотя и не хотелось бы мне тревожить дух покойного Алекса фон Строффе, — вздохнул Лемке. — Да, «Ревель», ты мне вот еще что скажи. Два реактора, этих, дуплексных, что они нам дают кроме какой-то запредельной энерговооруженности? Зачем нам вообще столько?

— Ну, хотя бы для тех же самых плазменных торпед. Два дуплексных реактора позволят нам осуществлять полный залп без потери мощности двигателей, грубо говоря — один реактор мы делаем маршевым, он отвечает за движки, а второй — орудийным и защитным, он будет тащить на себе генераторы силового поля и орудия. А в силу компактности этих дуплексов в реакторном отсеке останется уйма места. Или же, в переводе на язык тоннажа, пойдем мы сильно легче. Как следствие — меньше расход топлива, меньше нагрузка все на те же реакторы, — «Ревель» постарался дать максимально доходчивое объяснение. Судя по реакции старпома — Лемке закивал головой, — у ИскИна получилось. «Изначально не флотский офицер» все понял.

— Ладно, «Ревель», дружище, спасибо за объяснения. Вопросов стало меньше, жить стало легче. Пойду я, приму криобоксы, которые привезли и должны монтировать, шахматы продолжим позже, если ты не против.

— Я? Против? С чего бы? Иди, конечно, от меня далеко не уйдешь. — В голосе ИскИна зазвучал смех.

— Да куда уж я с борта денусь, — захохотал старпом, встал из ложемента и вышел из рубки. Когда за ним закрылись створки люка, в рубке погас свет. «Ревель» продолжал экономить энергию, даже будучи пристыкован к орбитальному доку и запитан от его реакторов. Привычка — свойство человеческого сознания, что уж тут поделать. А матрица сознания, послужившая в свое время для создания искусственного интеллекта этого корабля, как была, так и осталась человеческим сознанием. Пусть даже и записанным на электронный носитель.

Глава 3

ДЕВЯТЬ ПИСЕМ НА ДРУГОЙ КОНЕЦ РАДУГИ

Заславского разбудил зуммер, который «Ревель» включил в его каюте. Алкогольный туман благополучно дезертировал из головы, и Макс пришел в себя за считаные секунды. Сев на койке, он покрутил головой, дабы узреть на каютном тактическом дисплее хоть что-нибудь, но экран был девственно чист. А из динамиков зазвучал голос бортового интеллекта:

— Капитан, подъем. Монтаж и переоборудование закончены, требуется ваша подпись на документах о приемке. Макс, ты меня понимаешь?

— Ага. Да, «Ревель», все нормально. Сейчас умоюсь и пойду подписывать. Они все там же, снаружи, в доке?

— Нет. Леон вытащил из спецов ГРУ старшего и притащил в кают-компанию. Там он поит его кофе и отвлекает, пока я привожу тебя из убогого вида в божеский.

— Боже мой, «Ревель», что за словарные обороты? Где ты этого нахватался? — Заславский вскинул бровь в удивлении.