Пророчество: Пророчество. Враг моего врага. Понять пророка. Аз воздам. - Горъ Василий - Страница 29

С его подачи я начала по часу в день заниматься собой: сначала ограничивалась растяжкой, потом, втянувшись, добавила разнообразные махи, приседания в плие, упражнения на пресс и спину… Четыре года, прошедшие с тех пор, как мне пришлось бросить гимнастику, не прошли даром: сесть в правый продольный шпагат у меня получилось с большим трудом, а всякие сальто, фляки и тому подобная дребедень получались со скрипом, как у столетней старухи… Но времени у меня было предостаточно, и я себя не жалела. Марк Иванович отнесся к моим тренировкам с не меньшим интересом, чем к прослушиванию своего любимого DVD–плеера: первую неделю он молча сидел в массажном кресле, наблюдая за тем, что я с собой делаю, а потом начал понемногу вмешиваться в процесс…

Собственно, все началось с того, что я решила вспомнить свою соревновательную программу с когда–то любимыми булавами, и, не найдя ничего лучше, чем открутить ножки от кухонной табуретки, слегка покрутила их в руках. Как ни странно, но жалкое подобие того, что когда–то получалось у меня лучше всего, вызвало у Марка Ивановича неподдельный восторг: он встал с кресла, поцокал языком, попросил повторить какой–то замысловатый элемент, а потом вдруг вышел из комнаты и минут на десять пропал. Я тут же отвлеклась, стараясь заставить свои кисти двигаться в прежнем темпе, однако вернувшийся Дед бесцеремонно отобрал у меня деревяшки и попросил повторить то же самое с двумя довольно увесистыми железяками. Как ни странно, но с ними у меня начало получаться: то ли потому, что рукояти железяк были намного удобнее, чем у ножек, что ли потому, что в них чувствовалась какая–то центровка… В общем, Дед остался страшно доволен и попросил разрешения что–то иногда подправлять… Я, не видя в этом ничего страшного, согласилась…

Как оказалось, не зря: еще через неделю ежедневных тренировок я начала чувствовать, что понемногу вхожу в форму. Пусть не в прежнюю, соревновательную, но и не задыхаюсь после десяти минут прыжков… Движения, которые мне показывал Марк Иванович, казались намного проще, чем то, что я делала на тренировках в зале. Но определенное сходство прослеживалось: и там, и там руки должны были работать совершенно независимо друг от друга, зато перемещения корпуса были даже сложнее того, что я умела делать. На все вопросы о смысле подобных перемещений Дед отшучивался. Но мне было интересно, и я старалась… А в субботнее утро, когда я планировала понежиться в постели подольше, я вдруг почувствовала легкое прикосновение к руке. Сначала мне показалось, что я опять в своей квартире и ко мне заявился пьяный похотливый Семеныч, но, открыв глаза, я увидела озабоченное лицо Деда:

– Вставай, дочка! Я хочу тебе кое–что показать!

Дождавшись, пока он выйдет из комнаты, я быстренько натянула спортивный костюм, в котором обычно бегала по дому, и, наскоро умывшись, последовала за неожиданно легко выбежавшим на подъездную лестницу стариком… Две минуты пробежки до шестнадцатого этажа, и я, выскочив на залитую битумом крышу, обалдела: на крыше танцевал Олег! Вернее, он творил что–то невообразимое с двумя черными мечами, вызвавшими во мне такой ужас в самую первую ночь пребывания в этом гостеприимном доме.

Казалось, что законы гравитации кто–то отменил: я, видевшая достаточно талантливых выступлений лучших гимнасток мира, не могла себе представить, что можно двигаться настолько грациозно и непредсказуемо, как этот в общем–то здоровенный и тяжеленный парень! Ощущение хищной мощи и опасности разливалось в холодном воздухе, и на некоторых, особенно резких движениях я чувствовала, что по моей спине пробегает предательский холодок страха…

А потом в танец легко вклинился Марк Иванович! С другой парой мечей! И вот тут я поняла, что сплю: в реальности движения людей не могут размазываться!!! Я не видела половины движений, но непрерывный лязг между прочим заточенной стали свидетельствовал о том, что малейшая ошибка любого из них может закончиться плачевно… Сжав до боли кулачки, я во все глаза смотрела на это безумие и понимала, что боюсь… Того, что все это может быть всего лишь сном!!!

Как ни странно, совершенно незапыхавшиеся мужчины прекратили учебный бой минут через двадцать. Олег, подмигнув мне одним глазом, тут же принялся отрабатывать что–то похожее на то, что я видела в самом начале, а Марк Иванович, протянув мне свои мечи, просто сказал:

– Попробуй! Сделай то же, что делала вчера!

И, к моему глубочайшему удивлению, я безропотно согласилась!

А с крыши меня, измученную, но почему–то страшно довольную, Олег донес до квартиры на руках…

А на следующее утро я проснулась от боли в руках. Вернее, болело все, от пальцев и предплечий и до ягодиц с ногами… Просто предплечья болели так, что я с трудом оделась. Выбравшись на кухню, я принялась было за готовку, но поняла, что не могу удержать в руках даже пустую тарелку! У меня навернулись слезы на глаза, и я огорченно шлепнулась на стул, от неожиданности ойкнув: попа болела так, что сидеть оказалось жутко неприятно!

Дед, пробегавший мимо кухни по каким–то своим делам, первым среагировал на крик: мигом оказавшись рядом, он удивленно заглянул мне в глаза, а потом виновато улыбнулся:

– Мышцы болят?

Я, закусив губу, чтобы не заплакать от жалости к себе любимой, утвердительно кивнула.

– Прости старого придурка! Сейчас мы все исправим! – Он тут же унесся к своему любимому комоду, в котором хранил какие–то скляночки, железяки и тьму подобной дребедени, и уже из коридора позвал Олега:

– Че расселся там с книжкой, умник? Машу вчера мучил? Теперь исправляй!

Собственно, мучил меня сам Марк Иванович, но отказываться от намечающегося массажа в Олеговом исполнении я была не намерена: тех редких поцелуев, которыми он меня радовал, на мой взгляд, моей просыпающейся чувственности было катастрофически мало. А этот здоровенный увалень в этом вопросе был туп, как бревно такого же размера и веса…

В общем, следующие часа полтора я нежилась под его ручищами, оказавшимися необычайно умелыми и нежными: казалось, каждая связочка и мышца были отдельно расслаблены и промяты, а уже потом собраны во что–то, отдаленно напоминающее мое тело – такое же, только без боли… То ли благодаря его умению, то ли в результате применения мази Деда, но я чувствовала в себе такой прилив сил, что тянуло на подвиги. И я, естественно, не смогла удержаться: дождавшись, когда Дед свалит на балкон и включит свой плеер, я вдруг, неожиданно для себя самой перевернулась на спину и, обняв оторопевшего парня за шею, прижалась к нему голой грудью… И очень долго не хотела отрываться: вкус его губ снес мне крышу напрочь… А потом под пальцами Олега хрустнула столешница, на которой, меня, собственно, и мяли, и я звонко расхохоталась:

– Я начинаю тебя бояться! Хорошо, что ты держался за стол, а не за мои плечи!!!

Парень покраснел и, не отводя взгляда от моей груди, испуганно убрал руки за спину… Это развеселило меня еще больше – я смеялась так, что у меня заболели мышцы живота… Правда, пришлось слегка прикрыться – так, чтобы со стороны балкона не было видно ничего особенного, но вот для Олега вид остался прежним…

Я не знаю, что творилось в его голове, но с моей что–то было не так: если бы не присутствие Деда, я бы ни за что не остановилась… И мне было плевать на все, что в меня вбивалось мамой все двадцать лет моей жизни: я хотела этого парня, как ненормальная… И была счастлива от этого…

Глава 30

Дни летели, как листва с деревьев: казалось, что я не успевал открыть глаза на рассвете, как уже наступала ночь, и мне приходилось, желая спокойной ночи глядящей на меня любящими глазами Маше, идти в свою комнату, чтобы лечь спать. Учеба моего сознания как–то не задевала: я что–то учил, запоминая прочитанное с первого раза; решал какие–то задачи, но автоматически, как бы сказал Дед, «без души». Гораздо большего внимания требовали ежевечерние поездки с Кирилловым: мне приходилось тратить много сил, чтобы не только войти, но и сохранить на всю поездку состояние боевого транса – находя малейшую щелочку в сознании, мысли сбивали меня с настроя и напоминали о Маше… А позволять себе такое на работе я не мог, поэтому немного дергался… Впрочем, ничего особенного с нами не происходило, и каждый раз, выходя из офиса на ночную Тверскую–Ямскую, я с удовольствием погружался в мир своих грез…