Лев и ягуар - Горелик Елена Валериевна - Страница 18

Оба работника — и француз Базиль, и негр Симон — испанского языка почти не знали. Хорошо, что Ариета за год научился хоть немного болтать по-французски, иначе как бы он с парнями объяснялся. Оба были удивительно схожи характерами, несмотря на абсолютное несходство лиц. Базиль, загорелый до бронзовой смуглоты, отличался длинными, связанными в хвостик белёсыми патлами, блекло-голубыми глазами и мелкими чертами лица, выдававшими уроженца Нормандии. Чёрная как смола физиономия Симона с приплюснутым широким носом и толстыми губами говорили о том, что этот парень тоже ведёт свой род не с Эспаньолы. Если верить самому Симону, он и правда родом прямиком из Африки, был привезен сюда с родителями и половиной племени на невольничьем корабле. Недавно воспользовался возможностью подработать денег на строительстве новой верфи Кайонны и выкупился… Оба парня были немногословны, неглупы и работящи. Потому быстро сдружились. Куда хуже у них обстояло дело в общении с хозяином-баском. Ариета знает: случись что в море, парни из кожи вон вылезут чтобы его спасти. Но вот дочь свою он бы, скажем, за Базиля не выдал. Нет… Парни управлялись с парусом, Ариета сидел на руле. А по правому борту уже виднелись родные берега. В корзине трепыхалась свежепойманная рыба: не с пустыми же руками к родичам в гости идти. Судя по слухам, нелегко у них сейчас, после французского владычества и войны. Да и новые власти не торопятся нормальную жизнь налаживать. То ли не умеют, то ли им и так хорошо. Словом, не грех будет родне помочь, хоть и дальняя та родня. Мало кто тут уже помнит семейство Ариета, уехавшее пятнадцать лет назад — Хосефы ещё и на свете-то не было! — аж под Гавану.

Ветер ослабел и переменился на юго-западный. Лодку стало сносить к берегу намного раньше, чем рассчитывал Ариета. Да и водицы бы в бочонок набрать надо, пить хочется. Пришлось приставать к берегу… То, что они там увидели, не могло не напугать: рыбачья деревушка была сожжена. Ни дать, ни взять, в тот самый день, как тут побывал карательный отряд французов. И восстанавливать жилища явно никто не собирался. Ариета, велев работникам сторожить лодку, побродил немного по окрестностям. Заглянул в колодец на предмет наполнить бочонок. Но в окрестностях не было видать ни единой живой души, а в колодце вместо воды… Уж на что Ариета, видевший результаты налёта французов на свою деревню и гибель старшей дочери, должен был быть привычен, и то его едва не стошнило. Французы, видать, перебили всех жителей деревеньки до единого, а трупы свалили в колодец. Что и говорить, поделом они получили, когда герильерос умыли их кровью в Сантьяго… Делать нечего: рыбаки несолоно хлебавши сели в лодку и отчалили. До вечера было ещё далековато, может, в соседних деревушках больше повезёт? Милях в десяти к западу они наконец увидели тонкий дымок, поднимавшийся над ветхими крышами наскоро слепленных хибарок. Значит, не всех французы перебили или заставили уйти! Ариета на радостях повернул лодку в бухточку… Чужие, совершенно незнакомые ему люди. Хмурые, оборванные и вооружённые. «Ты тут бывал раньше, что ли?.. А лодку такую хорошую где взял? А-а-а, заработал и купил… Не иначе как у ладронов шлялся, и сам ладроном заделалася. А ну выворачивай карманы!» Короче, еле ноги унёс. Если бы не Базиль с Симоном, валяться бы ему с дырой в черепе где-нибудь на бережку. Хорошо, что капитан Блезуа надоумил его пуститься в это путешествие с парочкой пистолетов за поясом, и работников вооружить… С тяжёлым сердцем Ариета направил лодку дальше. Будь что будет, а деревню, в которой родился, он проведать обязан.

Хвала Пресвятой Деве, опасения Ариеты не оправдались: родная деревня не была ни стёрта с лица земли, ни населена разбойниками. И встретили там вполне по-родственному, хоть и мало кто уже помнил его в лицо. Ариета с работниками вытащили из лодки корзины, деревенские зарезали поросёночка и, порывшись в прикопанных запасах, достали с десяток бутылочек вина. Женщины напекли свежих лепёшек и начался пир… Глядя, как родичи налегают на рыбу, Ариета не удержался от вопроса: в море-то ходите, или забыли дорожку? «Да какое там море, Антонио, — вздохнул староста, его двоюродный дядя по отцу. Тоже Ариета, только Фернандо. — Тут с каждой лодки такой налог дерут — без штанов останешься. Как живём? Огородами и живём… Разбойники? Да, тут их кругом полно — злые, голодные. Как приохотились чужой кровью на жизнь зарабатывать, так и забросили всё прежнее — кто пахоту, кто ремесло, кто рыболовство. Спасибо, сеньор Трухильо — помнишь его, альгвасила нашего? — сразу им перцу всыпал, дорожку сюда быстро позабыли… Ты… это… уважь старика. Всё ж добро делает, отблагодари чем можешь». Ариета клятвенно пообещал на рассвете сходить в море, поймать несколько жирных тунцов и лучшего отнесли сеньору Трухильо. А потом до поздней ночи рассказывал родственникам о своём житье-бытье в Сен-Доменге.

Сеньор Трухильо и впрямь был крепким, как столетний дуб: такого, поди, враз не сковырнёшь. Даром, что ли, его так уважают и деревенские, и собственные солдаты, а разбойники благоразумно обходят десятой дорожкой? Ариета самым приветливым манером поздоровался, напомнил о себе. Старик только крякнул.

— Ариета?.. Ну, да, помню тебя, как же, — хрипло рассмеялся он. — Это ты тогда с двумя дружками увёл отцовскую лодку без спроса и ушёл в море накануне шторма?

— Я, — смущённо хмыкнул Ариета. — Здорово меня тогда батюшка разукрасил, когда нас на берег выбросило…

— Ладно, что было, то прошло. С чем сейчас пришёл-то?

— Вот, решил заглянуть, — Антонио было чертовски неудобно — дарить подарки чужим вроде бы людям давно разучился. — Отблагодарить, значит, за добро… и так далее…

— Да ладно тебе! Давай уже чего принёс, — старый альгвасил, видя его неловкость, расхохотался.

Ариета покраснел, чувствуя себя тем самым мальчишкой, которого этот суровый старик — а тогда ещё полный сил дядька — некогда выловил на берегу у разбитой отцовской лодки и за ухо приволок к родителю на расправу. Раскрыл корзину и выложил на большое грязное оловянное блюдо шикарного тунца.

— О-о-о! — восхищённо протянул старик Трухильо. — Какой красавец! Утренний улов?

— Он самый, сеньор.

— Своих-то не обидел?

— Не обидел, что вы. Но вам — самого большого и вкусного. На здоровье.

— Ну, уважил… — крякнул Трухильо. — Давненько мы не видали такой роскоши.

— Налоги, сеньор?

— Налоги, будь они неладны… Казна-то пуста, вот и дерут со всех и каждого… Ты вот что, не очень-то хвастайся своими уловами и новой лодкой. А ещё меньше про Санто-Доминго с Тортугой болтай. Сборщики налогов разденут догола, лодку отберут, а черномазого продадут.

— Он свободный, выкупился уже, — уточнил Ариета.

— Ну и что? Схватят, свяжут, продадут, и плевать им на его выкуп. Под испанской властью так было, под французами, да и под этим президентом, чтоб его… Ладно, я тебе этого не говорил.

— А я ничего не слышал, сеньор, — Ариета позволил себе грустную иронию.

— Вот этим и отец твой славился — всегда быстро соображал, — усмехнулся в седые усы старый альгвасил. — Ладно, о нас поговорили и забыли. Ты о себе-то расскажи. Вроде ж ты теперь вдовец, правда? Соболезную… Ну, дело ведь такое — жизнь и дальше идёт… Мои-то девчонки давно выросли. Старшие при мужьях, младшая ещё при мне. Да вон она, по дому управляется, хозяюшка. А для меня, старика, сплошные заботы: приодеть дочку, приданое ей собрать. Не за солдата же её отдавать, в самом деле?.. Ты вот глянь, чего я ей на днях из Сантьяго привёз, — Трухильо откинул крышку сундучка и достал маленькое зеркальце в ажурной медной оправе. — Ещё даже обрадовать не успел. Целых двадцать пять песо выложил! Это из Санто-Доминго везут, зеркала там и впрямь не хуже венецианцев наловчились делать. Видал, небось, такие в своей Кайонне?

«Двадцать пять песо! — мысленно ахнул Ариета. — Да я за такое всего два ливра и пять су в магазине отдал, когда покупал Хосефе подарочки на Рождество! А голландцы их ящиками гребут на продажу!»