Наемники - Коршунов Евгений Анатольевич - Страница 40

«Меня отравили», — была его последняя мысль…

…Петр смыл мыльную пену с лица, вытерся полотенцем, грубым, застиранным, с вылинявшими розовыми буквами «Обоко рест-хаус», вздохнул.

Голова была по-прежнему тяжелой.

«Это все от усталости, — подумал он. — Надо же, свалился, словно пьяный, и проспал почти двенадцать часов!»

Он вышел из ванной и застал Войтовича сидящим в кресле с небольшим транзисторным радиоприемником на коленях.

Войтович поднял глаза на Петра:

— Би-би-си передает, что федералы ворвались в Уарри.

— Знаю. Ночью туда отправился Штангер…

— Так вот почему всех нас сегодня подняли чуть свет и приказали не покидать рест-хауса. Коллеги наши народ шустрый, сейчас бы уже они все очутились в Уарри. Правда, приобрести приемник догадался пока здесь лишь я один… — Он довольно засмеялся. — А то от наших любезных хозяев никакой объективной информации не добьешься! Пей чай. Заказал, пока .ты возился в ванной. А уж рассказывать о своих приключениях будешь потом. Впрочем… Наш диктофончик работает прекрасно, а ты не забываешь включать его вовремя. Извини, вчера я достал его из твоего кармана и, пока ты спал, прослушал запись. Теперь бы нам переправить все эти кассеты за Бамуангу! Ладно, что-нибудь придумаем. А теперь пить чай!

Петр взял белый фаянсовый чайник, стоявший на подносе на низком столике, наполнил крепким душистым чаем щербатую розовую чашку, долил из молочника молоко и принялся намазывать джем на еще теплые тосты.

«Интересно, — подумал он, — о чем же договорились вчера бывший губернатор и бывший министр? Кого же предает Аджайи на этот раз?»

Если бы только он знал, как развивались события после того, как его скосил сон, неожиданный, тяжелый, глубокий!

В первые мгновения Эбахон растерялся.

— Ему… плохо? — обеспокоенно схватил он с каминной доски бронзовый колокольчик, но Аджайи с улыбкой остановил его:

— Блейк прав. Нам не нужен лишний свидетель. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.

Лицо бывшего министра было холодно и жестоко.

— Но… — неуверенно начал было Эбахон.

— Неужели же, ваше превосходительство, жизнь одного человека чего-то стоит, когда идет речь о будущем целого народа?

— Вы… отравили его? — закусил губу Эбахон. — Как вы смели… У меня в отношении этого парня были свои планы!

— Успокойтесь, Джон! Всего-навсего лишь сильное снотворное в виски. Он будет спать часов двенадцать, а мы пока решим его дальнейшую судьбу. Так вы что это… насчет социализма в Поречье… конечно же, шутите? Мистер Блейк не даст вам под эту авантюру ни пенса.

— Иногда, мой милый Джеймс, мне кажется, что вы служите мистеру Блейку более верно, чем мне. Но помните: мне хорошо известна ваша биография. Вы предавали всех и всегда успевали выскочить в последний момент из горящего дома. Но теперь вам это не удастся. Если дому будет суждено сгореть, вы сгорите в нем вместе со всеми, клянусь Ошуном!

Аджайи отхлебнул виски и откинулся на спинку кресла. Лицо его было непроницаемо.

— Покойный Даджума был тоже вспыльчив…

— Так ты мне еще и грозишь? Я поклялся найти убийцу Даджумы. Значит, это твоих рук дело?

Эбахон выхватил пистолет. Но Аджайи не моргнул и глазом.

— Не играй в невинность хоть со мною, Джон, — равнодушно заговорил он. — Когда Даджуму убрали, ты вздохнул с облегчением. Он мешал здесь всем, майор Даджума, любимец народа идонго. Все Поречье рыдало, когда стало известно о его смерти. Будь он сейчас живым, неизвестно, за кем бы пошли идонго. А он, как тебе известно, был федералом до мозга костей.

— Я подозревал, что это твоих рук дело…

Эбахон хмуро отвернулся, запихивая пистолет в кобуру.

— Это сделали люди Блейка. Даджуму убили в тот момент, когда он хотел что-то сообщить… — Аджайи кивнул на Петра, бледного, бессильно уронившего голову на грудь, почти бездыханного, — …нашему другу Питеру. А может быть, даже и сообщил. Даджума имел своих людей всюду и наверняка узнал о наших планах, хотя, судя по всему, лишь в самый последний момент.

— Но тогда почему же… — Эбахон указал взглядом на Петра.

— Этот парень тоже должен был погибнуть. Но вместо двух выстрелов почему-то прогремел один. Мы попытались исправить ошибку, но… — Аджайи с улыбкой развел руками, — …видимо, мисс Карлисл просила Ошуна сохранить жизнь этому парню. Когда-то она была в него влюблена, и англичане в свое время даже пытались сыграть на этом.

— Вот как? — поднял бровь Эбахон. — Забавно!

— Ничего забавного. Примитивный шантаж, да к тому же беспочвенный. Я отношусь к Питеру с давней симпатией. Но ему лучше умереть во всех случаях. В нашей игре он больше не нужен, да и наивно было бы думать, что мы могли разыгрывать эту карту слишком долго. Сто миллионов фунтов — неплохая цена за его жизнь. Меня так высоко никогда не оценят! — Экс-министр хрипло рассмеялся, откашлялся: — Он слишком много знает. Представь, все это появится в газетах сейчас, когда наши друзья на Западе только и твердят о правах человека. У них и без тебя хватает на шее диктаторов, а тут еще палач народа идонго!

— Ты циник, Джеймс! — с отвращением поморщился Эбахон и взялся за свой стакан. — Надеюсь, мне-то ты ничего пока не подсыпал?

— Я — профессиональный политик, ваше превосходительство. А в политике нет принципов, в ней только грязь. И чтобы она не пристала, надо привыкнуть называть вещи своими именами. Да не морщись, это к тебе придет. Ты пока в самом деле, как сказал Блейк, провинциал, да притом африканский! — Он посмотрел свой стакан на свет. — А насчет того, подсыпал ли я тебе чего-нибудь… Нет, и не подсыплю. Ты — идонго, а я из другого племени. Даджума и другие лишили меня всего — положения и денег. И я поклялся отомстить им. У меня с тобой общее дело, Джон. Пей смело!

Эбахон внимательно посмотрел на него, усмехнулся и отставил стакан:

— Спасибо за откровенность, Джеймс. В наше время люди редко бывают так откровенны. Но скажи… также прямо… Что ты хотел сделать…

И он взглядом указал на бездыханного Петра. Аджайи пожал плечами.

— Когда-то он увлекался гонками, любит быструю езду. Но сегодня он много пил, а дорога в рест-хаус идет по обрыву. После дождя она бывает очень скользкой, асфальт разбит, а повороты круты…

Эбахон задумался, потом вдруг хитро взглянул на бывшего министра:

— Но если англичане уверены, что русские не станут со мною даже разговаривать… Почему их так беспокоит Питер Николаев? Объясни мне, и тогда я, может быть, не пожалею «мерседес», который выделен господину советнику.

Аджайи резко подался вперед:

— Это большой бизнес, Джон. И они не хотят рисковать ни одним процентом в деле, которое принесет миллиарды и нам и им. А что, если ты сговоришься с Москвою… через него? И опять, как сейчас в Гвиании, пойдут разговоры о национализации? Нефть слишком лакомый кусок! Прямота и честность этого парня нравятся мне, но он чужой среди нас. Он должен умереть!

«Трех-тах-та-та-та…» Пустое ведро с грохотом скакало вниз по лестнице в холл.

— Мадам! — донесся сверху испуганный крик одного из мойщиков. — Осторожней, мадам!

Из-за поворота лестницы появилась Элинор — в переднике, с мокрой тряпкой в руках. Лицо ее было бледно, глаза пылали яростью.

— Вы… сами мыли лестницу? — вскочил пораженный Эбахон. Не отвечая ему, Элинор медленно шла вниз — со ступеньки на ступеньку, и взгляд ее был устремлен на Аджайи, поспешно встающего из кресла.

Вот она уже на последней ступеньке, вот уже в холле. Идет на пятящегося, вдруг потерявшего свою самоуверенность Аджайи…

— Я все слышала, — наконец нашла в себе силы заговорить она. — Так вот! Сейчас же отправьте Питера в рест-хаус, и если хоть один волос упадет с его головы, вы — конченый человек, клянусь Ошуном! А я… я сейчас же возвращаюсь в миссию!

ГЛАВА 5

— Значит, Эбахону ты больше не нужен? — задумчиво произнес Войтович и, как всегда, когда бывал взволнован, снял пенсне и подышал на стекла.