Наемники - Коршунов Евгений Анатольевич - Страница 26

Он шарил испуганным взглядом по плечам, по воротнику, по груди бельгийца, пытаясь найти хоть какие-нибудь знаки различия и определить его звание.

— Полковник! — весело подсказал ему Кувье. — Пора бы знать, парень, что каждый вооруженный белый, если он пожил с мое в Африке, — полковник!

— Что прикажете доложить моему начальству, господин полковник? — сейчас же вытянулся шофер.

— Передай… (бельгиец бросил на Петра быстрый взгляд) …что господин советник решил навестить своего старого друга полковника Штангера!

«Штангер, — думал Петр, трясясь на ухабах на жестком металлическом сиденье „джипа“ между двумя парнями. — Рольф Штангер… Так, значит, у наемников он немалая фигура. Постой-ка, постой!»

Ему вспомнилось невыразительное плоское лицо этого немца, редкие светлые волосы, косой челкой налипшие на лоб, бледно-голубые фарфоровые глаза… И вдруг в памяти всплыла фотография, крупная цветная фотография, которую он видел на обложке какого-то западногерманского журнала. Да, фотография Рольфа Штангера — в черном берете со значком — череп и скрещенные кости, в пятнистой куртке десантника…

Ну конечно же, как только Петр его не узнал!

…Журнал со смаком расписывал «незаурядную личность» — Рольфа Штангера. Родился в 1930 году, когда нацисты рвались к власти. Захватив ее, они не жалели сил, чтобы воспитать молодое поколение в нужном им духе. В гитлерюгенде юный Рольф маршировал и горланил «Хорст Вессель», упражнялся в стрельбе и метании гранат. А дома с жадностью читал книги о дальних экзотических странах, об опасностях, подстерегавших храбрых носителей «бремени белого человека» в джунглях Африки и Азии. Ему нравились записки немецких миссионеров, с крестом в руках пытавшихся исподволь подготовить туземцев к мысли о неизбежности их подчинения фатерлянду. И хотя мысли о боге в гитлерюгенде не поощрялись, ибо у нацистов оказались старые счеты со многими священниками, юный Рольф тайком мечтал о том, как он будет миссионером.

Началась вторая мировая война. Наставники Рольфа твердили, что она должна послужить испытанием для сильных личностей и средством утверждения превосходства германской расы.

Юный Штангер пытался бежать на фронт: один раз, другой, третий… Третья попытка была в 1944 году и закончилась тем, что его соблазнила истеричка монахиня, тронутая патриотизмом еще совсем зеленого юнца.

Рольф воспринял это как трагедию. Теперь уже, впавший в смертный грех, он не сможет стать миссионером, не сможет нести божье слово и цивилизацию в далекие джунгли, теперь до конца своей жизни он должен будет стремиться заслужить прощение неба. И лучший путь к этому — борьба с большевистскими ордами, рвущимися на священную землю фатерлянда.

В дни, когда фашистские бонзы, пытаясь оттянуть неизбежный конец и выиграть время для спасения собственных шкур, бросили на фронт стариков и мальчишек, вооруженных фаустпатронами, Рольф Штангер был под Берлином, на Зееловских высотах.

Бог, видимо, не слишком гневался на него за истеричку монахиню: в отличие от многих своих сверстников он остался жив… жив и полон бессильной ненависти. Много лет спустя он рассказывал журналисту, которого направил к нему большой западногерманский журнал, решивший заняться «патриотическим воспитанием» молодежи:

«Когда война окончилась, я был в отчаянии, потому что психологически и физически был готов к бою. Я стал бы драться, даже когда союзники уже контролировали всю страну. Но я не мог воевать в одиночку».

Зверенышем, затаившим злобу, смотрел он на тех, кто сокрушил рейх, кто растоптал его мечты стать героем фатерлянда. Он едва дождался, когда ему исполнилось шестнадцать: рослый, крепкий, он выглядел старше своих лет и нелегально пробрался во Францию. Его мечта — иностранный легион!

Он знал, чего хотел. Французские колонии жаждали независимости. В Алжире и на Мадагаскаре то и дело вспыхивали волнения, а французские солдаты, еще недавно сражавшиеся против фашистов, были заражены левыми идеями и ненадежны, в армии немало бывших партизан-коммунистов…

Иностранный легион — вот кто должен навести порядок в колониях. И вербовочное бюро в Марселе, куда явился Штангер, работает день и ночь, вербовка ведется без ограничений, легиону нужны люди без морали и убеждений. В казармах легиона не спрашивают документов, можешь назваться любым именем. Подпиши контракт, поклянись на верность французскому флагу и не пытайся сбежать. И тогда никому не будет дела до твоего прошлого: будь ты убийца, растлитель малолетних или вор.

Пять лет, полный срок контракта: кровавое умиротворение Мадагаскара, зверские расправы в Алжире… Когда контракт кончается, легион награждает Рольфа — теперь уже профессионала высшей квалификации — кругленькой суммой, вполне достаточной, чтобы начать жизнь респектабельного буржуа. Но хищник, однажды отведавший человеческой крови, навсегда останется людоедом. И в послужном списке профессионального наемника появляются Корея (обучение командос для Сеула), Вьетнам (поражение в Дьенбьенфу), снова Алжир (изощренные пытки патриотов), Конго (служба у Чомбе и попытка отколоть Катангу)…

И вот теперь он здесь, с мятежниками и раскольниками.

— Так, значит… меня захотел видеть полковник Штангер? — спросил Петр бельгийца, сидящего напротив него.

— А разве вам не интересно поговорить с человеком, за которым гоняются репортеры всего мира? — подмигнул в ответ Кувье. — Кстати, шеф, как мне кажется, даже обиделся. Вы не узнали его тогда, а бассейне, а затем и в баре.

— Я не репортер уголовной хроники! Кувье снисходительно рассмеялся.

— А ведь между уголовщиной и большой политикой теперь такая, в сущности, неразличимая грань, господин советник!

Петр не успел ответить. «Джип» резко свернул с проселка в кусты и уперся в деревянные ворота, над которыми была прибита большая фанерная вывеска:

«Лепрозорий, Мвахия».

ГЛАВА 6

Из зарослей сейчас же возник чернокожий солдат с автоматом, в пятнистой форме и, увидев наемников, поспешно принялся открывать ворота, решетчатые створки которых жалобно заскрипели на давно не смазывавшихся петлях. Открыв, он отскочил в сторону и вытянулся. «Джип», миновав ворота, въехал на прямую дорожку, усыпанную мелким щебнем и обсаженную большими кустами жасмина.

Проехав еще с полкилометра, «джип» остановился на большой поляне у длинного одноэтажного здания, бетонные стены которого были тщательно побелены. На них издалека виднелись огромные красные кресты. Рядом, борт к борту, стояли пятнистые «панары» — пять машин, чуть дальше — грузовой «мерседес» и несколько пятнистых «джипов» с пулеметами и базуками на турелях. Вокруг машин лениво слонялись парни в распахнутых куртках, без оружия. Настроение у всех было прекрасное, то и дело слышались шутки и взрывы смеха.

— Привет, ребята! — крикнул Кувье, выскакивая из машины. — Шеф у себя?

— У себя, — ответил молодой парень со сплошной татуировкой на обнаженных выше локтей волосатых руках. — Злой как черт!

— Сейчас мы ему поднимем настроение. Гостя привез!

И Кувье, подмигнув, согнул руку кренделем, словно приглашая Петра войти с ним в дом под ручку.

— А где же… Больные? Врачи? — Петр, легко выпрыгивая из «джипа», указал взглядом на здание с красными крестами.

— В буше, — кивнул Кувье в сторону зарослей, окружающих большую поляну, на которой стоял дом. — Да ты не бойся, — снисходительно добавил он. — Здесь у них контора была, прокаженных сюда и близко не подпускали. По крайней мере так нам сказали, когда мы реквизировали это здание.

Не обращая внимания на черных часовых, стоявших под козырьком-навесом у входа, он пошел вперед, не оглядываясь, уверенный, что Петр идет за ним следом.

Действительно, Петру не оставалось ничего иного, и он вошел в крохотный и совершенно пустой холл, из которого направо и налево тянулся коридор. У стен громоздились зеленые ящики с надписями, призывающими к осторожности в обращении с их содержимым. На некоторых были нарисованы черепа и кости.