Морф - Клименко Анна - Страница 62

— Вот охровы твари, — в сердцах буркнул он, оглядывая приграничье.

— Значит, ты инициируешь цепь, а я, как только почувствую колебание сфер, начинаю выталкивать, да? — уточнил из-за спины Арнис.

— Угу.

— Когда приступим? Утром?

Шерхем оглянулся: некромант стоял позади него в двух шагах и точно также, задрав голову, рассматривал нечто, сооруженное двумя несчастными морфами. По красивому, холеному лицу Штойца то и дело скользило странное выражение удовлетворения, как будто он очень, очень давно шел к этому началу своего пути и, наконец, добрался.

— Не вижу смысла затягивать удовольствие, — буркнул Шерхем, — давай готовиться. До темноты успеем.

…Тысячезвенное заклятье исцеления.

В далекие годы учебы он и помыслить не мог о подобном. Считается, что даже сотня звеньев — уже опасно для заклятье творящего. Триста — на грани. Тысяча — самоубийство. Здоровый человек никогда не позволит себе убить собственное же тело. Нет, конечно же, можно и, как говорят клирики, нужно верить в жизнь по ту сторону, но редко у кого вера столь сильна и чиста, чтобы уйти по собственной воле.

Шерхем понимал, что после того, как заклинание отработает все звенья, сам он будет представлять собой безвольную колоду на кромке бытия, и вся надежда на Арниса, что поделится витальной энергией, соединит тонкой горячей нитью свое астральное тело с телом друга. И даже потом, когда Арнис приведет его в чувство, слишком много времени понадобится, чтобы полностью восстановить способность видоизменять сущее. Дальше некроманту придется действовать в одиночку, дергая незримые серые веревки своей магии не-живого, и, что уж там говорить — сомневался Шерхем, что у Арниса все получится гладко. Будь здесь Улли Валески, все оказалось бы в разы проще. Накануне Шерхем обмолвился, а не взять ли с собой Ирбис Валле, но Штойц только пальцем у виска покрутил: куда ее с собой тащить, это умертвие? Пусть сидит в замке и стережет Гверфина, тем более, что по части магии талисманов ей ого-го как далеко до Валески, еще перепортит что-нибудь ненароком… Шерхем только плечами пожал. Оно и понятно, за что Арнис так невзлюбил бедное существо, которое и человеком-то с трудом можно теперь назвать.

…Он рассеянно огляделся. Редкий ельник, небо, окрашенное закатом. Студенистое приграничье, на первый взгляд ничем не отличающееся от заливного, сотворенного гигантом-поваром. Радужные пузыри, неторопливо дрейфующие в напитанном запахом разогретой хвои воздухе. Некромант Штойц, спокойно сидящий на пеньке.

«Ну-с, работать так работать», — подумал Шерхем. Сбросил в сухую траву сумку и уселся на землю.

Будь здесь Улли Валески, вышивальщик непременно бы занялся нанесением разметки на грунт, расстановкой ингредиентов заклинаний или даже вышивкой новых его компонент. Но для лекаря все было куда более прозаично: Шерхем подвернул под себя ноги, положил на колени расслабленные руки и углубился в себя, одновременно нащупывая парящие вокруг энергетические каналы. Здесь, вблизи приграничья, они походили на волосы утопленника и не вызывали ничего, кроме отвращения. Но приходилось перебирать их все, пропускать сквозь себя, до тех пор, пока не попадется нужный, ведущий к человеку, в котором крепко засел недуг. Первое звено. Закрепить канал, почувствовать астральное тело ничего не подозревающего пациента и заняться поиском следующего канала, которым будет начато второе звено.

…Когда Шерхем разлепил веки, над головой царственно сияло троелуние. Было светло как днем, ели серебрились как дорогая парча на платье придворной кокетки. Арнис Штойц все также сидел напротив, но, поймав взгляд Шерхема, коротко кивнул.

— Начинаешь?

— Да, пожалуй, — в лунном свете некромант почему-то напоминал фарфоровую куклу, — когда я закончу, приграничье будет колебаться, и… — он замялся, раздумывая, стоит ли говорить это, но потом решился, — когда почувствуешь колебания сферы, не думай обо мне, хорошо? Делай свое дело. Выталкивай приграничье, а морфы… они к нему теперь привязаны, я правильно понял?

— Ага, — Штойц коротко кивнул, — ни о чем не беспокойся.

И Шерхем приступил к первому звену.

…Он снова сидел у костра, зябко охватив колени, и наблюдал сонно за тем, как пламя алчно глодает резную ножку стула. Запасы дров закончились в Снулле, и осажденные жгли все, что попадалось под руку. Шерхем сперва противился тому, чтобы жгли книги, но потом махнул рукой — какая, к охру, разница, если враг все равно ничего на месте крепости не оставит? И вновь вылился из темноты эльф, подошел, мягко ступая, к пламени и уставился на Шерхема нечеловеческими глазищами.

— Вы странные, — сказал эльф, — думаете, что сможете познать Вселенную, а не видите дальше собственного носа.

— Всем свойственно заблуждаться, — огрызнулся Шерхем и сам себе удивился. Наверное, не стоилотак разговаривать с перворожденным, но на учтивое обхождение сил не осталось.

— А если бы ты подумал хорошенько, то не пошел бы с Арнисом Штойцем в этот поход.

Эльф усмехнулся горько, покачал головой — и исчез. Не ушел во мрак, как всегда, а именно исчез, разлетелся на миллиарды светящихся пылинок.

Над головой, почти в зените, плыли три луны. Он не мог пошевелиться, тело налилось свинцовой тяжестью, а в груди острой костью засела щемящая боль, такая, что не вдохнуть. Шерхем поискал взглядом друга — зря ведь эльфик так сказал, вот же он, верный Арнис. Сидит напротив, смотрит внимательно.

— Начинай, — невероятных усилий стоило вытолкнуть из себя одно-единственное слово.

Штойц ободряюще улыбнулся, протянул руку и пальцем коснулся лба. Руки у некроманта были холодные, просто ледяные. Или это он, Шерхем, весь горел.

Арнис убрал руку, положил себе на колено.

И ничего не произошло, хотя сфера не то что колебалась, ходила ходуном. Самое время вытолкнуть нарыв приграничья за пределы этого мира. Вместе с морфами.

«Что же ты?..» — боль в груди стремительно разрасталась, гася сознание.

— Еще не все собрались, — вдруг сказал Штойц чужим голосом, отвечая на незаданный вопрос.

А потом он начал оплывать как восковая свеча, если ее поднести слишком близко к камину. Фарфоровое лицо стекало вниз, плечи разваливались на глазах, как перезрелый помидор лопалась плоть, обнажая кости… нет, даже не кости — волосатые паучьи лапы в каплях ядовито-желтой слизи.

— Арнис! — захлебываясь собственной кровью, выкрикнул Шерхем.

Но друга больше не было. И все, что было этой ночью сделано, оказалось пустым и ненужным.

Все вернулось к началу.

***

…Арнис Штойц сидел на стуле, корпусом навалившись на письменный стол и подложив руки под голову — ну вылитый студент, уснувший на лекции. Только вот глубокая рваная рана у основания черепа говорила о том, что сон этот будет весьма и весьма продолжительным. Вокруг некроманта уже начали виться блестящие, словно лакированные, изумрудные мухи. Поразительно, как эти твари за несколько часов успевают почуять лакомый кусок.

Я вдохнула поглубже. Мысленно сосчитала до десяти и обратно. За моей спиной судорожно всхлипывал Гверфин, но я не сердилась, глупости это, что мужчина никогда не должен плакать.

Обошла стол, заглянула в лицо некроманта, невольно отпрянула, встретив его застывший, устремленный в вечность взгляд. Охр. Ну что ж оно все так получается, вкривь и вкось? Я откашлялась и осторожно сказала:

— Тут морф поработал, да?

Кивок. Слабая попытка вытереть катящиеся по щекам слезы. Счастливчик! Он может плакать, я — нет.

— Что нам… теперь… делать, Ирбис? — снова спросил паренек, — получается, что утром в лес вместо папы ушла тварь?

— Да уж, — я механически отогнала муху от Арниса, — и ушла она туда не просто так.

— Ты думаешь о нем? — вскинулся Гверфин, но тут же покраснел и виновато опустил глаза.

— Да, я думаю о нем, — жестко, как только могла, ответила я, — и поверь, Гверфин, сейчас не самое лучшее время для выяснения отношений. Сейчас это несколько неуместно, ты не находишь? Не заставляй меня считать тебя болваном, Гвер.