Против ветра - Фридман Дж. Ф. - Страница 2

— Я безработная, — всхлипывает она. Полотенце сползло с ее головы, она уткнулась в него лицом, мокрые волосы торчат во все стороны. — Уже четвертый месяц пошел, как меня уволили.

А теперь — как можно аккуратнее. Усади ее на кушетку. Сними халат. Натяни трусики, сначала — на ноги, потом — на задницу. Накинь платье. С лифчиком и колготками справится сама, их можно сунуть в сумочку. Надень туфли.

— Можно мне в ванную? — еле слышно спрашивает она. — Не хочется выходить на улицу в таком виде. — Повернувшись, она глядит на меня в упор так, что становится не по себе.

— Хочешь верь, хочешь нет, но у меня еще осталась гордость, — добавляет она, пытаясь вновь обрести уважение к себе.

— Само собой. — Мне неловко перед ней. — Не спеши. Кофе я сварю сам.

— Я знала, что ты не такой злой, каким кажешься, — говорит она и, вновь напустив на себя застенчивый вид, на манер героинь любовных романов, удаляется в ванную. Теперь, уже одетая, со спины она смотрится совсем неплохо. Я одергиваю себя; тоже мне, ценитель прекрасного! Дела твои, старина, и так хуже некуда. Ни к чему их усугублять.

Через несколько минут она выходит, уже надев лифчик и колготки, накрасившись и расчесав густые волосы. Безусловно лучше, хотя все равно не красавица, но теперь я не буду казниться весь день: в темном баре она сойдет за потаскушку, которой не откажешь в известной привлекательности. Она кладет сложенный пополам листок бумаги на кухонную стойку.

— Это номер моего телефона. На случай, если ты передумаешь и захочешь позвонить.

— Само собой, — киваю я. — Только не вздумай с утра пораньше забросить свою работенку и сутками напролет просиживать у телефона! — Тут я припоминаю: она ведь безработная. Ну, пусть дежурит у телефона хоть с утра до вечера, если ей так хочется.

Сделав шаг к выходу, она быстро оборачивается и, застав меня врасплох, жарко целует прямо в губы, прижимаясь ко мне всем телом. Это у нее хорошо получается, что меня, в общем-то, не удивляет. Помимо моей воли, пауза затягивается, потом я все же отстраняюсь.

— Очень жалко, что ты так напился, — говорит она с порога, — нам было так хорошо вдвоем! Тебе должно быть стыдно, что, в отличие от меня, эта чудесная ночь тебе так и не запомнилась.

2

Не успел я выпить первую чашку кофе, как меня огорошили приятным известием.

— Пойдем в зал заседаний. Нужно поговорить. — Энди Портильо, второй мой компаньон, отпрыск одного из старинных семейств потомственных землевладельцев, проживающих на севере Нью-Мексико. Крепкий, рослый малый, старше меня года на два, с виду похож на мусорщика, который, сидя на заднем откидном борту полутонки «шевроле» образца 1952 года, лопает кукурузные лепешки, купленные в передвижной закусочной. Внешность, конечно, может оказаться обманчивой: судя по дипломам в простых дешевых черных рамках, за плечами у него Оберлинский колледж и юридический факультет престижного и старейшего Колумбийского университета. Это не считая почетных премий и наград. Энди — визитная карточка нашей фирмы, гений, который предпочитает держаться в тени. Фред занимается гражданскими делами, у меня — уголовные. Пару лет назад, когда авторитетный журнал по вопросам права опубликовал обзорную статью о лучших адвокатах по уголовным делам в каждом штате, я попал в число тех, на кого пал выбор в Нью-Мексико. Неторопливо входя в зал суда, я принимаю довольно внушительный вид, о некоторых моих заключительных речах перед членами жюри присяжных в наших краях ходят легенды.

— Твои дела хуже некуда, Уилл, — в лоб сообщает мне Фред.

— Знаю. Ничего, справлюсь. — Известно, что лучшая защита — это нападение, и я нападаю. — Слушайте, ребята, какого черта вы на меня набросились? Ведь я даже чашку кофе не успел выпить. — Я ослепительно улыбаюсь. Вот она, знаменитая улыбка Александера, которой я пользуюсь в зале суда. Люди говорят, что, глядя на меня, вспоминают Джека Николсона. Оно и понятно: ведь я перенял ее из фильмов с его участием.

Но их так просто не проведешь, слишком давно они меня знают.

— Ты помнишь госпожу Талиаферро? — спрашивает Энди, хотя заранее знает, что? я отвечу. — Госпожу Ральф Талиаферро, милую старушку из Пуэбло, которая готова ежегодно платить нашей адвокатской конторе тридцать пять штук авансом за то, чтобы при необходимости обратиться к нам?

Я тяжело вздыхаю. Входит Сьюзен, ставит передо мной чашку кофе. Я пью, обжигаясь, несколько капель падают на стол. Она вытирает их и торопливо выходит: грозовые тучи под потолком комнаты продолжают сгущаться.

— В котором часу мы должны были с ней встретиться? — Невозможно все упомнить, особенно эти даты. Изо дня в день крутишься как белка в колесе. Я бросаю взгляд на настенные часы. Без четверти одиннадцать.

— В половине девятого, — отвечает Фред. — Ты пометил эту встречу в настольном календаре еще две надели назад. — Он кладет руку мне на плечо. Дружеским этот жест, пожалуй, не назовешь. — Она прилетела на собственном двухмоторном «лиэре», чтобы встретиться с компаньонами фирмы. Заметь, со всеми компаньонами, а так как речь идет об уголовном деле — ее непутевый сынок влип по уши, попавшись на взятке сотруднику Управления по контролю за применением законов о наркотиках, — то она была особенно заинтересована во встрече с нашим специалистом по уголовному праву. Увы, его на месте не оказалось.

— Я сам поговорю с ней. Возьму билет на самолет и вылечу ближе к вечеру. — Черт побери, даже трахну ее, если понадобится! Какой-никакой опыт общения со старыми кошелками у меня имеется.

— Поздно. Она отказалась от сотрудничества с нами, — качает головой Энди. — Четверть часа назад звонили от Диксона. Они пришлют к нам курьера, чтобы забрать материалы по ее делу. — Он отворачивается и переводит взгляд на окно, за которым через улицу видно здание, где заседает законодательный орган штата.

— Я все улажу, — торопливо обещаю я. В животе урчит. — Диксон — бездарь, а она дамочка толковая, хотя и доводится матерью целому выводку болванов. Она раскусит его за неделю.

В комнате тихо. Карандаш, который Фред держал между пальцами, вдруг с треском ломается. Впечатление такое, будто ружье выстрелило. Несмотря на плохие новости, голова с похмелья все еще туго соображает. Я, наверное, потеряю счет чашкам, выпитым до обеда.

— Слушай, Уилл, — повелительным тоном говорит Фред. — Не упрямься, старина, нам нужно поговорить, — уже мягче продолжает он. Вид у него расстроенный, да и у Энди тоже. Все мы — близкие друзья, скоро уже десять лет вместе занимаемся адвокатской практикой. Однажды подав надежды, наша фирма их оправдывает. — Это переходит всякие границы… Я имею в виду то, как ты себя ведешь.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. — Я держусь по-хамски, просто не люблю нотаций, особенно когда знаю, что заслужил их.

— Это случается уже не в первый раз, — говорит Энди, — и не во второй. С тобой сладу нет, старина. — Он запинается. — От того, что ты в последнее время вытворяешь, тяжело и тебе, и другим.

— У нас с Энди был разговор на этот счет, — вставляет Фред, может, чуть поспешнее, чем следовало. — Беседовали мы и с партнерами, их ведь это тоже касается, но по большому счету решать нужно нам. Компаньонам. Всем троим.

Я отпиваю из чашки, она пустеет наполовину. Полегчало.

— А о чем, собственно, речь? — спрашиваю я. Не уверен, что хочу услышать ответ на свой вопрос.

Энди, сидящий рядом, наклоняется ко мне. Этот парень — медведь, большой ласковый медведь, я обожаю его, лучшего друга у меня никогда в жизни не было.

— Сейчас от тебя, Уилл, никому и прежде всего тебе самому нет никакого проку.

— Слушай, могут у меня быть свои проблемы или нет? Это ведь не конец света!

— Мы хотим, чтобы ты взял отпуск, — говорит Энди.

Он что, спятил?

Мне уже доводилось получать такие удары исподтишка, после которых всякий раз начинаешь хватать ртом воздух, даже если внутренне готов к этому. Я глубоко вздыхаю, смотрю сначала на него, потом на Фреда. Надо отдать им должное: они выдерживают мой взгляд. Это не так просто.