Против ветра - Фридман Дж. Ф. - Страница 16

Если его тактика, вопреки логике, и приносит плоды, то лишь потому, что Моузби знает, что делает, и непрерывно ее совершенствует. Он так долго выступал в роли одинокого выходца из хорошей семьи с расистскими взглядами, вокруг которого вьется стая современных пройдох-адвокатов, что она вошла у него в плоть и кровь.

Его присутствие следует толковать двояко: во-первых, ему поручено вести это дело, во-вторых, Робертсон относится к нему со всей серьезностью.

— Передай мои поздравления своему портному, — говорю я.

В ответ он показывает мне кукиш. Если что и нравится мне во Фрэнке, так это то, что ты совершенно точно знаешь, как вести себя с ним.

— И когда моим подзащитным собираются предъявить обвинение? — спрашиваю я у Робертсона, сразу переходя к цели своего визита.

Он сидит за столом, откинувшись на спинку кресла, с видом стройного, белокурого Будды, и, прищурившись, пристально меня рассматривает.

— Когда у меня будет в чем их обвинить, — спокойно отвечает он.

— И когда же сие произойдет, скажите на милость? — спрашиваю я, жалея, что он оказался таким смышленым. Их не могут выпустить под залог, пока не предъявят обвинение, а он может ходатайствовать об отказе в освобождении под залог — новый уголовный кодекс позволяет это делать, особенно когда речь идет о преступлении, караемом смертной казнью, а у ответчиков темное прошлое и дурная репутация. И того и другого у моих орлов предостаточно.

— Но, — говорит он, подаваясь вперед, — по закону это должно произойти довольно скоро. Если только я не уговорю судью в необходимости отсрочки, — добавляет он.

Иными словами, если к тому времени он не будет располагать достаточным количеством неопровержимых улик, чтобы представить их на рассмотрение большого жюри.

— Ты играешь не по правилам, Джон.

— Чьим правилам?

— Как насчет штата Нью-Мексико?

— По-моему, рановато говорить, что я играю не по правилам, ведь игра только началась, а, Уилл?

— Хочу просто выяснить, как выглядит расклад. — Я смотрю на Моузби. С его лица, как всегда, не сходит ухмылка, и он широко улыбается мне.

— А вот как! По-моему, эти ублюдки виновны, Уилл, — поворачивается он ко мне. — Нутром чую. И сделаю все возможное, чтобы раздобыть улики, которые докажут, что я прав.

— А я своим нутром чую прямо противоположное, — говорю я, чувствуя, что меня буквально выворачивает наизнанку.

— Отлично. Но предупреждаю — в этом деле я буду лезть из кожи вон, — говорит Робертсон. — Надеюсь, Фрэнк окажется на высоте, а я буду в зале суда, особенно во время заключительной речи. Черт возьми, Уилл, это их рук дело! Я уверен. И, пока ты не докажешь обратное, ничто меня в этом не переубедит.

— Ты хочешь сказать, что они виновны, пока не будет доказано обратное.

— Суд над ними будет объективным.

— Надеюсь.

Сначала Энди, теперь он. Славное утречко у меня выдалось.

— И не забудь, Уилл, в просьбе об освобождении под залог может быть отказано, когда речь идет о преступлении, караемом смертной казнью. Обычно так и бывает.

Этот ублюдок читает мои мысли.

— Желаю удачи, — вставляет он. — Она будет нужна тебе… все это время.

— И пусть победит сильнейший, — подхватывает Моузби.

Ах ты, засранец! Я невольно усмехаюсь.

— В этом деле исход ясен заранее, — отвечаю я.

15

Фрэнк Моузби сидит в баре «Рамада», сбоку от скоростной автострады, в компании Луиса Санчеса и Джесси Гомеса. Санчес и Гомес — старшие помощники окружного шерифа. Им поручено заниматься этим делом: Моузби попросил, чтобы прислали именно их. Каждый свыше двадцати лет отработал в полиции, у обоих нет иллюзий насчет благородства уголовного судопроизводства, напротив, законы эту парочку только раздражают — если обстоятельства позволяют, их можно соблюдать, но в случае необходимости можно и обойти. Это не значит, что они проходимцы, просто они знают свое дело.

Сейчас они свободны от дежурства, заказали себе пива, прикупили к нему в баре орешки. Моузби из напитков предпочел пепси, это хорошо для похудения, вера запрещает ему употреблять спиртное. Гомес одну за другой курит сигареты — привычка, усвоенная еще в армии. Он не сводит глаз с официантки — пышнотелой дамочки, которой, как он прикинул, наверное, немногим за сорок. Ему вообще нравятся бабенки с пышными формами, а эта классно выглядит в наряде, который сейчас носят все: туфли на высоких каблуках, старомодные черные простроченные чулки из крученой сетки, мини-юбка, крестьянская блузка с низким вырезом. Он посидит еще немного, потом извинится, сказав, что ему нужно в сортир, чтобы выяснить, когда она заканчивает работу. С того места, где он сидит, никаких колец у нее на пальцах не видать.

— Ничего себе рыбку ты подцепил, а? — говорит Санчес. — Ни дать ни взять барракуда.

— Да тут целая стая акул, — вторит Моузби.

— Теперь дело за тем, чтобы вытащить их на бережок. — Внимание Гомеса снова возвращается туда, куда следует.

Моузби одобрительно кивает. Он залпом допивает пепси и, катая во рту кубик льда, жует его с громким хрустом. В уголках губ у него выступает слюна. Он поднимает пустой бокал высоко над головой. Вот свинья, думает Гомес. В этом парне шиком и не пахнет. А ведь какой-то сучке приходится ублажать этого ублюдка. Интересно, мелькает у него праздная мысль, что представляет собой жена Моузби? Моей официанточке и в подметки не годится, это уж точно!

— Принести еще? — Она стоит рядом, глядя на них сверху вниз. Он поднимает на нее глаза. Сиськи того и гляди вывалятся из блузки, черт побери, ну и лакомый кусочек! Она улыбается, видно, что он ей нравится. Многим из этих штучек он нравится, здесь он на виду.

— А ты думаешь, я руку поднял, чтобы поменьше потело под мышками? — спрашивает Моузби. Над такими сомнительными шуточками никто, кроме него самого, не смеется. Она моргает, Гомес морщится. Перехватив ее взгляд, он заговорщически подмигивает: мы же с тобой знаем, что он дерьмо. Она улыбается в ответ. Он ненароком убирает руку со спинки кабины, и она как бы случайно касается ее икры. Она не отстраняется. Он водит пальцами по шву чулка. Она сжимает губы, чтобы не застонать.

— Обождите, сейчас я принесу. — И удаляется, покачивая бедрами.

— Вы этим и займетесь. Оба. По-моему, только вам по силам раскопать что-нибудь такое, что можно будет пришить этим подонкам. — Моузби с хрустом жует кубик льда.

— Правильно, — непринужденно подтверждает Санчес. — Если есть хоть какие-то улики, мы их раскопаем.

Закуривая очередную сигарету, Гомес выпускает колечко дыма, и оно уплывает под потолок, обшитый балками под дерево. — Как по-твоему, улики есть? Почему ты их держишь?

— Так хочет Робертсон, — честно отвечает Моузби. — Было совершено действительно жуткое преступление, а они в это время были в городе.

Кто-то ударом кулака врубил музыкальный автомат, и тот заиграл «Дешевый романс».

— Значит, не обошлось без политики, — кисло отзывается Гомес. Ему это не по душе, выходит, все просто на уши встанут, силясь раскопать что-нибудь на этих рокеров, да поскорее, даже если улик против них будет кот наплакал. Если эти улики вообще удастся раздобыть.

— В какой-то мере, — соглашается Моузби. — Пока не удалось обнаружить ничего конкретного, указывающего на связь жертвы с этими рокерами. Судя по досье, это их рук дело, а досье, как правило, не ошибается.

— Досье хранится в компьютере, — издевательски замечает Санчес. — Между досье и живыми людьми — большая разница.

— Все равно оно полезно, — огрызается Моузби. — Хотя ты прав, здесь все решает чудо-техника. Она может лишь указать направление. Остальное — дело таких, как мы с тобой. Я доверяю вам обоим. Если улики против них есть, вы их раскопаете.

Официантка, подойдя снова, расставляет на столе бокалы. Украдкой, чтобы не заметили остальные, Гомес поглаживает рукой ее ногу — легко, но вместе с тем достаточно настойчиво, чтобы она ощутила прикосновение. Когда она ставит бокал перед ним, несколько капель пива падают на салфетку.