Ангельское личико - Феррари Лили - Страница 7

Марионетта наклонилась поближе к матери, напряженно глядя на нее.

— В мою бабушку?

— Да, в твою бабушку. Мать твоего отца. Джульетту. — Она снова закрыла глаза, как бы представляя все те давние годы на Сицилии. — Она была прелестна.

— Я знаю. Я видела ее фотографию. — На комоде в их тесной квартире стоял маленький нечеткий снимок, сделанный в фотостудии в Уайтчепеле. Дедушка, тогда еще юноша, напряженно стоял, не мигая, глядя в объектив, рядом с ним в большой шляпе с перьями навсегда застыла его прекрасная молодая жена с ямочками на щеках.

— Они оба влюбились в нее, — повторила Франческа. — И поскольку уважали друг друга, то согласились, что каждый попытается завоевать сердце Джульетты. А проигравший с честью примет поражение.

Марионетта снова подумала о фотографии на комоде. Попыталась представить себе Джульетту. Наверное, тогда, на Сицилии, она была совсем другой — озорной, смуглой, босоногой. А в Англии, судя по фотографии, здорово изменилась — строгий воротничок и шляпа, которую надевают по воскресеньям. Иметь двух поклонников! Девушка вздохнула.

— И она выбрала дедушку, :— промолвила Марионетта.

Франческа протянула руку и коснулась маленькой куклы, которую дочь аккуратно положила на постель.

— Пытаясь завоевать Джульетту, Альфонсо подарил ей эту куклу, — сказала она. — Моруцци специально заказал ее, на ней такой же костюм, в каком твоя бабушка танцевала на feste. [8]

— Как романтично! — вздохнула Марионетта.

— И пообещал, что, если она выйдет за него замуж, он будет обращаться с ней, как с куклой, как с хрупкой, драгоценной вещью. — Франческа слегка рассмеялась, но тут же снова закашлялась. А попытавшись сесть, издала какой-то странный звук, будто в груди у нее что-то оборвалось.

Палатная сестра подняла голову и встала из-за своего стола. Испуганная Марионетта прошептала:

— Хватит, мама. Ты слишком устала!

Но мать оттолкнула ее руку и продолжила прерывающимся голосом:

— Здесь Альфонсо Моруцци совершил роковую ошибку. Джульетта ждала вовсе не этих слов. Она была сильной девушкой, независимой, во многом такой же, как ты, Марионетта… — Взяв куклу и коробку, мать вложила их в руки дочери. — И вышла замуж за твоего дедушку, — с трудом выговорила Франческа. — Она могла стать богатой, иметь все, но выбрала нашего дедушку, совсем нищего… — Ее рассказ снова прервал сухой кашель.

Подошла сестра и, нахмурясь, взглянула на Марионетту.

— Вам пора уходить, — сурово изрекла она.

Марионетта собралась было возразить, но тут с ужасом заметила струйку крови, текущую из уголка рта матери. Кашель становился все громче и безудержнее. Марионетта в страхе отступила, тут появилась еще сестра и принялась задергивать занавески вокруг кровати.

— Выйдите из палаты, — велела ей сестра. — Мы вас позовем.

Последняя занавеска задернута. Девушка все не уходила и слышала голос матери, обращающейся к ней между приступами кашля.

— Будь похожей на твою бабушку, — говорила она. — Следуй своему сердцу, а не разуму!

— Да, мама! — У Марионетты возникло ужасное предчувствие, что она прощается с матерью, что это последний раз, когда она ее слышит.

— Не будь такой слабой, как твои братья! Не проявляй слабость только потому, что мужчины станут называть тебя прекрасной… — Ее голос стихал. — И присмотри за моим маленьким Марио!

— Мама! — крикнула Марионетта, стараясь сдержать рыдания.

Из-за занавесок выскочила обеспокоенная сестра. Она твердой рукой взяла девушку за плечо и заставила выйти из палаты.

— Побудьте здесь, — мягко произнесла она. — Сейчас вы ей ничем не поможете.

Как в тумане стояла Марионетта посреди тихого холла, слишком потрясенная, чтобы плакать. Она все еще сжимала куклу, сделанную в далеких краях для ее бабушки, а в голове продолжали звучать слова матери: «Следуй своему сердцу, а не разуму!..»

Похоронили Франческу Перетти без лишнего шума. Марионетте казалось, что все это страшный сон, настолько велико было ее отчаяние. Никогда в жизни она еще не испытывала такого сильного чувства одиночества. Мамы нет! Мамы, которая, несмотря на бесконечный тяжелый труд в кафе, всегда находила время заботиться о ней и братьях. Теперь мама ушла, и девушка с тяжелым сердцем понимала, что ее собственная юность навсегда осталась позади, что надо забыть о своих мечтах стать медсестрой. Ей теперь придется заменить мать в кафе, работать вдвое больше, чем раньше, да к тому же взять на себя и все домашние заботы, которые так долго лежали на плечах никогда не жаловавшейся матери: готовить, стирать, гладить, штопать и чистить…

Неудивительно, что в этот августовский вечер Марионетта радовалась, что ей удастся впервые после смерти матери куда-то выйти. Правда, она всего лишь собиралась попить чаю с Сильвией, но это будет благословенный час без окриков: «Два чая сюда, мисс!» и жалоб на отсутствие цукатов в торте. Прошло две недели, как завершились Олимпийские игры, [9]толпы гостей наконец схлынули. Отец, заметив бледность дочери, похлопал ее по щеке и сказал:

— Пойди погуляй, подыши воздухом, дочка! Твое лицо отпугивает посетителей! — Хорошо, что он не обратил внимания на то, как спустя несколько минут Марионетта договаривалась по телефону с Сильвией о встрече, иначе мог бы и передумать…

Было около шести часов, странное межвременье в Сохо, когда ночные клубы еще не открылись, а дневные питейные заведения освобождались от своих завсегдатаев-алкоголиков, которые болтались теперь на улице или заходили в кафе, чтобы слегка протрезветь перед посещением своего любимого клуба. Многих из них Марионетта знала в лицо: одноногий карточный фокусник, обычно работающий рядом с кондитерской мадам Валери, пока его не прогоняли усталые полицейские; Сюзанна Менлав, визгливая и вечно пьяная, валяющаяся, как правило, у кабака «Йорк минстер» в ожидании, когда кто-нибудь из добросердечных прохожих не погрузит ее в такси. Поговаривали, что Сюзанна великолепный художник, но Марионетта никак не могла взять в толк, когда же она бывает достаточно трезвой, чтобы рисовать. Болтались там и подозрительные личности со свертками под мышкой, которые старались избегать встречаться с Марионеттой взглядами. Они торговали тем, что монахини из монастыря Святого Патрика называли «гадостью», хотя девушка слабо представляла себе, о чем идет речь. Когда она спрашивала, Антонио с таинственным видом качал головой, покровительственно похлопывал ее по плечу и говорил:

— Поверь мне, тебе лучше этого не знать…

Разумеется, Марионетта ни с кем из этой публики не разговаривала, хотя и помахала переходящему дорогу торговцу луком, а также поздоровалась с некоторыми уличными продавцами, которые стояли за своими прилавками на рынке на Руперт-стрит. То был рабочий люд Сохо (она сама принадлежала к нему) — невидимая армия, поднимающаяся на заре и без устали работающая в этом странном заманчивом уголке Лондона, чтобы прокормить семью и свести концы с концами. Пьяницы, забулдыги, искатели приключений, представители богемы — их было немного; они напоминали людей из другого племени, вторгнувшихся на чужую территорию и решивших там остаться. Но те и другие относились друг к другу с уважением. Ведь иначе нельзя было выжить.

У подъезда их дома Марионетту ждала Сильвия, свеженькая и симпатичная, в новом бледно-лиловом платье.

— Привет! Что ты здесь делаешь? — удивленно спросила Марионетта. — Я же сказала, что поднимусь в вашу квартиру.

Сильвия взяла ее под руку и потащила на Брюер-стрит.

— Мы попьем чаю где-нибудь еще. Я угощаю!

— У меня всего час времени, — предупредила Марионетта. — Папа убьет меня, если я задержусь.

— Это недалеко.

«Сильвия, похоже, нервничает», — подумала Марионетта, когда они шли по улице мимо группы индусов, препиравшихся у входа в рыбный магазин Ричарда.