Горькая сладость - Спенсер Лавирль - Страница 9

Она притянула его голову, привлекла его язык в свой рот и превратилась в агрессора, срывающего с него трусы, переворачивающего его на спину и выскальзывающего из своего немногочисленного белья. Она была искусна, очень искусна и, безусловно, соблазнительна. Она воспринимала свою соблазнительность как некий жизненный уклад, так некоторые жены воспринимают ежедневную домашнюю работу, отдавая ей много времени и энергии, выделяя на это определенное время в своем графике.

Боже, Нэнси была прекрасным созданием! Когда она оставляла свои служебные обязанности и соблазняла его, он восхищался ею — ее смуглой тонкой кожей, неправдоподобно молодой для женщины тридцати восьми лет, кожей, за которой она ухаживала дважды в день с помощью дорогостоящего французского косметического препарата, который сама и рекламировала; ее ногтями, профессионально ухоженными и искусственно удлиненными, покрытыми блестящим малиновым лаком; ее волосами, которые сейчас были цвета темного красного дерева и блестели благодаря специальным добавкам, полученным ею от очень дорогой косметички в одном далеком городе, где Нэнси была на прошлой неделе. «Орлэйн» оплачивала лицензии на продажу своих товаров и бесплатно выдавала их ей в неограниченном количестве с условием, что Нэнси отработает их стоимость как ходячая реклама. Ее компания получала приличные деньги с помощью Нэнси Макэффи. Она была самой красивой женщиной из всех, кого он знал. Нэнси провела длинным ногтем по его губам и запустила палец ему в рот. Он слегка укусил его, затем, все еще лежа под ней, потянулся, чтобы погладить по волосам.

— Мне нравится новый цвет, — пробормотал он, запустив пальцы в ее волосы, собрал их, поднял вверх и отпустил. Ее волосы были жесткими, как лошадиный хвост, толстыми и здоровыми. Днем она и впрямь стягивала их на затылке в хвост, закрепляя его на голове с помощью шестидолларовой заколки-пряжки. Вечером они прядями обрамляли ее широкие скулы, делая похожей на Клеопатру.

Она села на его живот, стройная, обнаженная, потряхивая головой, пока волосы не упали на глаза, и сжимая свои пальцы в волосах на его груди, как дремлющая кошка.

— Морис сделал это... в Чикаго.

— Морис, гм?

Она тряхнула головой еще раз и дразняще улыбнулась, лаская его с закрытыми глазами.

— Мм-гмм...

Его руки опять коснулись ее бедер.

— Ты знаешь, что это неправдоподобно.

— Почему?

Она прочертила едва различимую белую линию на его теле, от горла вниз, к талии, и наблюдала, как восстанавливается естественный цвет.

— Ты просыпаешься посреди ночи, а выглядишь так, будто только что поднялась с кресла Мориса.

Линии ее бровей чуть поднимались вверх, а ресницы вокруг темно-карих глаз были густыми и черными. Давно, когда она только училась своему ремеслу, она рассказала ему интересную вещь: большинство людей рождается с одним рядом ресниц, и лишь некоторых природа награждает двумя. У Нэнси были удивительные глаза. Губы тоже.

— Иди сюда! — потребовал он, грубо схватил ее под мышки и наклонил вниз. — У нас в запасе пять дней, чтобы наверстать упущенное.

Эрик аккуратно перевернул ее и, скользнув рукой между ног, коснулся ее влажной и набухшей от желания плоти. Он ощутил прикосновение ее холодной руки, обхватившей его, и, наконец, задрожал от ее первого толчка. Они знали присущий друг другу сексуальный темперамент, знали, в чем каждый из них нуждается, чего хочет и что любит больше всего.

Но в тот момент, когда он вытянулся, чтобы войти в нее, она отодвинула его, прошептав:

— Подожди, любимый.

— Неужели ты не можешь забыть об этом даже сейчас?

— Не могу. Это очень рискованно.

— Ну и что? — Он продолжал вовлекать ее в игру, слегка поглаживая и осыпая поцелуями лицо. — Используй возможность, — бормотал он около ее губ. — По-твоему, наступит конец света, если ты забеременеешь?

Она фыркнула, куснула его за подбородок и повторила:

— Я сейчас.

Затем высвободилась и направилась по ковру к ванной.

Он вздохнул, перевернулся на спину и закрыл глаза. Когда!Однако он знал ответ. Никогда. Она баловала свое тело не столько для блага косметической фирмы «Орлэйн», не столько для него, сколько для себя. Она боялась подвергать риску это совершенство. Сегодня ночью он воспользовался случаем, чтобы затронуть эту тему. Чаще всего, когда он упоминал о том, чтобы завести ребенка, она возмущенно вставала и находила в комнате нечто, что занимало ее внимание. Потом, в оставшиеся дни их совместных уик-эндов отношения бывали натянутыми. Поэтому он научился не приставать к ней с этим. Но годы шли. В октябре ему исполнился сорок один; еще года два, и он будет слишком стар, чтобы хотеть обзавестись детьми. Ребенку нужен не старый отец, вялый и слабый, а такой, который мог бы принять участие в потасовке или борьбе.

Эрик отдался давним воспоминаниям, когда парил над головой отца, сидя на его широкой ладони, сложенной в форме чаши, и чайки кружили над их головами.

— Видишь тех птичек, сынок? Следуй за ними, и они расскажут тебе, где найти рыбу.

И, словно по контрасту вспомнилось, как он, его братья и сестра стояли вокруг кровати, когда отец умер, и слезы текли по их лицам, когда один за другим они целовали его безжизненную щеку, затем щеку мамы, перед тем как оставить ее с ним наедине.

Больше всего на свете он любил семью.

Матрац прогнулся, и Эрик открыл глаза.

Нэнси возвышалась над ним, стоя на коленях.

— Привет, я вернулась.

Они занялись любовью, умело, как по книге. Были изобретательны и подвижны. Испробовали три различных позы. Выражали словами свои желания. Эрик испытал один оргазм, Нэнси — два. Но когда все закончилось и мрак окутал комнату, он лежал, глядя в потолок, и размышлял о том, каким же пустым может быть этот акт, когда не используется по своему прямому назначению.

Нэнси устроилась рядом, забросила на него руку и ногу и попыталась искусно завлечь его в объятия. Она взяла его руку и положила на свою талию.

Но он не захотел обнять ее.

Утром Нэнси встала в пять тридцать, а Эрик — без четверти шесть, в то время, когда ванна уже освободилась. Он подумал, что Нэнси, должно быть, последняя женщина в Америке, которая до сих пор пользуется туалетным столиком. Ей никогда не нравился их дом, построенный еще в 1919 году. Она въехала в него под давлением, недовольная тем, что кухня мала, штепсельные розетки устарели, а ванная просто смешна. Поэтому в спальне появился туалетный столик.

С круглым зеркалом, окруженным лампами, он стоял между окнами.

Пока Эрик принимал душ и одевался, Нэнси проделала утреннюю процедуру сохранения красоты: баночки, тюбики, бутылочки, палочки; желе и лосьоны, аэрозоли для волос и кремы; фен и бигуди, различные щетки для волос и зажимы. Хотя он никогда не понимал, как подобное занятие может отнимать у нее час с четвертью, он достаточно часто наблюдал за ней, чтобы знать это. Для Нэнси данный косметический ритуал был столь же глубоко укоренившимся, как и диета; и то и другое она выполняла механически, считая совершенно немыслимым появиться даже в собственном доме за завтраком без того, чтобы выглядеть столь же безупречно, как если бы она летела в Нью-Йорк для встречи с руководством «Орлэйна».

Пока Нэнси сидела перед зеркалом, Эрик прошелся по спальне, слушая по радио прогноз погоды, надел белые джинсы, белые носки и небесно-голубой пуловер с эмблемой компании, корабельным штурвалом и ее названием, вышитыми на нагрудном кармане. Зашнуровывая кроссовки, он спросил:

— Принести тебе чего-нибудь из булочной?

Она подкрашивала тонким золотисто-каштановым карандашом ресницы на нижних веках.

— Ты ешь слишком много мучного. Тебе нужно заменить хлеб пшеничными зернами.

— Это моя единственная слабость.

Наблюдая, как он выходит из комнаты, она испытывала чувство удовлетворения. Он сохранил худобу и привлекающую внимание красоту. Он был недоволен тем, как прошла ночь, и это беспокоило ее. Она желала удовлетворения и для него, и для себя. И она никак не могла понять, что еще ему нужно.