Слезы дракона - Кунц Дин Рей - Страница 31

— Ладно, там посмотрим.

Микки с таким наслаждением стал уплетать за обе щеки свой му-гу-гай, словно более восхитительного блюда ему еще никогда не подавали во всем западном полушарии.

От вида и запаха пищи Конни чуть не стошнило. Но не потому, что пища была так плоха, а потому, что иначе пищу она и не могла сейчас воспринимать. И на то были веские причины. День выдался на редкость тяжелым.

Наконец она решилась задать самый страшный вопрос.

— Отчего умерла Колин?

Прежде чем ответить, Микки окинул ее долгим, испытующим взором.

— Я был готов ответить на этот вопрос еще утром.

— Увы, тогда, видимо, я еще не была готова его задать.

— От родов.

Конни готовилась услышать все что угодно, лю6ую глупую вздорную причину, повлекшую за собой внезапную смерть молодой, красивой женщины в эти завершающие мрачные годы нашего противоречивого века. Но такого ответа она совершенно не ожидала и была потрясена

— Значит, муж ее жив и поныне?

Микки отрицательно качнул головой.

— Нет. Мать-одиночка. Кто отец ребенка неизвестно, но Лэдбруков это мало беспокоит, они не считают, что данное обстоятельство хоть в какой-то мере способно омрачить их память о Колин. Колин для них была и остается святой.

— А ребенок?

— Девочка.

— Жива?

— Да, — ответил Микки. Отложив вилку, он отпил из стакана немного воды, промакнул губы красной салфеткой, все это время не сводя пристального взгляда с лица Конни. — Девочку назвали Элеонорой. Элеонора Лэдбрук. Они зовут ее Элли.

— Элли, — механически повторила Конни.

— Она очень похожа на тебя.

— А почему ты не сказал мне об этом утром?

— Не успел. Ты же мне даже договорить не дала. Взяла и повесила трубку.

— Неправда.

— Ну, почти что. Причем сделала это довольно грубо и бесцеремонно. Сказала: "Остальное доскажешь вечером".

— Прости меня. Когда я услышала, что Колин умерла, подумала, что все, конец.

— А теперь у тебя появился родной человечек. И ты ему приходишься кровной теткой.

Признав как должное существование Элли, Конни, однако, никак не могла сообразить, что это может значить для нее самой, каким образом Элли повлияет на ее собственную жизнь и будущее. Прожив столь длительное время в полном одиночестве, она была ошеломлена мыслью, что теперь не одна, что в этом огромном, терзаемом напастями мире живет еще и другое существо, в жилах которого течет такая же, как и у нее, кровь.

— Теперь, когда обнаружился родственник, пусть и в единственном числе, все должно выглядеть несколько иначе, — заметил Микки.

"Несколько" — это слишком мягко сказано. Совершенно иначе. По иронии судьбы, сегодня утром она могла погибнуть, так и не узнав, что обретает новый, огромный стимул к жизни.

Микки положил перед ней на стол еще один конверт из грубой оберточной бумаги.

— Завершающая часть отчета. В конверте адрес и телефон Лэдбруков, на всякий случай, если вдруг решишь, что хочешь с ними встретиться.

— Спасибо, Микки.

— И счет. Он тоже в конверте.

Она улыбнулась.

— Все равно спасибо.

Когда Конни поднялась из-за стола, Минки словно бы про себя задумчиво произнес:

— Странная штука жизнь. Так много в ней от нас протянуто невидимых ниточек к другим людям, о существовании которых мы даже не подозреваем, которых и в глаза-то никогда не видывали и, быть может, так никогда и не увидим.

— Да, странно.

— И вот что еще, Конни.

— Я вся внимание.

— Есть одна китайская пословица: "Иногда жизнь горька как слезы дракона…"

— Что очередная лапша на уши?

— Heт. Это настоящая пословица. — Сидящий в просторной кабинке маленький человечек по имени Микки Чан, с добрым лицом и прищуренными раскосыми глазами, искрящимися добродушным юмором, был очень похож на крохотного Будду. — То, что я успел сказать, — только часть ее. Полностью пословица звучит так: "Иногда жизнь горька, как слезы дракона. Но горьки ли слезы дракона или сладки на вкус, зависит от того, кто их пробует".

— Другими словами, жизнь тяжела и даже жестока — но гораздо важнее, как ты сам к ней относишься.

Сложив перед лицом тонкие ладошки в восточном мо-литвенном жесте, Микки с притворной учтивостью склонил перед ней голову.

— Воистину, мудрость сия сумела-таки пробить брешь в непробиваемой тверди твоей тупой американской башки.

— Очень может быть, — бодро согласилась Конни.

И, взяв со стола оба конверта, таивших в себе улыбку сестры и надежду на обретение племянницы, она направилась к выходу.

Снаружи шел такой сильный ливень, что у нее мелькнула мысль о новом Ноевом ковчеге, прямо сию минуту готовящемся к отплытию, в который по деревянному настилу уже поднимаются все "твари по паре".

Ресторан занимал помещение бок о бок с целой шеренгой новых магазинов, и вдоль всего ряда над тротуаром протянулся широкий навес, укрывавший прохожих от дождя. Слева от двери ресторана стоял какой-то мужчина.

Боковым зрением Конни отметила его высокий рост и плотное телосложение, но впервые взглянула на него, лишь когда он заговорил с ней.

— Подайте милостыню несчастному калеке, не откажите в любезности. Помогите калеке, леди.

Она уже собралась было сойти с тротуара прямо под дождь, но что-то в его голосе заставило ее остановиться. Голос был удивительно мягким, убаюкивающим, даже каким-то напевным и резко контрастировал с внешним видом босяка, которого она только едва удостоила взглядом.

Обернувшись на голос, она поразилась необычайному уродству незнакомца, спрашивая себя, каким образом мог он, обладая такой безобразной внешностью, вообще сводить концы с концами попрошайничеством. Его необычные ширина и рост, спутанные волосы и косматая борода делали его очень похожим на сумасшедшего попа-расстригу Распутина, хотя по сравнению с этим бродягой русский поп был просто красавцем. Лицо его бороздили безобразные шрамы, крючковатый нос был черен от запекшейся крови лопнувших капилляров. Из гнойных пузырей на губах сочилась мутная жидкость. Одного взгляда на его зубы и разлагающиеся десны было достаточно, чтобы в памяти всплыл виденный ею однажды труп, вырытый из могилы девять месяцев спустя после захоронения в связи с подозрением об умышленном убийстве. А глаза. Сплошные катаракты. Сквозь белую плеву едва просвечивали темные круги радужных оболочек. Вид его был настолько угрожающим, что люди, к которым он протягивал руку за подаянием, тут же бросались от него прочь, вместо того чтобы класть деньги в его протянутую лапищу.

— Подайте убогому калеке. Подайте несчастному слепому. Не пожалейте мелочи для обездоленного.

Голос, казалось, существовал сам по себе, особенно если учесть, от кого он исходил. Чистый, звучный — это был голос, могущий принадлежать оперному певцу с удивительными вокальными данными. Видимо, только за счет голоса, даже невзирая на свой внешний вид, он и мог зарабатывать себе на жизнь попрошайничеством.

В другое время Конни не обратила бы внимание на необычный голос и отослала бы его куда подальше, причем сделала бы это в довольно недвусмысленных выражениях.

Некоторые из попрошаек стали бездомными бродягами не по своей вине, а испытав на себе самой, что такое бездомная жизнь, когда мыкалась по различным сиротским приютам, она с сочувствием относилась к безвинно пострадавшим. Но ежедневно сталкиваясь по работе с большим числом разного рода обитателей подворотен, она была далека от мысли идеолизировать их как социальную группу в целом, так как по опыту знала, что у многих из них явно не в порядке с мозгами и что идеальным местом их пребывания, ради них самих должны бы быть психиатрические лечебницы, от которых их раз за разом "спасают" самозванные добpoxoты; большая же часть бродяг оказывается выброшенной на помойку общества из-за пристрастия к спиртному, наркотикам или азартным играм.

Она вообще считала, что в любой социальной группе, независимо от того, богачи они или бедняки, безвинно пострадавшие составляют значительное меньшинство.