Слезы дракона - Кунц Дин Рей - Страница 20

Временами этот внутренний мир был начисто лишен конкретности — своеобразный сгусток цвета, звука и запаха, бесформенный, бестелесный, — и она медленно плыла в нем, изумленная и пораженная его великолепием. Часто движение это сопровождалось музыкой — Элтон Джон, "Три Дог Найт", Нильссон, Марвин Гей, Джим Кроче, любимые ею голоса, — и под ее аккомпанемент цвета кружились в хороводе и взрывались многоцветием, создавая композиции, равных которым по яркости и роскошеству красок в реальном мире невозможно себе представить.

Но случалось, что в бесформенно-бестелесный мир вдруг врывалось зло, и тогда волшебство очарования меркло и безотчетный страх овладевал ею. Цвета блекли и мрачнели, музыка, растеряв гармонию, обретала зловещий ритм. Ей начинало казаться, что ее быстро уносит бурным и холодным течением, ледяная вода покрывает ее с головой, она захлебывается, задыхаясь, тщится вынырнуть на поверхность, наконец это ей удается, и она жадно вдыхает прогорклый, зловонный воздух, обезумев от страха, плача навзрыд, моля провидение поскорее выбросить ее на спасительный твердый и теплый берег.

Изредка, однако, как в данный момент, покинув призрачный мир, сотканный фантазией, она возвращалась в мир действительный, полностью сознавая, где находится. Улавливая приглушенные голоса в соседних комнатах и коридоре. Чуть повизгивающую при ходьбе обувь на каучуковой подошве. Сосновый аромат дезинфицирующего средства, запахи лекарств, иногда (но не сейчас) едкий запашок мочи.

Ощущала, что укрыта чистыми, хрустящими простынями, приятно холодившими ее разгоряченное тело. Когда из-под постельного белья она высвободила руку и протянула ее в сторону, тотчас нащупала холодное стальное предохранительное ограждение на своей больничной кровати.

Некоторое время все ее внимание было сконцентрировано на том, чтобы определить природу доносившегося до ее ушей странного звука. Она даже не пыталась приподняться в постели, а только цепко держалась за ограждение и, затаив дыхание, внимательно вслушивалась в непонятный мерный рокот, вначале ошибочно принятый ею за отдаленный рев толпы на стадионе. Нет, не толпы. Огня. Пофыркивание — пришепетывание — посвистывание всепожирающего пламени. Неистово заколотилось сердце, но вскоре она смогла наконец разгадать истинную природу этого огня: это был звук злейшего его врага — всепотопляющего ливня.

Напряжение ее чуть спало, но неожиданно рядом послышался какой-то шелест, и она в ужасе застыла.

— Кто здесь? — спросила она и сама подивилась своей заплетающейся, несуразной речи.

— А, Дженнифер, пришла в себя, милая.

"Дженнифер — это мое имя".

Голос был женским. Женщина явно в годах, и, хотя в нем звучали профессиональные нотки сиделки, тембр его был доброжелательным.

Дженнифер почти узнала, кому он принадлежал, знала, что раньше уже слышала его, но окончательно тем не менее не успокоилась.

— Кто вы? — снова спросила она, уже не обращая внимания на то, как звучит ее речь.

— Это я, Маргарет, дорогая.

Звук приближающихся каучуковых подошв.

ДженниФер съежилась, почему-то решив, что ее собираются ударить.

Чья- то ладонь мягко взяла ее за запястье правой руки, и Дженнифер в ужасе отпрянула.

— Не надо нервничать, милая. Я только хочу проверить пульс.

Дженнифер немного успокоилась и прислушалась к дождю за окном.

Вскоре Маргарет отпустила ее запястье.

— Пульс немного частый, но вполне сносный.

Медленно к Дженнифер стала возвращаться память.

— Так вы Маргарет?

— Верно.

— Дневная сиделка?

— Ну конечно же, милочка вы моя.

— Значит сейчас утро?

— Уже почти три часа дня. Через час я кончаю дежурство. А мое место займет Ангелина.

— Почему у меня всегда такая путаница в голове… когда я просыпаюсь?

— Не надо думать об этом, милая. Все равно ничего тут не изменишь. У вас не пересохло во рту? Хотите чего-нибудь освежающего?

— Да, пожалуйста.

— Апельсиновый сок, пепси, спрайт?

— Сок, если можно.

— Одну секундочку.

Удаляющиеся шаги. Звук открываемой двери. Оставлена открытой. На монотонный шорох дождя накладываются иные, доносящиеся из других закутков здания, разнообразные звуки спешащих по своим делам людей.

Дженнифер попыталась принять более удобное положение в кровати, благодаря чему заново открыла для себя, что не только не в состоянии сделать это, но и что ее левая сторона полностью парализована. Левая нога лежала как колода, даже пальцами невозможно было пошевелить. И такой же недвижимой была левая рука, от плеча и до кончиков пальцев.

Невероятный ужас охватил ее, проник в самые глубины ее души. Она почувствовала себя совершенно беспомощной и брошенной на произвол судьбы. Необходимо было срочно восстановить в памяти, каким образом оказалась она в таком состоянии и как попала сюда, в больницу.

Приподняла над постелью правую руку. Рука, она знала, была худой и слабой, но весила, казалось, тонну.

Пальцами провела по подбородку, затем вдоль рта. Сухие, запекшиеся губы. А ведь когда-то они были иными. Мужчины обожали их целовать.

В сплошном мраке памяти вдруг всплыло воспоминание: страстный поцелуй, нежные, вполголоса произносимые слова. Воспоминание тотчас растаяло, так и не вызвав из мрака конкретный образ. Коснулась рукой правой щеки, носа. Когда ладонь переместилась на левую сторону лица, кончики пальцев ощутили его, но само лицо никак не отреагировало на прикосновение. На ощупь было очевидно, что мышцы на этой половине лица навеки застыли, словно сведенные судорогой.

Чуть помешкав, она скользнула пальцами к глазам. Медленно очертила линии их изгибов, и то, что обнаружила, заставило дрогнуть ее руку.

И в ту же секунду внезапно пришло озарение, и она вспомнила не только, как оказалась здесь, на койке, но и все остальное, всю свою жизнь, вплоть до самого раннего детства, даже то, о чем не хотелось бы вспоминать, что была не в состоянии вынести.

Отдернув руку от глаз, она горестно-жалобно всхлипнула. Груз памяти камнем придавил ей грудь, не давая дышать.

Мягко завизжали-зашаркали подошвы — вернулась Маргарет. Звякнул поставленный на тумбочку стакан.

— Сейчас приподымем кроватку и попьем сока.

Заурчал моторчик, и изголовье кровати начало медленно подниматься, заставляя Дженнифер принять сидячее положение. Когда кровать установилась в нужное положение, Маргарет спросила:

— В чем дело, голубушка? Ба, да мы никак плакали… вернее, пытались плакать?

— Он все еще ходит ко мне? — дрогнувшим голосом спросила Дженнифер.

— А как же. Регулярно. Иногда дважды в неделю. Во время одного из визитов вы были в полной памяти, неужели забыли?

— Да. Я… я…

— Он очень вам предан.

Сердце Дженнифер неистово забилось. Грудь стеснило. Отчаянный страх сдавил горло, и она едва сумела выдавить: — Я не… не…

— Что с вами, Дженни?

— …не хочу, чтобы он приходил!

— Вы сами не знаете, что говорите.

— Не пускайте его больше сюда.

— Он так вас любит.

— Нет. Он… он…

— Приходит два раза в неделю, проводит у вашей постели несколько часов подряд и когда вы в памяти, и когда вы погружены в себя.

При мысли о том, что он сидит в этой комнате, у ее постели, когда она находится в беспамятстве, в полной отрешенности от всего, что ее окружает, Дженнифер охватила дрожь.

Она ощупью нашла руку Маргарет, сжала ее так крепко, как только смогла.

— Он совершенно другой породы, не то, что вы или я.

— Дженни, вы напрасно расстраиваете себя.

— Он не такой, как мы.

Маргарет рукой накрыла руку Дженнифер, ободряюще похлопав по ней другой рукой.

— Вот что, Дженни, я настаиваю, чтобы вы прекратили эту истерику.

— Он же не человек.

— Успокойтесь, Дженнифер. Вы сами не знаете, что говорите.

— Он чудовище.

— Бедняжка. Ну, успокойтесь же, голубушка. — Лба Дженнифер коснулась ладонь, стала гпадить ее по голове, расчесывать волосы. — Не надо перевозбуждаться. Ну, успокойтесь, не надо бояться, расслабьтесь, вы здесь в полной безопасности, мы все вас очень любим и заботимся о вас…