Невидимый свет - Коротеев Николай Иванович - Страница 4

Пока Луковоз усаживал лейтенанта в кресло, искал удобную позу, заставлял клиента улыбаться и целился в него объективом фотоаппарата, Наташа притащила из комнаты толстый альбом в бархатной обложке.

— Посмотрите, Ваня, какие чудеса можно сделать простым фотоаппаратом, — не без гордости сказала она. — Это все Федина работа.

— Ничего особенного, — скромно отозвался польщенный Луковоз.

В альбоме действительно оказалось много замечательных видов, но больше всего здесь было фотографий Наташи. На пляже, на вершине дерева, в окне трамвая и, наконец, три одинаковые улыбающиеся Наташи стоят рядом, держась за руки.

— Здорово! — восхитился Горегляд. — Как это вы умудрились из одной три сделать?

— Фотоэффект. Современная фототехника способна свернуть горы, — ответил Федор.

На следующей странице оказалась фотография брата Наташи, капитан-лейтенанта Дунаева. Он стоял на берегу моря, скрестив руки на груди, а за его спиной виднелись очертания корабля. По надстройкам, по сильно скошенной назад мачте Горегляд узнал «Мятежного» и нахмурился фотографировать военные корабли было запрещено.

— Это я для ее брата. Только две штуки отпечатал, — смутился Луковоз, перехвативший взгляд лейтенанта. — Издалека ведь. Не видно даже, что за корабль.

После этого общий разговор не клеился. Горегляд досмотрел альбом и простился, сказав, что придет за карточками дня через два.

— Сует нос во все дырки, — сердито сказал Федор, когда лейтенант ушел.

— А ты не делай, что не положено, — резонно заметила Наташа.

— Слушай, я интересную штуку придумал, — оживился Луковоз. — Садись, садись в кресло.

— Опять снимать будешь?

— Опять. Знаешь, блеск! В три четверти, подсвет снизу. Волосы светятся, как нимб. Это же люкс! А потом в рембрандтовском стиле. Тонкий луч направлен на глаза, а все лицо в полутьме.

Домой Наташа возвращалась под вечер. Шла торопливо, поглядывая на часы. Надо было накормить брата. В другие время он сам подогрел бы себе еду на плитке, но последние дни он был какой-то странный, рассеянный и хмурый, редко показывался дома, забывал про еду. «Что-то случилось на службе», — думала Наташа.

Андрей Пантелеевич, заслышав шаги сестры, вышел из соседней комнаты.

— А-а-а! Стрекоза прилетела! — весело сказал он, и Наташа поняла, что настроение брата улучшилось.

— Сейчас ужин подогрею.

— Не надо. Я уже ел. Аппетит у меня сегодня зверский, — засмеялся Дунаев.

— Ну, а ты где была? Опять с женихом хороводилась?

Веселое настроение брата передалось и Наташе. Захотелось подурачиться. Поджав губы, она сказала со вздохом:

— Не везет мне, Андрюша. Оба жениха меня не устраивают.

— Ишь ты какая! Почему же?

— Выйду я замуж и кем же стану? Гореглядихой! Или, еще лучше, — Луковозихой! Нет уж, не сменю фамилию!

Капитан-лейтенант взглянул на часы.

— Я сейчас уезжаю, Наташа.

— Надолго? — удивилась та. — Так неожиданно.

— Неожиданно, — согласился Дунаев. — Предложили командировку. Поезд через два часа. Собери мне белье, Ната… — усмехнувшись, Андрей Пантелеевич добавил: — А насчет Горегляда ты зря. Дружи с ним, он парень хороший.

— Да мне-то что, пускай ходит, — отозвалась девушка, доставая чемодан.

БЕЛЫЕ ТАБЛЕТКИ

Когда человек бросает курить, он любит сосать что-нибудь, чаще всего — леденцы. Это помогает преодолеть возникающее по временам острое желание затянуться табачным дымом.

Сечин подумал об этом, едва узнал в лаборатории, что смерть мичмана Ляликова наступила в результате действия сильного яда. Майор постарался узнать, чем отбивал Ляликов охоту курить.

— Он какие-то белые таблетки глотал, — вспомнил начальник склада. — Да-да, точно. Мятные таблетки. Еще и мне предлагал их.

В тот же день помощники Сечина побывали во всех аптеках города и прилегающих районов. Мятных белых таблеток, помогающих преодолеть желание курить не было. «Вероятно, Ляликов брал их у кого-то, — размышлял Сечин. — В одной из таких таблеток мог находиться яд. Если так, то человек, приучивший мичмана глотать таблетки, заранее рассчитывал убрать его. Но кто этот человек? Может быть, это тот самый П. Г., который давал Ляликову деньги?»

О том, что деньги были даны мичману, майор знал. По его запросу работники КГБ в том районе, где жила мать Ляликова, навели справки по интересующим Сечина вопросам. Выяснилось, что мичман регулярно посылал матери деньги. Совсем недавно мать Ляликова купила новый дом. А перед этим, она, кроме обычного ежемесячного перевода, получила от сына еще три, почти подряд. На квитанциях переводов значились суммы: 1300, 700 и 3000 рублей. Это совпадало с тем, что было записано в книжке, рядом с инициалами «П. Г.».

Тщательная проверка ничего не дала. Никто из друзей и знакомых мичмана денег ему не ссужал.

От соседки Ляликова по квартире удалось узнать, что недели две назад в его комнате ночевала неизвестная женщина. Пришли они домой вместе, поздно вечером. Женщина не выходила из комнаты. Мичман сам жарил на кухне яичницу, открывал банки с консервами. На другой день Ляликов вынес на кухню пустые бутылки: одну из-под коньяка и две из-под портвейна.

— Небось на бульваре подцепил ее, — презрительно говорила хозяйка. — Пухленькая такая, щечки толстые. На ногах лакировки.

— А раньше Ляликов водил к себе женщин? — поинтересовался майор.

Такого не было. Это в последнее время он выпивать стал, пропадал где-то. А потом женщину привел.

После этого разговора майор поехал к полковнику Радунову, чтобы посоветоваться с ним. Полковник всегда требовал от своих подчиненных не только перечисления фактов, но и выводов из них. Зная это, Сечин несколько раз проверил гипотезу, сложившуюся в его голове, и только тогда явился в кабинет начальника.

Радунов слушал молча, не перебивая. Он сидел вполоборота к Сечину, теребя правой рукой кольца волос. Полковник боролся с этой привычкой, но, когда он был поглощен мыслями, рука его помимо воли поднималась к волосам.

— Дело обстоит так, — говорил майор. — Неизвестная встречалась с мичманом. От нее он получал деньги. Ляликов сообщил ей о новом вооружении, об испытаниях на «Мятежном». По-видимому, она заставила его бросить курить, приучила к таблеткам. А когда мичман стал ей ненужен или возникла угроза разоблачения, она дала ему таблетку с ядом.

— Это выглядит довольно правдоподобно, — задумчиво ответил Радунов. — Но каким путем она узнала день и час выхода «Мятежного» на испытания? Каким путем было передано сообщение на подводную лодку, следившую за «Мятежным»?

— Может быть, об этом удастся узнать через Луковоза.

— Вот что, Иван Иванович, — поднялся полковник. — Действуйте осторожно. И не торопитесь с выводами. В нашем деле ошибка стоит дорого.

ДЕЛО УСЛОЖНЯЕТСЯ

Иван Иванович Сечин сидел с книгой в руках на крайней к морю аллее парка. На нем был просторный серый костюм и мягкая шляпа. Он ничем не отличался от гуляющих в парке.

Близился вечер. Солнце висело низко над горизонтом, заливая косыми лучами бухту и пляж, полный народа. Длинные тени деревьев пересекали аллею. Изредка отрываясь от книги, Сечин смотрел по сторонам, ожидая кого-то.

Иван Иванович тщательно готовился к операции, которую предстояло провести сегодняшней ночью. Сечин рассчитывал узнать, каким путем поступают на лодку сведения о выходе «Мятежного» в море. Как только эскадренный миноносец вернулся с неудачных испытаний, молодой офицер Иван Горегляд, выделенный Басовым в распоряжение майора, завязал дружбу с сестрой капитан-лейтенанта Дунаева — Наташей. У девушки был только один человек, с кем она могла делиться новостями, кому могла сказать о том, что брат уходит в море. Этим человеком был фотограф Федор Луковоз. Лейтенант Горегляд познакомился с фотографом. Павильон Луковоза стоял в глухом углу парка, на склоне холма, откуда удобно было вести наблюдение за бухтой. Подозрения Сечина особенно окрепли после того, как Горегляд увидел у фотографа снимок «Мятежного».