Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Лейли и Меджнун

Навои Алишер

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Лейли и Меджнун - Навои Алишер - Страница 18

Изменить размер шрифта:

ГЛАВА XXIII

О том, как Меджнун поднялся на гору Неджд, вспомнил свою Лейли и воспел джейрана

ГЛАВА XXIV

О том, как умерли родители Меджнуна, как Меджнун увидел их смерть во сне и пришел к ним на могилу

ГЛАВА XXV

О том, как страдала Лейли, узнав о смерти родителей Меджнуна

ГЛАВА XXVI

О том, как осенью погасла свеча жизни Лейли и улетела из клетки тела душа Меджнуна

И ветер осени дохнул чуть свет,

И сад в соломенный окрасил цвет.

Повсюду листья желтые висят,

Как будто заболел желтухой сад.

И ноги протянули, и легли

Иные листья на одре земли, —

Был стебель вытянутою ногой!

Да, ждал кончины сад полунагой!

Увы, осенний ветер был таков:

Он отнял веру в жизнь у лепестков.

Дрожали все деревья, все сады,

В сараях темных спрятались плоды,

Под натиском осенних холодов

Лишились ветви листьев и плодов.

День ото дня глядит печальней сад.

Для пыли стал опочивальней сад!

Безгрешным он, себя очистив, стал,

Страною звезд он из-за листьев стал!

Сто тысяч листьев светятся во мгле, —

Сто тысяч звезд на вымокшей земле!

Звезда — как зеркало, и взор привлек,

Изображая ручку, стебелек.

Нет отраженья в зеркальном стекле,

Ведь золото мы видим на стебле!

Как слезы на лице любви чисты,

На красных ветках желтые листы.

Над купами деревьев воздух мглист,

Письмо о смерти — каждый желтый лист.

Разбросил ветер листья на воде, —

Взгляни на воду: золото везде!

О нет, вода блистает лезвием,

А золото — ножнами назовем.

Чудесен в эту пору виноград.

Плоды червонным золотом горят,

Как перстни на прекраснейшей руке.

Иль это хна пылает вдалеке?

Ушли те дни, когда светла роса,

У гиацинта вьются волоса,

Когда тюльпаны жгучи, как огонь,

И красной краской пачкают ладонь.

Пришли те дни унылые, когда

Одета белым мрамором вода.

Упрямый ветер не щадит дерев,

Вздымает к небу свой протяжный рев,

И соловей, страдая без тепла,

Под собственные прячется крыла.

Дохнул осенний ветер на весну, —

Лейли к последнему склоняет сну.

Вступила осень в розовый цветник,

Цветку велела, чтоб к земле приник,

Сровняла пальму сильную с землей,

Сровняла розу с пыльною землей,

Шафрана разливая желтизну,

На осень переделала весну.

Лейли, что садом красоты была,

Что розой райской чистоты цвела, —

Лейли осенней сделалась порой:

Весна казалась осенью второй.

Болезни ветер дул в лицо сильней,

Распутались узлы ее кудрей.

О, волосы арканами зови:

Они арканы для людей любви!

Царица прелести земной больна, —

Освободила пленников она,

И нет ограды узникам любви,

Свободе рады узники любви,

Один лишь пленник хочет жить в тюрьме.

Но этот пленник — не в своем уме:

Две брови пленник распростер сейчас,

Чтоб радость не вошла в жилище глаз…

Лежит в слезах царица красоты.

Чтоб светом озариться красоты.

К царице смерть-прислужница идет,

Румяна на лицо ее кладет.

Но пот бежит, как слезы по письму, —

Он смыл румяна, индиго, басму.

И сморщились медовые уста,

Нет, запеклись пунцовые уста,

От слов закрылись: надобно молчать, —

Там прыщики похожи на печать!

На подбородке впадинка была, —

Теперь голубка там гнездо свила,

То есть: голубку ожидает смерть,

Открыла впадину земная твердь.

И покрывало было ей дано:

Фиалкового цвета полотно.

То есть: на солнце, что навек зашло,

Фиалковое облако легло…

Решила: мир земной — уже чужой,

Уже расстаться надобно с душой!

От всех спешит избавиться она,

И вот лежит красавица одна,

И только мать она зовет к себе

И говорит ей о своей судьбе:

«Ты, чья душа моим жильем была!

Не помни мной содеянного зла!

Как жертву, отклоненную людьми,

Мою больную душу ты прими.

Я — только огорченье для тебя.

Как вымолю прощенье у тебя?

О, проживи я много тысяч лет,

И то моей вине прощенья нет!

Но губит осень все цветы в саду.

Настало время: скоро я уйду…

Смерть надо мной уже нависла. Нет!

Она пришла! Таиться смысла нет:

Ты знала все, в душе терзалась ты,

Хотя незнающей казалась ты.

Теперь, когда я в землю ухожу,

Не плачь о том, что я тебе скажу,

Не проливай потоки слез в тиши,

Не разбивай своей больной души.

Тебе тяжел, я знаю, мой совет.

Но выполни, молю, другой завет:

Пусть эту розу победил недуг, —

Не плачь, когда цветок уйдет на луг,

И если солнце навсегда зайдет,

Пусть не затмится пылью небосвод.

Но люди, звери, горы и леса

Поймут твоей печали голоса.

Пески сухих пустынь, полынь степей

Услышат громкий стон твоих скорбей.

И тот, кто болен, слаб и одинок,

Кто весь — печаль от головы до ног,

Чья жизнь сгорела в медленном огне,

В ком вместо жизни память обо мне, —

Как ветер, гонит он пустынный прах,

Как эхо, обрывается в горах! —

Когда услышит обо мне слова,

Когда узнает он, что я мертва,

Тогда расплавится его душа,

С моей душою встретиться спеша.

Отдаст он душу, обретет покой:

Он оболочку сделает пустой.

А то — среди живых пойдет ко мне,

Как солнце дней моих, придет ко мне!

Он, одержим любовью, подойдет,

Как солнце, к изголовью подойдет,

Печаль забудем, и любимый вновь

Покажет людям, какова любовь!

С моим он прахом прах смешает свой,

Навек поникнет мертвой головой.

Моей мольбе не откажите вы;

Почет Меджнуну окажите вы.

Любви почившей послужите вы,

Его со мною положите вы.

Мать! Ненависть забудь, поспорь со злом.

Добро и милость сделай ремеслом.

Меджнуну саван сшей — не согреши!

Из покрывала собственной души.

Меня в тот саван белый заверни;

Два тела — милость сделай — заверни!

Все нужное, как сыну, приготовь:

С ним дочь твою соединит любовь.

Для двух детей стели одну постель,

Клади в одну и ту же колыбель!»

Закрыв глаза от материнских глаз,

«Меджнун!» произнесла в последний раз,

Не вспомнила ни разу о Лейли…

И руки смерти на лицо легли,

И солнце смертная закрыла тень,

И мать увидела свой черный день.

И сердце неба кровью залилось:

Крик матери пронзил его насквозь.

И трижды мать вкруг ложа обошла,

Шатер, на смерть похожа, обошла,

Упала перед изголовьем ниц,

Потом соленой влагою ресниц

Лицо почившей стала щекотать,

Как будто говоря: «Не время спать,

Открой глаза, открой, смеясь, уста,

Мне без тебя вселенная пуста!»

Чтоб дать немного своего тепла,

Под мышку руки дочери брала, —

Но то, быть может, из объятий сна

Лейли тянула за руки она?

Откинув кудри от ее чела,

Показывала, как Лейли светла,

Как будто говоря: «Проходит ночь,

Родился день, пора проснуться, дочь!»

Поднимутся, быть может, вежды? Нет:

На пробуждение надежды нет!

И мать, воздев ладони к небесам,

Дав распуститься белым волосам,

Слезам кровавым вылиться из глаз, —

Ногтями в старое лицо впилась.

Как разрывает утро ворот свой,

Рассыпав искры света над землей,

Она, как ворот, грудь разорвала, —

И светом сердца озарилась мгла.

Взывала мать, рыдая: «Горе мне!»

Стонала мать седая: «Горе мне!

Мерещится спросонок это мне?

Проснись, мой верблюжонок! Горе мне!

Открой глаза: дай солнце нам опять,

Чтоб захотелось девушкам гулять,

Чтоб разбежались по саду цветы.

Все ждут они: пойдешь ли с ними ты?

Подруг нарядных много собралось!

Дай гиацинты мне своих волос,

Их локонами землю обовью,

Их запахами землю оболью!

Сокровищницу сладостной красы —

Твое лицо — украсят две косы:

Сплету я косы — будут две змеи

Оберегать сокровища твои.

Окрашу я глаза твои сурьмой,

Окрашу брови я твои басмой:

Глаза — мечи турецкие — должны

Упрятаться в зеленые ножны.

Твое лицо я нарумяню вновь:

Прибавлю я своих царапин кровь.

Я индиго на щеки положу, —

Зрачок дурного глаза поражу.

Я родинку поставлю на щеке,

Как семечко в петушьем гребешке.

И покрывала длинные твои

На волосы накину я твои:

Закрыта будет сторона одна,

Другая будет сторона видна.

Одену плечи в розовый наряд, —

О нем с восторгом все заговорят.

Ты с девушками племени пойдешь,

Как искушенье времени, пройдешь,

Всех освещая, обольщая всех,

Пустынников святых ввергая в грех!

Иди, — любимого найдешь в саду.

Меджнун вопит и стонет, как в аду,

В беспамятстве сейчас он упадет,

Но жизнь вернет безумцу твой приход.

Ты не придешь — он прибежит сюда,

Что я смогу сказать ему тогда?

Где слово я, в смущении, возьму?

Как буду я смотреть в глаза ему?

Не повергай в печаль друзей твоих!

Ужель тебе не жаль друзей двоих?

Ужель тебе не жаль двоих сердец?..»

Так плакала. А за стеной отец

О землю ударялся головой,

Метался, ворот разрывая свой.

Был весь народ в печали о Лейли.

Народ кричал и плакал: «Вай, вайли!»