Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь! - Корольков Юрий Михайлович - Страница 4

Триста тысяч конников — это не так мало по тем временам, если учесть, что на русской земле было всего три-четыре миллиона жителей.

России дорого стоило нашествие монголов. Нас отбросили на полтора, на два века назад. Мы тоже пребывали в анабиозе, и только сейчас Россия проснулась от вековой спячки. Я не политик, но скажу вам спасибо за то, что вы, большевики, пробудили Россию… Ведь как нас честят — и такие-то мы, и сякие, отсталые и некультурные. Россия лапотная, малограмотная… А Россия эта спасла Европу в пору монгольского нашествия! Задержала на своих просторах татарских кочевников, держала их два века. Представьте себе, что было бы, если бы Чингисхан пришел в Италию, Францию… Своим анабиозом русские сохранили прогресс и культуру Европы…»

Мы вышли на окраину города и неожиданно очутились возле громадного неуклюжего храма с каменным многоэтажным основанием. На углах изогнутой кровли висели цилиндрические колокольчики, которые мягко звенели от малейшего дуновения ветра.

«Так ведь это же Гандан! — воскликнул Сергей Николаевич, прерывая свои рассуждения. — Я давно собирался вас сюда привести. Идемте, идемте! Когда я был последний раз в Урге, его только что построили во имя живого бога Богдо-гегена, который живет вон там, на горе Богдо-ула».

На высоком помосте среди площади лама медленно и размеренно бил в гонг, и низкие звуки, тоже будто медленно, расплывались в воздухе. Гонг призывал верующих сосредоточить мысли на бесконечном и вечном… Мы прошли мимо вращающихся молитвенных барабанов, мимо молитвенных досок, похожих на столешины, приподнятые с одного края. Прохожие движением руки вращали деревянные барабаны, падали ниц, поднимались и снова бросались плашмя на вытертые до глянца сосновые доски.

Мы вошли под холодные своды храма, и таинственный полумрак окружил нас, заставил говорить шепотом. Маленький, заплывший жиром банди — монастырский послушник, одетый в такой же ярко-красный плащ, как и взрослые ламы, вызвался сопровождать нас по храму. Он повел нас в глубину, где мрак был еще гуще и нависал над множеством мерцающих плошек, тесно уставленных на длинных и широких помостах, усыпанных толстым слоем зерен пшеницы. Все это походило на огненный ковер или на озимое поле, на котором вместо зеленых побегов искрились язычки янтарных огней.

Банди увлекал нас все дальше, мы прошли через чащу ниспадающих шелковых полотнищ, тоже оранжевого цвета, с начертанными на них священными письменами. Мрак разредился, и мы увидели громадную статую бодисатвы Авала Кита Швара, вокруг которого стояла тысяча маленьких, тоже бронзовых будд. Голова божества находилась под сводами храма, лицо его из светлой бронзы, спокойное и бесстрастное, озарялось призрачным, неведомо откуда лившимся светом.

Вместо священного сосуда или цветка лотоса, которые обычно держит традиционный Авала Кита Швара, в руках бодисатвы покоилось глазное яблоко необычайных размеров.

«Взгляните, взгляните на это, — зашептал Сергей Николаевич. — Ради этого глаза построен храм, чтобы сохранить зрение слепнущему Богдо-гегену…»

Хубилган, человек, в которого переселяется душа умершего бога, сам становится богом, ему поклоняются, он становится светским и духовным владыкой. Джибзон Дамба Хутухта был хубилганом восьмого перерождения, его привезли мальчиком из Тибета и присвоили имя «многими возведенного». Но мальчик оказался избалованным и развратным. Вопреки ламаистским законам о безбрачии хубилганов, Богдо-геген женился на монголке и объявил ее святой. Живой бог болел сифилисом и медленно слеп. Вот тогда высокие ученые ламы, ссылаясь на пророчества, записанные в священных книгах, подсказали воздвигнуть невиданных размеров статую бодисатвы. Глазное яблоко в руках Авала Кита Швара спасет зрение слепнущему хубилгану.

Это было лет десять назад, вскоре после того как Внешняя Монголия добилась автономии и вышла из подчинения Китаю. Русское царское правительство, заигрывая с монгольскими феодалами, дало Богдо-гегену взаймы два миллиона золотых рублей на строительство храма. Статую бодисатвы сделали китайские мастера в Долон Норе и за тысячу верст по Калганскому тракту доставили в Ургу. А маленьких будд, тысячу будд, отштамповали в Варшаве, тоже на русские царские деньги…

Мы вышли из храма, когда солнце, большое и сплющенное в этих широтах, красное, как одежда монахов, коснулось далеких, вдруг потемневших гор. Сергей Николаевич с увлечением продолжал рассказывать о неизвестных мне сторонах жизни Богдо-гегена. Потом оказалось, что все это очень важно для уяснения политической обстановки в Монголии. Из его рассказов я записываю только самое главное.

В Урге Сергей Николаевич нашел несколько старых знакомых из среды высшего духовенства. Когда-то ему пришлось отстать от экспедиции Козлова, и он прожил здесь несколько месяцев, завоевав уважение монголов тем, что лечил их от застарелых болезней. Теперь эти ламы стали приближенными Богдо-гегена, и Сергей Николаевич уходил в монастырь Да Хуре, где проводил время в обществе ученых лам. Одного из них я однажды увидел. Это был худой и высокий монах с аскетическим лицом и глубоко запавшими горящими глазами. Друг доктора относился к касте дзуренов — прорицателей, предсказателей судеб, изучающих цанито — высший курс ламаистской философии.

В факторию купца Данилова доктор возвращался возбужденный, переполненный впечатлениями и рассказывал до позднего вечера о том, что происходит в стенах монастыря, за оградой дворца хубилгана.

«Многими возведенный» монарх и духовный глава автономной Монголии Богдо-геген был осторожным, по-восточному хитрым и вероломным правителем. В прошлом году, когда китайский генерал Сюй Ши-чжэн, посланный из Пекина, внезапно оккупировал Внешнюю Монголию и вступил с войсками в Ургу, Богдо-геген не стал противиться. Сюй Ши-чжэн привез заранее подготовленную петицию пекинскому правительству о принятии монголов обратно в китайское подданство. Генерал отдал петицию Богдо-гегену и потребовал ее подписать. Богдо не сопротивлялся. Автономная Монголия перестала существовать.

Здесь, в Урге, становятся понятными некоторые обстоятельства, которые раньше казались необъяснимыми. Почему, например, майор Судзуки и вообще японцы охладели к даурскому правительству Нэйсе-гегена? Сперва из Даурии послали делегацию в Европу на международную конференцию, чтобы представлять там еще не существующее, будущее государство, расположенное между Тибетом и Забайкальем, между Тихим океаном и Каспием. Делегаты поехали кружным путем — через Токио, но потом след их исчез, о них ни слуху ни духу.

Да и вообще — почему Судзуки остановил свой выбор главы государства на бесцветной фигуре Нэйсе-гегена? Здесь, в Урге, все это проясняется. Оказалось, что японцы выставили бурятского князя как последний свой козырь после того, как Богдо-геген уклонился возглавить панмонгольское государство. Он даже не послал своих делегатов на даурскую конференцию. Слепой старик далеко видел. Он понял, чем это могло кончиться. Его советники-прорицатели — дзурены — подсказали владыке быть осторожнее. Богдо-геген фактически оставался пленником китайского генерала Сюй Ши-чжэна, и «многими возведенному» правителю рискованно было вступать в опасную игру. Вот так и получилось, как прорицали дзурены.

Прояпонские войска даурского правительства вступили в Монголию, но вскоре были разбиты Сюй Ши-чжэном. Бурятского князя Нэйсе-гегена захватили в плен и расстреляли. Богдо-геген оказался провидцем. Он мог бы оказаться на месте расстрелянного князя. Даурских делегатов, которые уехали в Японию, задержали в Токио. Давать им обещанный заем под залог естественных богатств будущего монгольского государства японцам уже не было смысла. Японская авантюра лопнула.

Но майор Судзуки не считает себя побежденным. Теперь он крутится вокруг барона Унгерна. Это тот самый невысокий, широколобый японец с большими ушами, которого Сергей Николаевич видел в юрте барона Унгерна. Вместе с Судзуки в войсках барона еще семьдесят японских советников. Унгерн перепевает японскую песенку о воссоздании древнего монгольского государства завоевателя Чингисхана. Видимо, это самое важное, что удалось мне узнать во время поездки в Монголию.