Летоисчисление от Иоанна - Иванов Алексей Викторович - Страница 31

Иоанн полез в возок.

Алексей Басманов потянул из ножен заиндевевшую саблю.

Малюта вошёл в келью Филиппа, стащил шапку и плотно прикрыл за собой дверь.

— Прости, владыка, — виновато сказала Малюта, — государю служу.

— Оба мы служим, — спокойно ответил Филипп.

Оба они понимали, зачем нужна эта встреча.

Но у Малюты появилось ещё и особое дело.

Оглядываясь на дверь — не услышал бы кто, — Малюта заговорил тихо и быстро:

— Хочешь, тебе волю на ладони принесу?.. Ты же, того, благодать снискал… Караульщику косой глаз поправил… А… А Гаврилушку моего?.. Ножка у него сохнет…

Малюта смотрел на Филиппа умоляюще и мял в руках шапку.

— В монастырь тебе надо, Григорий Лукьяныч, — сказал Филипп. — Насовсем. И Господь дитя помилует.

— Не могу я… — с мукой ответил Малюта. — Государю служу.

— Тогда у него чуда и проси, — твёрдо ответил Филипп.

Малюта долго молчал, глядя на Филиппа. И Филипп молчал, не глядя на Малюту. В полумраке кельи золотилась икона Богородицы.

— Так, значит, выходит… — тяжело подвёл итог Малюта. — Но и ты у меня чуда не вымолишь.

Малюта обеими руками плотно нахлобучил шапку.

— А не у тебя мне о нём и молить, зверина, — медленно сказал митрополит Филипп.

Глава 13

ИНОКИ

Серафим молился так истово, как никогда в жизни. Он знал, что за дверью Григорий Лукьяныч убивает митрополита. Но это только Григорию Лукьянычу кажется, что убивает. Душа бессмертна, её не убить. Никто не пересилит Господней воли. Ни Григорий Лукьяныч, ни государь Иоанн Василич. А там, за дверью, был посланец Господа.

Серафим никогда не чаял, что в жизни своей он сподобится вот так запросто говорить, касаться, приносить воды и хлеба тому, кого на землю направил сам Господь. Сейчас посланец уходил, настал предел его пребывания. Но зато Серафим отныне твёрдо знал, что Бог — не бабушкины сказки, не матушкины страхи, не поповская корысть.

Железная дверь кельи открылась, и вышел Малюта.

— Чего зажмурился, дурак? — спросил он у Серафима, плотнее запахивая полушубок и подтягивая пояс. — Умер твой узник. Угаром вы его заморили, не иначе.

Серафим беззвучно повторял слова молитвы, шевеля губами.

— Так? — грозно спросил Малюта, требуя подтверждения.

— Так, государь! — крикнул Серафим.

— Вытащи мертвяка и брось его в ров без погребения, — распорядился Малюта, уже не глядя на перепуганного стражника. — Я у ворот стоять буду, подожду, посмотрю.

Малюта отвернулся и пошёл прочь от кельи.

Серафим поднял ко лбу два пальца, чтобы перекреститься.

Руку Серафима вдруг перехватила рука Малюты. Григорий Лукьяныч мгновенно очутился лицом к лицу с Серафимом.

— Я сказал — вынеси и выброси, — внятно, тихо и страшно повторил Малюта. — Понял?

Серафим в ужасе мелко закивал.

Малюта отпустил его руку и опять пошёл прочь. Серафим глядел в спину Григорию Лукьянычу, пока тот не свернул за угол.

Серафим бросился в келью Филиппа.

Филипп, мёртвый, лежал на полу, разметавшись. Казалось, что он упал сюда с огромной высоты — и разбился. Растрёпанные волосы Филиппа были совершенно белыми. На лице застыло страдание, а неподвижные глаза остались открыты.

Серафим рухнул возле Филиппа на колени, осторожно опустил митрополиту веки, поднял и поцеловал безвольные руки митрополита, прижал эти руки к своему лицу и заплакал.

Успокоившись, Серафим встал, ухватил Филиппа под мышки и с трудом, почти волоком, потянул тело из кельи.

Серафим тащил митрополита по монастырскому переходу, но не в ту сторону, куда ушёл Малюта, а в противоположную. За поворотом у стены стоял большой кованый сундук. Не выпуская Филиппа, Серафим сдвинул сундук ногами. За сундуком в стене была низенькая дверка тайного хода.

Сгибаясь, Серафим волок митрополита по узкому каменному тайнику со сводчатым потолком. Здесь царила земляная темнота, но Серафим знал путь наизусть.

Проход закончился другой дверью. Стоя к ней спиной, Серафим забарабанил пяткой. Дверь открылась.

Тайник вывел в подвал под алтарём кладбищенской церкви. Здесь Серафима ждали два монаха.

Они приняли тело мёртвого Филиппа и бережно уложили в приготовленный гроб. Гроб накрыли крышкой и принялись заколачивать. Гвоздям на шляпки монахи подкладывали кусочки войлока, чтобы не стучать молотками на всё кладбище.

Потом монахи и Серафим на верёвках спустили гроб в могилу. Монахи вдвоём направляли изголовье гроба, а Серафим — изножье. Верёвки бросили вниз. Монахи сразу же взялись за лопаты. Рядом с могилой на холстине лежала большая куча земли.

Серафим встал у ямы на колени, глядя на гроб. Ему было страшно расстаться с Филиппом. Филипп был узником в оковах, но рядом с ним Серафим ничего не боялся. А сейчас сделалось страшно.

— Братцы, дозвольте, я на гроб его лягу, — шёпотом попросил Серафим у монахов. — Вместе с ним меня заройте.

— Не вводи во грех! — рассердился один монах. — Убирайся!

— Скоро нас всех к нему отправят, — сказал другой монах. — Дождись. Там и встретишься.

Монахи забрасывали могилу Филиппа землёй.

Конные опричники долго мёрзли у Святых врат монастыря. Они ёжились, били себя руками по плечам, ворочались. Усы, бороды и отвороты тулупов у них обросли куржаком. Кони топтались и фыркали.

А Малюта на коне ждал чуть поодаль. Он сидел в седле неподвижно, как влитой, и конь его стоял, не шелохнувшись ни разу. На Малюте не было даже изморози от дыхания.

Ничего не происходило.

Продрогшие опричники не решались побеспокоить Малюту вопросом, не напоминали о себе. Но вдруг сам Малюта встрепенулся и послал коня через мост и Святые врата в обитель.

Братия ждала во дворе с хоругвями, словно собиралась на крестный ход. Малюта на полном скаку врезался в толпу монахов. Под луной блеснула его сабля.

Кромешникам не надо было ничего объяснять.

Они топтали и рубили монахов, а монахи метались по двору и падали под ударами. Кто-то полз, а кто-то оставался лежать. Кто-то пытался подняться, а кого-то тащили.

В самой гуще толпы на коне вертелся Малюта.

— Где мертвец? — рычал он, полосуя саблей вокруг себя по чёрным клобукам. — Где мертвец?

Игумен упал, сбитый с ног конём Малюты. Не находя слов, игумен тряс над собой распятием. Малюта поднял коня на дыбы. Игумен увидел, как ему на грудь падает огромное, словно небо, копыто коня.

Не всем из братии хватило твёрдости принять погибель от сабель и копыт. Монахи побежали меж всадников к Святым вратам. Среди бегущих был и Серафим. В рясе опричника он ничем не отличался от других монахов.

Опричники увидели, что уцелевшие монахи сбегают через Святые врата. Живых монахов на площади, усыпанной чёрными телами, почти не осталось. Опричники поворачивали коней к вратам.

На снежном, нетронутом, холмистом поле кладбища торчали под луной кресты, удвоенные тенями. Монахи, как вороны с перебитыми крыльями, бежали через погост к деревянной церковке, в которой от лампад светились окошки.

Всадники гнались за монахами, сшибая кресты, но кони вязли в сугробах, спотыкались об ограды.

Серафим бежал последним. Оглянувшись, он увидел самого Григория Лукьяныча. Огромный конь Малюты прыгал, будто заяц. Малюта отвёл руку с блестящей саблей, чтобы рубануть по спине Серафима. Серафиму показалось, что глаза Малюты горят углями ада.

Серафим взбежал на крылечко церкви. Он не успел и подумать про то, что старая бревенчатая церквушка — никакое не укрытие от мордатых кромешников с саблями и топорами.

Серафим обернулся.

— Не взять тебе его из алтаря нашего! — закричал он Малюте. — Не войдёшь в храм, сатана!

Серафим отпрыгнул через порог в церковь и захлопнул за собой шаткую дверь.

Глава 14

СПАСЕНИЕ

Двери кладбищенской церкви были загорожены лавкой. Удара плеча хватило бы, чтобы выбить и двери, и лавку, но опричники не ломились в храм. Маленькие слюдяные окошки жиденько засинели — начинался рассвет.