Навсегда - Гулд Джудит - Страница 8

Отсюда уже недалеко до сирийской границы, а там и Дамаск. Затем самолетом компании «Алиа-Королевские Иорданские линии» прыжок в Амман, из Аммана в Каир, а оттуда без пересадок в Нью-Йорк.

Он усмехнулся. Если бы еще вчера кто-нибудь сказал ему, что сегодня он уедет из Сидона из-за Стефани Мерлин, он счел бы это насмешкой. Стефани была пройденным этапом его жизни. Их пути разошлись и больше не пересекутся — не могут пересечься.

Есть вещи, которым просто не суждено случиться.

Стефани. Сколько ей сейчас? Двадцать семь? Нет, двадцать восемь: ей был двадцать один год, когда они встретились, двадцать три — когда каждый из них пошел своей дорогой.

Интересно, сильно ли она изменилась с тех пор? Пять лет. В наше время за такой срок случается многое.

Он смотрел на проносившиеся мимо сосны, на сады, обнесенные заборами, и представлял Стефани. Воспоминания уносили его в прошлое — назад, назад…

Назад на пять лет, в ту роковую пятницу, День памяти погибших в войнах. Он только что вернулся из Никарагуа. Шесть невыносимых недель он скитался по джунглям, собирая документальные свидетельства еще одной войны — свидетельства смерти и разрушений.

Он позвонил ей, как только вошел в номер отеля, вознесшегося над Центральным парком.

— Это я, — сказал он.

— Привет, это я, — ответила она. По ее голосу он понял, что она улыбается. Семь чудес света были ничто в сравнении с этой улыбкой.

— Я вернулся, — добавил он.

— Это очевидно, — она засмеялась.

— Скучала?

Она неопределенно хмыкнула.

— Послушай, когда мы встретимся? Сегодня полтора месяца, как я не видел твоего восхитительного тела. Еще один день воздержания — и у меня будут эротические сновидения.

— Я поздно освобожусь.

Держа трубку в одной руке, телефон в другой, покачиваясь на каблуках, он посмотрел в окно. Погода была не по сезону жаркой, и мерцающее марево окутывало город. Здания в северной части Центрального парка были едва видны.

— Надеюсь, ты постараешься, чтобы это было раньше, а не позже.

— Хотелось бы, — ответила она со вздохом, — но я не могу, Джонни. Правда. У меня одиннадцатичасовой выпуск новостей. — Ее голос прояснился. — А может, встретимся после этого? Допустим… в полночь?

— Мы служим тем, кто терпеливо ждет, — процитировал он.

Ожидание сделает встречу еще более сладкой, убеждала Стефани.

— А меня еще более несчастным. Так где мы устроим фейерверк? У тебя или у меня?

«У тебя» означало ее трехкомнатную квартиру на Горацио-стрит.

— Это зависит… — пробормотала она. — А где ты?

— «Эссекс-хаус».

— Растратчик, — в голосе звучал смех. — Вот что. Мне нравится мысль об отеле. Я кажусь себе доступной и распутной.

Повесив трубку, он почувствовал себя счастливым, как мальчишка. После шести недель холостяцкой жизни, скитаний по вонючим тропическим джунглям, сражений с москитами и поносом, сидения на отвратительной пайковой пище, и все это для того, чтобы запечатлеть повседневную жизнь повстанцев, — после этих шести недель сам звук ее голоса походил на какую-то трепетную, кружащую голову музыку. Джонни понял тогда, как глубоко проникла она в его душу, как прочно поселилась в ней; какой стала необходимой.

Ему понадобилось шесть недель разлуки, чтобы осознать, что он оказался среди тех немногих счастливцев, кому выпало познать любовь.

И вот Джонни Стоун — бабник, любимец женщин и закоренелый холостяк — побежал в город и купил у Тиффани бриллиантовое обручальное кольцо за двенадцать тысяч. Он заказал цветы в комнату, полуночный ужин с шампанским и скрипачами, выскочил к Бергдорфу купить непритязательный, но бешено дорогой наряд — шелковую рубашку и хлопчатобумажные слаксы. Он даже постригся.

В одиннадцать он увидел ее на экране телевизора. Глядя на нее во все глаза, он с какой-то неуместной ревностью думал о том, сколько еще мужчин сейчас делали точно то же самое. Затем он впустил скрипачей, выключил свет, зажег свечи, проверил марочный «Периньон». Бутылка была холодная как лед.

Все было превосходно.

Одиннадцать тридцать. Полночь. Скрипачи безмолвно ждали.

Двенадцать тридцать…

В час он отпустил скрипачей. Он чуть не сошел с ума от волнения. Он позвонил на студию. В ее квартиру. Ее дедушке. Он даже позвонил в отдел пропавших без вести. Безрезультатно.

Час тридцать… два.

Затрещали догорающие свечи.

Два тридцать. Лед в ведерке с шампанским превратился в тепловатую водичку.

Она позвонила только утром.

— Надеюсь, ты не слишком долго ждал, — не извиняясь, сказала она. — Тут интересный сюжет наклюнулся, пришлось им заняться.

Он ответил, что все нормально, что он все равно лег спать.

Через несколько дней они ужинали в маленьком итальянском ресторанчике на Блэйкер-стрит. Он не стал напоминать о несостоявшемся свидании, и она не заводила разговор на эту тему. Она была слишком поглощена сюжетом, над которым все еще продолжала работать.

— Это мой шанс, хотя еще рано об этом говорить. — В ее глазах светилось честолюбие. — Эта история сделает меня, Джонни. Вот подожди — сам увидишь. Она сделаетменя!

Когда они приступили к самбуке, Джонни положил на стол коробочку от Тиффани. Он пытался выглядеть непринужденно, как будто это была обычная заколка.

— Это для тебя. — Он внезапно почувствовал себя застенчивым и неуклюжим. Как мальчишка на первом свидании.

— Для меня? Ой. Как мило… — Она медленно подняла крышку. — Бриллиант! — Она так оторопела от вида обручального кольца, что тут же впала в какое-то легкомысленное настроение. — Лучший друг девиц — бриллиант, — поддразнила она.

— Я сегодня проходил мимо Тиффани и подумал, что небольшой камушек может отвлечь тебя от твоего сюжета. — Он намеренно приземлил ситуацию, чтобы не рассказывать о том, что это кольцо пролежало у него несколько дней.

— Хм… — промычала Стефани, оценивающе рассматривая кольцо. — Это действительно хороший способ обратить на себя внимание девушки.

Внутри у нее все прыгало. Ей хотелось обнять его и закричать: «Да! Да!» Но сначала она хотела услышать три волшебных слова.

— Я бы сказал, что это несколько больше, чем просто привлечение внимания, — заметил Джонни несколько напряженно. — Это для того, чтобы сказать: ты моя.

—  Твоя?То есть это вроде как застолбить? — Она надела кольцо до половины пальца, затем сняла, опять надела. — А тебе никогда не приходило в голову, что я могу быть ничьей? — Она намеревалась лишь слегка поддеть его, но ей не удалось скрыть горечь. Ее укололо полное отсутствие в нем романтической чувствительности. Где шампанское? Где скрипки?

Он же все еще чувствовал горечь от того, что все его усилия, затраченные на то, чтобы придать этой ситуации романтический характер, кончились тем, что его просто продинамили. Первоначальный порыв прошел, воздух из него вышел, он чувствовал себя уязвленным, раненым. И теперь ему хотелось ужалить ее в ответ.

— Если ты этого не поняла, я объясню: это обручальное кольцо, — сказал он холодно.

Она сняла кольцо.

— И это все? — Пристально глядя на него поверх стола, она выжидала.

Он знал, что она хочет услышать, но что-то мешало ему просто сказать: «Я тебя люблю». Кроме того, он тоже ждал — он ждал ее извинений за то, что она не пришла. Может быть, тогда, в тот вечер, она была бы повержена скрипками, шампанским и той волшебной ночью, которую он хотел устроить.

— Ну что ж, если тебе не нравится мое обручальное кольцо — хорошо, — сказал Джонни мрачно. — Так и скажи. Поверь, мне вовсе не нужно бегать и умолять кого-нибудь, чтобы его приняли.

Действие слов было подобно удару ножа. Она одеревенела. Но, как и Джонни, Стефани никогда не показывала, как она уязвима.

Она глубоко вздохнула.

— В таком случае, вот!

Стефани швырнула кольцо на стол, схватила сумочку и вскочила. Она посмотрела на него сверху вниз, внутри у нее все дрожало от едва контролируемой ярости.