Те, что уходят - Хайсмит Патриция - Страница 8

— Если я виноват, что вполне возможно, то только в том, о чем даже не подозревал, — признался Рэй.

— Значит, вы не должны чувствовать себя виноватым.

— Думаете?

— Конечно. Если вы не виноваты, то вам незачем выглядеть виноватым, — просто и непринужденно проговорила Инес.

Рэй улыбнулся:

— Спасибо. Я постараюсь.

— Если вы завтра соберетесь уезжать, не могли бы вы сначала позвонить мне в отель, а если меня не будет, то оставить сообщение? Просто передайте: «Все в порядке». Хорошо?

— Да.

— Если даже будете уезжать не завтра, все равно сначала позвоните мне. — Инес допила свой кофе.

— Скажите, что вам так нравится в Эде? — спросил Рэй, сознавая всю бестактность своего вопроса, но не в силах удержаться.

Инес улыбнулась и вдруг сделалась словно моложе.

— В нем есть смелость. Он ни на йоту не уступит этому миру. В нем есть уверенность.

— И вам это нравится? Только это?

— В нем есть какая-то сила, а женщинам нравится сила. Возможно, вы не способны этого понять. Во всяком случае, пока.

Рэй как раз мог понять это. Только если бы это был кто-нибудь вроде Эррола Флинна, бравирующего перед условностями и даже перед законом. Но такой сморчок, как Коулмэн… Нет, подобное не укладывалось в голове у Рэя, он чувствовал, что просто сбит с толку.

Инес это почувствовала и спросила:

— Вас, наверное, удивляет, что он совсем не похож на Пэгги? Или, вернее, она совсем не похожа на него.

— Да, судя по фотографиям, совсем. Она похожа на мать.

Рэй видел фотографию матери Пэгги, которая хранилась в римской квартире Коулмэна (у Пэгги на Мальорке не оказалось ни одной). Это была броской красоты брюнетка. Слегка тронутые едва заметной улыбкой губы напоминали ему Пэгги, а в глубоком взгляде чувствовалось несколько больше уверенности, нежели в мечтательном личике Пэгги. Она умерла в тридцатилетнем возрасте.

— Мне пора идти, — сказала Инес, поднимаясь. — Я сказала Эдварду, что иду покупать туфли. Теперь, пожалуй, скажу, что не смогла подыскать ничего подходящего.

Рэй, поискав глазами официанта, оставил деньги на столе.

— Я пройдусь с вами.

— Только не долго. Я не хочу, чтобы Эдвард застал нас вместе.

Они шли по площади.

— Я не думаю, что пробуду с Эдвардом всю жизнь, — сказала Инес, тряхнув головой. У нее была легкая, изящная походка. — С ним хорошо тому, кто одинок. Я была одинока полгода назад. Эдвард удобен для женщин тем, что не создает им осложнений. Он никогда не скажет: «Будь со мной навеки!» А когда он говорит: «Я люблю тебя!» — что бывает очень редко, я не верю ему. Зато он хороший партнер…

Она осеклась на полуслове, но Рэй понял, что она хотела сказать «в постели». В этом он был не судья.

— …и хороший спутник, — закончила она, причем ветер, подхватив, унес ее слова, так что Рэй едва расслышал их.

Да, он действительно был ее спутником. Женщины любят, когда их сопровождают.

— Вам не нужно идти дальше, — сказала Инес, останавливаясь.

Они пришли на улицу, где был расположен ее отель. Рэй проводил бы ее и до отеля, но понимал, что, если Коулмэн увидит их вместе, удар ей придется принимать на себя.

— Как долго вы еще здесь пробудете? — спросил он.

— Не знаю. Дней пять, наверное. — Она пожала плечами. — Вы должны обещать мне, что уедете завтра. Эдвард злится, что вы приехали сюда, и ваше присутствие в Венеции вряд ли поможет уладить что-либо. Поверьте мне.

— Тогда я хотел бы увидеться с ним сегодня. Инес покачала головой:

— Сегодня у нас поездка в Реццонику, а вечером мы все вместе ужинаем в Лидо. Я просто уверена, что Эдвард не сможет сегодня с вами встретиться. Не позволяйте, чтобы он вас так унижал.

При ярком солнечном свете глаза ее приняли огненно-желтый с зеленцой оттенок.

— Хорошо, я подумаю. — Рэй сделал ей прощальный знак рукой, резко повернулся и пошел.

Он решил, что пообедает в пенсионе, но перед этим, независимо от того, будет ли Инес в номере или нет, он все-таки позвонит Коулмэну и попробует договориться с ним о встрече. А после обеда напишет Брюсу о том, как нашел в Риме Гуардини, и назначит ему встречу в Париже в отеле «Поп Руайяль».

В «Пенсионе Сегузо» девушка за стойкой протянула Рэю ключ и записку, в которой он прочел: «В 11.00 звонил мистер Коулмэн. Пригласил на ужин в Лидо сегодня вечером. Звонить в отель «Бауэр-Грюнвальд».

Итак, Коулмэн предлагал ему провести еще один склочный вечер. Рэй собрался спросить телефон отеля «Бауэр-Грюнвальд», но его опередили две пожилые англичанки — они расспрашивали девушку за стойкой, как им лучше добраться до музея Ка д'Оро. Та объяснила им, тогда одна из дам спросила:

— Мы думали, не взять ли нам гондолу. Не подскажете, как нам ее найти? Или, быть может, у вас здесь есть свои?

— О да, мадам, мы могли бы договориться насчет гондолы для вас. На какое время желаете?

Рэй разглядывал в холле огромные часы с медным маятником, думая о том, что надо найти ателье, где бы ему залатали дырки на рукаве. Наконец девушка освободилась, и он изложил ей свою просьбу. Та дала ему номер отеля, и Рэй направился в одну из телефонных будок, стоявших неподалеку.

Трубку взял Коулмэн:

— А-а, Рэй! Мы сегодня ужинаем в «Эксельсиоре» в Лидо. Не хочешь присоединиться?

— С удовольствием приеду, только с условием, что мы сможем поговорить наедине после ужина, — сказал Рэй, стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно вежливее.

— Не сомневаюсь, что мы сможем это сделать, — приветливо проговорил Коулмэн. — Отлично. Значит, договорились? В половине девятого или в девять в «Эксельсиоре».

— Большое спасибо, но я присоединюсь к вам после ужина. До свидания.

Рэй положил трубку.

Глава 5

Рэй решил, что ехать в «Эксельсиор» к одиннадцати, пожалуй, будет рановато. В десять он перекусил в баре сырными тостами, запив их бокалом вина, и направился к пирсу на Рива дельи Скьявони, от которого уходили катера в Лидо. На пирсе ему пришлось подождать четверть часа. Свинцовые серые тучи медленно заволакивали звездное небо, Рэй решил, что будет дождь. Рядом шумно ссорилась супружеская чета средних лет, тоже ожидавшая катера. Причиной ссоры оказались деньги, которые муж одолжил брату жены. Жена утверждала, что ее брат не способен их вернуть, а муж, картинно пожимая плечами, выразительно закатывал глаза к небу и отвечал своей дражайшей половине на извечном языке всех супругов:

— Да он их уже вернул!

— Только половину. Ты что, не помнишь? — не унималась она.

— Ну так вернул же.

— Не вернул, а прикарманил. Больше мы их никогда не увидим, можешь помахать им ручкой.

Когда подошел катер, муж торопливо засеменил к нему, словно пытаясь удрать от своей второй половины хоть куда-нибудь, хоть по воде, но та неизменно следовала за ним.

«Мы с Пэгги никогда не ссорились», — подумал Рэй. Быть может, это-то как раз и было неправильно. Рэй считал себя — об этом ему многие говорили — уживчивым и спокойным, что, как он полагал, являлось полезным качеством для брака. С другой стороны, и Пэгги никогда ничего не требовала, никогда не настаивала на том, что он считал нецелесообразным, поэтому у них попросту не бывало причин для ссор. Например, ему не очень-то хотелось жить целый год на Мальорке, а Пэгги как раз хотелось (в этом первобытном, простом местечке, даже еще более простом, чем южная Италия), поэтому Рэй решил расценивать жизнь там всего лишь как продолжительный медовый месяц. Он решил, что сможет проводить много времени за рисованием и чтением, в особенности за чтением книг по истории искусства, и поэтому легко согласился. Первые четыре месяца он действительно ничем не тяготился и был счастлив. Даже можно сказать, первые восемь месяцев. Приятная новизна босоногой жизни успела ему наскучить именно к тому времени, зато Пэгги много и плодотворно занималась живописью. Но на смену этим мыслям, как обычно, пришла другая — о смерти Пэгги. Рэй снова и снова ломал голову над ее причиной. Работы Пэгги теперь были у Коулмэна, он присвоил себе все ее картины и даже рисунки, отвез их в Рим, даже не спросив у Рэя, не хочет ли тот забрать себе хотя бы одну из них. Рэй корил себя за то, что допустил подобное, и был обижен на Коулмэна так сильно, что все время пытался заставить себя забыть об этом.