Те, что уходят - Хайсмит Патриция - Страница 49

Он разузнал насчет катера и поезда до Местре, потом пообедал в траттории. Нацарапав на бумажной салфетке короткие слова благодарности и завернув в нее бумажку в пятьсот лир, он опустил ее в начищенный до блеска медный почтовый ящик Ди Риенцо. Коулмэн направился в сторону набережной, чтобы сесть на катер, идущий на материк, когда краем глаза вдруг увидел Рэя Гаррета в компании коротышки итальянца. Они шли ему навстречу, хотя еще и очень далеко, и Коулмэн подумал, что, если бы не повязка на голове Рэя, он вряд ли заметил бы его. Ему пришлось свернуть направо на узенькую улочку. Проделав пять неторопливых шагов, он почувствовал, как внутри закипает гнев, и развернулся в обратном направлении. Поворачиваясь, он задел полой пальто уличный лоток с фруктами, уронив один апельсин, и нагнулся, чтобы поднять его. Рэй со своим спутником тем временем миновали перекресток, и Коулмэн последовал за ними. По крайней мере, он сможет проследить, уедут они сегодня из Кьоджи, и если уедут, то когда. Если они уедут сегодня, то в Кьоджи можно будет пробыть спокойно еще несколько дней.

Но эти здравые, разумные рассуждения постепенно уступали место пробудившемуся гневу и ненависти. Коулмэну это показалось любопытным, потому что за все время пребывания в Кьоджи он ни разу не испытал ненависти к Рэю, словно бы всю ее он растратил в той драке. Но теперь при виде Рэя она вернулась. В последние двое суток Коулмэн чувствовал смутное желание примириться с Рэем, в чем никогда не признался бы ни ему, ни кому-то другому. Теперь это состояние уравновешенности исчезло, и Коулмэн знал, что, продолжая смотреть на Рэя Гаррета, придет в бешенство, как и раньше, и в конечном счете совсем выйдет из себя от ярости. Коулмэн нащупал в кармане сложенный шарф, пальцы нервно теребили шелковую материю, то сжимая ее, то снова выпуская. Он пожалел, что у него нет пистолета, того самого, который он выбросил в Риме, когда подумал, что убил Рэя. Коулмэн мысленно чертыхнулся, вспомнив, как ему не повезло той ночью. Рэй со своим спутником шли не очень быстро, и Коулмэну приходилось все время одергивать себя, чтобы не ускорять шаг, потому что ему ужасно хотелось поскорее догнать Рэя.

На одном из перекрестков Рэй с итальянцем расстались, судя по жестам договорившись позже встретиться. Коулмэн все время держался на расстоянии, между ними на улице было еще человек десять-двенадцать. Рэй свернул налево, Коулмэн последовал за ним, но потерял из виду. Его вдруг осенило, что он, Коулмэн, может исчезнуть насовсем, даже не возвращаться в Рим — просто спрятаться где-нибудь и заставить Рэя жить под постоянным подозрением. Но тут же подумал, что он не только не сможет бросить свои рисунки, оставшиеся дома, но и захочет продолжать рисовать, где бы и под чьим бы именем ни жил. Да и что, в конце концов, общество может сделать человеку, которого оно подозревает в убийстве? Одним словом, остается только один выход, только один способ получить удовлетворение — убить Рэя. В тот момент, когда мысль эта пришла ему в голову, он заметил на земле возле одного из домов обломок металлической трубы длиной примерно в полметра и подобрал его.

Прохожие, глядя на Коулмэна, сторонились, а он, опустив трубу, старался принять как можно более безразличный вид. Коулмэн предвкушал, как огреет Рэя трубой на глазах у всех всего через несколько минут. Рэй свернул направо. Коулмэн осторожно приблизился к переулку, боясь, как бы Рэй не передумал и не пошел обратно, но тот продолжал идти вперед. Коулмэн с легкой горечью, но в то же время без особого страха подумал о том, что его собственная жизнь может закончиться сразу вслед за жизнью Рэя, если толпа набросится на него, но эта мысль нисколько не пугала его, а, напротив, даже придавала смелости. Правой рукой он все крепче сжимал обломок трубы.

— Тонио, не забудь про хлеб! — раздался прямо над его головой пронзительный женский голос из окошка первого этажа. Коулмэн ничего не слышал и даже не посмотрел в ту сторону. Какая-то женщина с трудом успела отскочить в сторону, едва не сбитая им с ног.

— Эй, смотри, куда идешь! — крикнул ему мужской голос по-итальянски.

Но Коулмэн, словно загипнотизированный, не сводил глаз с затылка Рэя.

Вдруг Рэй повернулся и сразу заметил Коулмэна. Их разделяли каких-нибудь пять-шесть шагов.

Коулмэн поднял обломок трубы, люди бросились врассыпную. Рэй приготовился защищаться, но что-то вдруг остановило занесенную руку Коулмэна, словно парализовав его. «Вот проклятые люди вокруг! И что таращатся?» — подумал Коулмэн. В это мгновение человек — тот самый маленький итальянец, спутник Рэя, — изо всех сил толкнул Коулмэна, и тот, не удержавшись на ногах, упал на мостовую. Кто-то пытался вырвать у него трубу, но тот вцепился в нее так, словно прирос к ней намертво. Коулмэн почувствовал резкую боль в левом локте.

— Кто это?

— Что это с ним?

— Вы его знаете?

— Полиция!

— Нунцио, иди сюда скорее!

Вокруг собралась небольшая толпа, люди судачили, удивленно разглядывая Коулмэна.

— Эд, бросьте трубу! — Это был голос Рэя.

Коулмэн из последних сил старался не потерять сознание — падая, он сильно ударился головой. Боль в локте была такой нестерпимой, что у него захватывало дыхание. Он громко сопел, чувствуя, что нос его, кажется, залит кровью. Рэй попробовал отобрать у него трубу, но не смог. Потом Коулмэна подняли Рэй и подоспевший полицейский. Улучив момент, полицейский умудрился все же вырвать у Коулмэна трубу.

— Эдвард Коулмэн, — назвал Рэй его имя полицейскому.

— Он снова хотел убить тебя! — сказал маленький итальянец Рэю, оглядываясь на Коулмэна.

В полицейском участке Коулмэн старался не смотреть на Рэя. С него сняли пальто, причем он сопротивлялся — проигнорировал, когда на него наорали, и потом еще цеплялся за рукава, потому что в кармане лежал шарф. Рукав пиджака от локтя и ниже пропитался кровью.

— Дайте мое пальто! — взревел Коулмэн по-итальянски, и ему вернули одежду. Он сразу зажал его под мышкой.

Подняв безвольно повисшую левую руку, с него сняли пиджак, усадили на стул и сказали, что скоро придет доктор. Потом спросили имя, возраст, место проживания.

Рэй и его приятель-итальянец стояли слева от Коулмэна, причем итальянец во все глаза таращился на него, а Рэй то и дело отводил взгляд в сторону. Потом Рэй зашептал что-то итальянцу на ухо, итальянец нахмурился и кивнул.

На полицейском катере Коулмэн, Рэй, его приятель-итальянец и трое полицейских добрались до Венеции. Они сошли на Пьяццале Рома и направились в участок Дель Изолы. Детектив Зордай тоже был там. Кровотечение у Коулмэна прекратилось, но он не переставая прикладывал носовой платок, пропитанный кровью, к верхней губе. Дель Изола начал допрос с событий вторника.

— Он ударил меня камнем и хотел сбросить в канал, — заявил Коулмэн. — К счастью, мимо проходил какой-то человек, и он, — он указал на Рэя, — вынужден был остановиться. Он бросил меня без сознания.

— А разве не вы сами, синьор, начали драку? — вежливо спросил Дель Изола. — Синьор Гаррет говорит, что вы преследовали его с камнем в руке.

— Какая разница, кто начал первым? — проговорил Коулмэн, тяжело дыша. — Мы увидели друг друга и начали драться.

— Из-за чего? — спросил Дель Изола.

— Из-за чего — это мое дело, — ответил Коулмэн после короткой заминки.

Дель Изола посмотрел на Рэя и Зордая, потом перевел взгляд на Коулмэна:

— А камень, синьор? Ведь это вы первым подобрали его с земли?

— И первым нанесли удар? — вставил по-английски Зордай, после чего повторил то же самое по-итальянски для Дель Изолы.

Дознание было дотошным и утомительным. Коулмэн испытывал смешанные чувства — будто его обидели, оскорбили, обошлись с ним несправедливо, — вся эта скучная болтовня отнимала у него силы. Рука мучительно болела, несмотря на то что доктор в Кьоджи дал ему таблетку, которая должна была снять боль.

— Я не буду делать никаких признаний насчет камня, — заявил он полицейскому.