Странствие слона - Сарамаго Жозе - Страница 3

Через три дня, ближе к вечеру, главный конюший со свитой, уже утерявшей прежний лучезарный лоск, чему виной — дорожная пыль и столь же неотъемлемый от странствия, сколь и неприятный запах пота конского и человеческого, спешился у ворот дворца, отряхнулся, взошел по ступеням и оказался в приемной, путь в которую был ему торопливо указан обер-камер-гоф-лакеем, и лучше будет нам сразу и здесь же признаться, что хоть в существовании такого придворного звания в те времена мы и не уверены, но оно представляется вполне подходящим по исходящей от носителя его, подобно некоему природному запаху, смеси ложной значительности и деланой униженности. Король, горя желанием поскорее узнать ответ эрцгерцога, немедленно принял новоприбывшего. Королева катарина тоже присутствовала в роскошно убранной малой зале, и это неудивительно, если вспомнить всего лишь, что по воле ее августейшего супруга она регулярно принимала участие в заседаниях государственного совета, причем вовсе не в качестве безгласного наблюдателя. Была и еще одна побудительная причина в ее присутствии здесь — она, хоть и сама понимала малую основательность ее, питала слабую надежду, что письмо эрцгерцога написано будет по-немецки, а в этом случае самая высокопоставленная из всех переводчиц — вот она, здесь, под рукой, можно сказать, и готова к употреблению. Покуда мы толкуем обо всем этом, король уже принял из рук конюшего свиток грамоты, самолично развернул его, предварительно развязав шнуры, скрепленные сургучными печатями с оттиском эрцгерцогского герба, оные же печати — сломав, и с первого взгляда убедился, что письмо писано по-латыни. Ну, дон жоан португальский, третий по счету из одноименных королей, хоть и был не вовсе незнаком с этим языком, ибо изучал его во младости, однако же был совершенно убежден, что неизбежные запинки, томительные заминки, непременные ошибки понимания и огрехи перевода в глазах подданных представят и даже выставят его венценосную фигуру в негодном и жалком свете. И секретарь со свойственной ему и уже отмеченной нами живостью ума и, значит, стремительностью того, что впоследствии назовут реакцией, скромно сделал два шага вперед и замер в ожидании. Король же так непринужденно, словно эта сцена была заранее отрепетирована, произнес: Наш секретарь, переводя с листа, огласит послание, в котором возлюбленный кузен наш максимилиан, без сомнения, дает ответ на наше предложение подарить ему слона соломона, хотя, впрочем, излишне читать письмо целиком, довольно будет, если узнаем суть его. Слушаюсь, государь, сказал секретарь. И, пробежав глазами витиеватые, пространные и округлые формулы вежливости, по эпистолярной моде того времени изобиловавшие в письме как грибы после дождя, спустился пониже и нашел, что искал. И не перевел, но лишь объявил: Эрцгерцог австрийский максимилиан с благодарностью принимает дар короля португальского. При сих словах на лицо последнего из волосяных дебрей усов и бороды выплыла улыбка удовлетворения. Королева тоже улыбнулась, а одновременно свела ладони в изъявлении безмолвной благодарности, обращенной прежде всего к двоюродному братцу, но в качестве основного и конечного получателя имевшей всевышнего. Противоречия, терзавшие сокровенную глубь ее души, разрешились неким синтезом, причем самым расхожим его вариантом: От судьбы не уйдешь. Секретарь заговорил вновь, и покуда он бегло изъяснял прочие положения, содержащиеся в послании, в выспренней и высокопарной португальской элоквенции позванивала, казалось, монастырская латынь: Тут сказано, что эрцгерцог покуда еще не знает, когда отправится в вену, скорее всего, в десятых числах октября, но и это пока не точно. А сейчас у нас начало августа, неизвестно зачем сообщила общеизвестное королева. И еще эрцгерцог пишет здесь, ваше величество, что если вам угодно, можно не дожидаться даты его отъезда для отправки сулеймана в вальядолид. Что это еще за сулейман, с досадой вопросил король, слона еще не получил, а уж переназвал. Вероятно, сулейман великолепный [4], ваше величество, владыка оттоманской порты. Да что ты говоришь, и что бы я без тебя делал, милейший мой секретарь, как бы я узнал, кто такой сулейман, если б не твоя блистательная память, что всякую минуту просвещает меня и направляет. Виноват, ваше величество, сказал на это секретарь. Повисло неловкое молчание, и покуда длилось оно, присутствующие старались не смотреть друг на друга. Лицо секретаря, побагровевшее было от прилива крови, стало теперь бледно. Нет, это я виноват, отвечал король, мне и прощения просить, и я это делаю безо всякого стеснения, хоть и со стесненным сердцем. Ваше величество, пролепетал секретарь перо де алкасова-карнейро, помилуйте, кто я такой, чтобы прощать вас за что бы то ни было. Ты — мой секретарь, которого я только что оскорбил. Помилуйте, государь. Король жестом оборвал его и сказал так: Соломон, а покуда он здесь, я буду звать его именно так, даже не представляет себе, какие волнения породил он средь нас с того самого дня, как я решил отдать его эрцгерцогу, и, полагаю, никто из нас не хочет расставаться с ним, вот ведь странность какая, а, а ведь это не кошка, которая трется о ноги, не собака, что глядит на нас как на божество, сотворившее ее, вот поди ж ты, все мы огорчены и едва ли не в отчаяние приведены, как будто у нас силой вырвано что-то такое. Никто не смог бы высказать переполняющие нас чувства лучше вашего величества, сказал секретарь. Ну ладно, к делу, итак, на чем же мы остановились в этой истории с отправкой соломона в вальядолид, спросил король. Эрцгерцог пишет, что хорошо было бы не тянуть с этим чрезмерно, чтобы слон успел привыкнуть к новым людям и к перемене обстановки, латинское слово, употребленное в оригинале, означает не вполне это, но ничего лучшего я пока не подобрал. Нечего было и трудиться, ответил король, мы бы и так поняли. И после минутного размышления добавил: Господин главный конюший, возьми-ка ты на себя труд по снаряжению экспедиции, двоих людей надо отрядить в помощь погонщику, еще сколько-то должны будут озаботиться запасом кормов и воды, значит, нужны телега и пара волов везти, ну, там поильный чан, к примеру, хотя в нашей Португалии, по счастью, в изобилии речек и ручьев, где соломон сможет и поплескаться, и утолить жажду, а вот в проклятой кастилии, пересохшей и выжженной, как оставленная на солнцепеке кость, похуже будет, да, и еще, конечно, взвод кавалерии на тот маловероятный случай, если кто-нибудь захочет отбить нашего соломончика, и главному конюшему надлежит докладывать о ходе подготовки государственному секретарю, у которого я прошу прощения за то, что обременяю его такой, в сущности, чепухой. Это не чепуха, государь, возразил тот, и дело это внушает мне почтение неимоверное, ибо впрямую затрагивает интересы державы нашей. Соломон, вероятно, и знать не знает, что представляет интересы державы, заметил король с полуулыбкой. Довольно с него будет и понимания того, что фураж и вода не с неба падают. А я, вмешалась королева, повелеваю и требую, чтобы никто не смел являться ко мне и докладывать, что, мол, слон ушел, когда я сама это осмыслю, сама и спрошу и лишь тогда выслушаю ответ. Последнее слово прозвучало так невнятно, словно августейшее горло перехватило внезапно прорвавшимся рыданием. А при виде плачущей королевы все мы как один просто обязаны отвести глаза. Так и поступили король, главный конюший и государственный секретарь. Уже потом, когда она покинула зал и шелест юбок стих вдали, король сказал: Да, я о том и говорю, не хотим мы расставаться с соло- моном. У вашего величества есть еще время переменить свое решение. Поздно, время вышло, а с ним на дорогу — и слон. У вашего величества есть дела гораздо более важные, не позволяйте слону соломону сделаться средоточием ваших забот. Как, бишь, зовут этого погонщика, неожиданно спросил король. Кажется, субхро, государь. И что значит это имя. Не знаю, но могу спросить. Спроси, хочу знать, в чьи руки я вверяю соломона. В те же, что и прежде, вспомните, что слон пришел к нам из индий с этим же самым погонщиком. Большая разница — тогда он был рядом, а теперь поодаль, и прежде для меня не имело значения, как зовут его, а теперь возымело. Понимаю, государь. Вот это мне в тебе и нравится, тебе не нужно называть все своими словами, чтобы ты понял, о чем идет речь. У меня были хорошие учителя, ваше величество, в лице покойного моего отца и в вашем — в не меньшей степени. На первый взгляд похвала твоя — не из самых-самых, однако памятуя, каким мерилом был для тебя твой отец, она меня радует. Вы позволите мне удалиться, ваше величество, спросил секретарь. Да-да, отправляйся, да не забудь о новой одежде для погонщика, как, черт, его, опять забыл. Субхро, ваше величество, буква б, б в середине. Ну и ладно.