Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории - Дрюон Морис - Страница 24

Лерида, Сарагоса, Вальядолид. Но нам было не до испанских исторических памятников. Нас интересовало только, как заправиться бензином, а здесь все проходило без затруднений.

Временами я дремал, но когда не спал, чувствовал удивительное спокойствие, почти пустоту. И не спрашивал себя, хорошо или плохо мы поступили, пустившись в эту авантюру. Жребий был брошен. Не изводил я себя и вопросами о том, что с нами будет в конце пути. Судьба решит. Все душевные переживания остались в прошлом, а потом предстоят уже в будущем. Я же пребывал вне того и другого, в зыбком настоящем, смакуя эту безмятежность, в которой древние желали видеть счастье, хотя это не совсем так, и имя которой спокойствие.

Переезд через Испанию занял у нас тридцать шесть часов. На второе утро мы пересекли Галисию. Я не знаю, проезжали ли мы близ Эль-Тобосо, но обгоняли, и не единожды, на охристой обочине странную пару: долговязого всадника на худой лошади и маленького кругленького человечка, трусившего на ослике. Страна Сервантеса совсем не изменилась.

V

Tras los montes [21]

Несколько названий, нацарапанных на листке из блокнота, колеблются, не позволяя памяти прицепить их к какому-нибудь определенному пейзажу… Пуэбло-де-Тривес, Кастелихо, Сьерра-Барбейра, Кампо-де-Бестерос, Монте-дель-Оссо… Очевидно, я прошел через эти места, но они не оставили во мне никакого следа.

Довольно уединенную деревню, которая соседствовала с португальской границей, было не так-то легко отыскать, а прибытие большого «вуазена» вызвало в ней переполох. Старая служанка Хосе Каталонца оказалась вовсе не старухой, как мы себе воображали, а молодой женщиной, пробывшей у него на службе совсем недолго. Да и брат этой служанки, еще более молодой, ничуть не походил на профессионального контрабандиста. Конечно, он хаживал раз или два «на ту сторону», а потому полагал, что сможет перевести и нас.

Всему этому немного не хватало уверенности. Жандармский старшина занервничал. Приграничная зона находилась под контролем карабинеров, стало быть, вне его полномочий. Что ему отвечать, если его спросят, какого черта он тут делает? Он опасался за свою пенсию и требовал уезжать поскорее. Прощание было коротким. Большой «вуазен» удалился, предоставив нас своей судьбе. Оставалось только последовать за ней, то есть за нашим импровизированным проводником. И мы немедленно пустились в путь.

Выходя из деревни, мы заметили, что кто-то машет нам руками, призывая нас вернуться. Мы сделали вид, будто ничего не заметили. Но через несколько сотен метров нас догнали два молодых горца и передали приказ повернуть назад. Нас хотел видеть алькальд.

«Готово дело, попались», — подумали мы с Жефом. В нашем воображении уже вырастали решетки испанской тюрьмы.

Бывают все-таки милости судьбы. Та, что выпала нам, оказалась высокой женщиной лет сорока с довольно красивым и немного трагическим лицом, которая стояла, держась очень прямо и с большим достоинством, на пороге конторы алькальда, то бишь местной мэрии. Эта кариатида оказалась француженкой. Вскоре мы узнали, что она была супругой республиканца, сосланного в эту глухую деревню. Для нее неожиданное появление французов тоже было чудом. Она стала нашей переводчицей.

Алькальд, добродушный толстяк уже в возрасте, явно не имел дурных намерений ни на чей счет. Но мы ставили перед ним проблему, с которой он еще не сталкивался. Беглецы из Франции никогда не проходили через эти края. Больше всего он опасался тою, чтобы мы не оказались «красными».

При посредничестве французской кариатиды, которая, похоже, имела на алькальда некоторое влияние, мы объяснили, что в нашем нелегальном путешествии нет ничего плохого. Наоборот, мы ушли, чтобы драться с врагом, который оккупировал нашу страну. Господин Бертран по случаю тоже примерил на себя роль участника Сопротивления.

Переговоры тянулись долго. В итоге верх одержала Жермена Саблон. Она объяснила, что покидает страну, дабы воссоединиться со своими детьми в Северной Африке. Впрочем, у нее действительно были там двое сыновей, но уже в армии. Однако на фото, которое она достала из сумочки, они были изображены еще совсем детьми: два белокурых мальчугана шести и восьми лет. Это фото тронуло алькальда. Он решил признать нас честными людьми и позволил уйти.

Поблагодарив его, мы уже в сумерках вновь пустились в путь. Начинался дождь. Мы шли примерно два часа и оказались посреди другой деревни, когда нас догнали полдюжины человек с ружьями на ремне и попросили остановиться. На сей раз у нас не было переводчика. Наших скудных знаний испанского все же хватило на то, чтобы понять: преследователи посланы алькальдом, который захотел вновь видеть завтра нашего шефа… el jefe. Похоже, нам предстояло провести здесь ночь.

И мы стали ждать под частым дождем в окружении людей с ружьями. Ждали долго, пока нетерпение не заставило нас спросить, почему мы должны тут стоять и мокнуть. Нам показали на большое здание впереди и знаками дали понять, что надо подождать.

Чудесное испанское гостеприимство! Они готовили дом, достойный принять нас, беглецов, почти пленников, хотя и не учли того, что если так долго ждать под дождем, то вполне можно подхватить простуду.

Наконец нас пригласили войти. Пол украшало кружево потеков воды, которую разбрызгивали, чтобы прибить пыль перед уборкой. Посредине стоял накрытый белой скатертью длинный стол, и на нем была разложена всевозможная снедь: ветчина, колбаса с перцем, паштеты.

От наших пальто, повешенных у камина, поднимался густой пар; мы же, изрядно оголодав, набросились на все это великолепие. А заодно познакомились с агуардиенте, огненной водой, этой ужасной водкой, которую тамошние крестьяне гонят из любых фруктов. Первый же глоток сносит непривычному человеку голову.

Мы с Жефом чувствовали необычайную эйфорию. Несмотря на то что впереди нас могли ждать казематы местной тюрьмы, мы провели два веселых часа — два часа перед возможным разочарованием. «Это наверняка наша последняя хорошая трапеза перед долгим воздержанием». Потом мы пошли спать на просторный сеновал.

Той ночью я узнал, почему на жаргоне постель называют «блоховником». Нам каждому выдали длинный полотняный, набитый соломой чехол, каждая соломинка которого была буквально нашпигована блохами. Тоненькие макаронины, кишевшие насекомыми. Нужно быть по-настоящему измученными, чтобы хотя бы ненадолго забыться сном на этих ложах. Так мы провели ночь Богоявления.

На следующее утро все еще лил дождь. Мы держали совет. Алькальд хотел видеть шефа нашей экспедиции. Слыша, как мы говорим моему дяде «Жеф», наши стражи, наверное, подумали, что это el jefe… Но в итоге мы решили отправить самого пожилого. Седины г-на Бертрана могли произвести впечатление на алькальда.

Мы следили за тем, как г-н Бертран, облаченный в пончо, уезжает на муле с двумя оруженосцами по бокам. И началось ожидание, длившееся все утро. Мы смотрели на льющийся с неба дождь. Наша судьба решалась без нас.

Наконец г-н Бертран вернулся. «Можем отправляться», — мрачно произнес он. Мы поздравили его. Алькальд объяснил ему, что если и задержал нас на всю ночь, то это из осторожности. Наш проводник неопытен, нас наверняка схватили бы карабинеры. И в этом случае у него, алькальда, были бы неприятности из-за того, что отпустил нас. Все, чего он теперь хотел, — чтобы мы вышли из зоны его ответственности. Вот почему он нашел нам хорошего проводника и даже велел своим фалангистам [22]нас сопровождать.

На лучшее мы и надеяться не могли. Это было настоящим чудом. Но почему у г-на Бертрана такой насупленный, такой недовольный вид?

— Этот алькальд меня унизил, — сказал он нам.

— Как так?

— Отказался от моих денег. Я ему предложил на добрые дела, на работы для его деревни, для его фалангистов. Он от всего отказался. Впервые вижу, чтобы деньги ничего не смогли решить. Все, что ему было важно, — чтобы мы не оказались «красными».