Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории - Дрюон Морис - Страница 19

Сопротивление начало существовать.

Совсем другим был Анри Френе, с которым я встретился тоже в Марселе, хотя обстоятельств той встречи уже не помню. Крепкий, квадратный, коротко остриженный человек плебейской внешности — он был примечателен лишь своими необычайно оттопыренными ушами. Будучи потомственным военным, военным до мозга костей, этот молодой капитан прошел через Военную школу и Центр германских исследований в Страсбурге. Считал себя специалистом по нацистским методам и менталитету. После разгрома Франции в его сердце жило только одно желание: реванша. При вишистах он поступил во Второй отдел, то есть в разведку. Сторонник маршала и участник Сопротивления — его случай не был исключением. Но он считал себя основателем сети и поэтому не признавал ничьих авторитетов, даже де Голля, а стало быть, и Жана Мулена.

Его организация, сменив множество имен, приняла название журнала, который распространяла, — «Борьба» — и стала одной из важных составляющих Сопротивления.

Френе, в чьем мужестве сомневаться не приходилось, обладал трудным и себялюбивым характером. Все-то он сам сделал, все придумал, все решил. Из-за имевшихся у него зачатков паранойи он часто оказывался в щекотливых отношениях с реальностью.

Мы много беседовали как о настоящем, так и о будущем; собирались не только освободить Францию, но и переделать мир. Френе даже написал в своих воспоминаниях, что это он вдохновил меня на мое первое произведение: «Письма европейца». Утверждение слегка преувеличенное; но, по крайней мере, он так хорошо усвоил мои идеи, что в конце концов стал считать их своими.

Любопытно, что ни д?Астье, ни Френе не просили меня вступить в их организации и не поручали каких-либо заданий, которые я охотно исполнил бы. Наши отношения оставались интеллектуальными.

Я вступил в сеть Карта.

У Сопротивления было свое величие, были свои подвиги, герои, жертвы. Была молчаливая преданность бойцов, скрывавшихся в тени. Были и свои предательства. Были расстрелянные на заре заложники и погибшие в лагерях смерти узники. У него был Броссолет, бросившийся в высоты здания гестапо на авеню Фоша, чтобы не заговорить под пыткой. Был Медерик, который, когда его арестовал вишистский полицейский, сказал ему: «Ты увидишь, парень, как умеет умирать француз», — а потом разгрыз ампулу с цианистым калием и упал замертво. Я знал людей, о которых могу сказать наверняка, что они были моими друзьями. Я навсегда сохраню восхищенное благоговение перед ними.

Сопротивление породило обильную литературу, вписавшую его в скорбную память Франции. Но у него имелись также свои безумцы.

Карт — это подпольная кличка Андре Жирара, рисовальщика-плакатиста, который, как это часто бывает с художниками, еще и мыслил. Он казался человеком серьезным, очень серьезным. С самого начала оккупации он тщательно изучил, если верить его словам, историю всех тайных или революционных обществ, их образование и функционирование: карбонариев, русских террористов, большевиков, усташей.

Исходя из этого, он разработал собственную доктрину, методы и принципы которой собирался применить в созданной им сети. Самым главным для Карта был принцип разобщенности. Один член организации должен знать лишь того, кто отдает ему приказы, плюс двух других, которые зависят от него самого. Записывать адрес строго запрещается: необходимо все держать в голове и ежедневно тренировать память. И, самое главное, сеть не должна иметь политической привязки. Он посвящал себя исключительно трем видам деятельности: разведке, диверсии, покушению.

Такая излишняя закрытость организации стоила Карту доверия полковника Вотрена — начальника Второго отделения Ниццы, решительного антивишиста, который благодаря своей должности оказал большую помощь участникам Сопротивления. Профессиональные связи позволили Карту вербовать сторонников в артистических кругах. Морис Диаман-Верже, до войны директор Парижской почты, который позже будет больше известен под псевдонимом Андре Жийуа, стал практически заместителем Карта. Вступили в эту сеть и молодой блестящий актер Клод Дофен, сын поэта Фран-Ноэна, и Жермена Саблон, а стало быть — Жозеф Кессель. Ну и я сам, рикошетом.

Но особенно Карт очаровал, опять же своей серьезностью, майора Бодингтона, старшего офицера британской разведслужбы, одного из четырех сотен агентов, которых Special Operations Executive [16] (SOE) заслала во Францию. Хвалебные рапорты Бодингтона достигли кабинета Черчилля, который решил, что эту сеть надо поддерживать в первую очередь. И разве Карт не утверждал, что располагает на территории Франции более чем тысячей сторонников? Если их как следует вооружить, они смогут вершить великие дела! Но из-за строгого соблюдения принципа «разобщенности» любая проверка становилась невозможной.

Итак, SOE послала требуемое оружие на фелуке, которая пристала ночью в бухточке Aгe, неподалеку от дома Жермены Саблон. С помощью Жефа и нескольких рекрутированных на месте помощников Жермена организовала выгрузку. А потом фелука ушла, взяв на борт тех членов Сопротивления, которых затребовали в Лондон.

Первое разочарование наступило самым неожиданным образом. Карт, обладавший богатым воображением, договорился с одним химиком из Ниццы, и тот тайно изготовил ужасное оружие: сыворотку, способную, если заразить ею продовольствие, вызвать чудовищную эпидемию чумы и холеры. Оставалось только, приняв необходимые меры предосторожности, найти продовольствие, реквизированное для нужд немецкой армии. Операция была поручена Диаману-Берже.

И ему действительно удалось обнаружить поезда, регулярно уходившие из Марселя с вагонами картофеля для вермахта. Эти вагоны, естественно, охранялись немецкими солдатами. В условленный день Диаман-Берже, оставив своих людей вести наблюдение, отправился в Ниццу за адским зельем.

Когда он явился в лабораторию, химик вышел к нему и сокрушенно объявил:

— Мыши живы.

Диаману-Берже не оставалось ничего иного, как вернуться в Марсель, чтобы снять своих людей с поста.

— Наши немцы мертвецки пьяны, — радостно объявили те.

Немного позже Карт запросил у Лондона двадцать четыре радиопередатчика. Только очень разветвленная сеть нуждается в таком количестве передатчиков. Передатчики были отправлены фелукой, отплывшей в лунную ночь.

Но дело запуталось, когда на следующий день после получения передатчиков Карт попросил прислать ему двадцать четыре радиста. Это было равносильно признанию, что у него не было никого для передачи донесений.

И только тогда английские службы начали подозревать, что сеть Карта была всего-навсего хорошо продуманным блефом. Более того, система, построенная на принципе «разобщенности», которой он воспользовался как ширмой для своих фантазий, рухнула в свой черед, когда один дантист из Ниццы был взят полицией и при нем обнаружили блокнот с именами и адресами человек двадцати его товарищей, которые, естественно, тоже были арестованы. Десятая часть истинного численного состава организации.

Диаман-Берже был вызван в Лондон для объяснений, где он и остался, дав необходимые показания. Наконец был допрошен и сам Карт, которого британские службы вынудили приехать на все той же фелуке. А вытянув из него всю информацию, они позволили ему уехать в Соединенные Штаты, где его благополучно забыли.

Дело Карта стало для меня запоздалым эпилогом.

В Марселе, находясь на задании в качестве связного, я должен был отнести сверток на бульвар Ваг группе, которая использовала радиопередатчик (таких было несколько). Номера дома мне не сообщили, дали только описание места: «Вы увидите, там есть довольно узкий проход, справа от дома, который ведет к небольшому флигелю в глубине сада…» К несчастью, на этой улице оказались два таких дома, подходивших под это описание.

В первом, куда я вошел, меня довольно неприветливо встретил владелец.

— Я иду повидаться с друзьями, во флигеле, — сказал я ему с многозначительной улыбкой.