Жажда боли - Миллер Эндрю Д. - Страница 52

Нашим первым впечатлением от деревни была завеса серого дыма; один из домов на краю деревни — а все они сложены из бревен — сгорел дотла. Судя по тому, как был вытоптан снег вокруг тлеющих балок, было похоже, что все жители пришли на помощь погорельцам, хотя совершенно ясно, что их старания не увенчались успехом, ибо от дома ничего не осталось. Понко разволновался и, без сомнения, рассказал нам всю историю, так как бедняга долго о чем-то бубнил и тарабанил, кроя самые невероятные рожи.

В самой же деревне на улице не было видно ни души, а единственным признаком, что она обитаема, оказался огромный английский дог, очень злобно зарычавший при нашем приближении, но убравшийся восвояси, когда Понко запустил в него несколько раз снежком. В деревне не было ни церкви, ни каких-либо других строений, пригодных для христианского богослужения. Когда я заговорил об этом с Абу, он сказал, что обитатели этих мест совсем не обязательно христиане, что они предпочитают поклоняться богам своих предков, а многие обожествляют природу и что священники до сих пор вынуждены срубать деревья, которые в народе считают священными. Не удивило ли меня ранее, куда подевались все монахи? Я сказал, что, по моему мнению, в некоторых уголках Англии тоже есть деревни, где христианству еще только предстоит укорениться, но Абу ответил, что здесь суеверия очень глубоки, и, проходя по деревне, я увидел несколько вырезанных из дерева идолов, что заставило меня поверить его словам. Поэтому я был рад, что с нами пошел Понко, ибо неизвестно, как бы нас приняли, явись мы без него.

Еды мы смогли раздобыть не так уж много. Люди, оно и понятно, неохотно расстаются со сделанными на долгую зиму запасами. Однако нам все же удалось разжиться несколькими колбасами, маслом, каплуном, твердым желтым сыром и кожаным мехом с местным «вином». За все это пришлось отдать хороший нож, купленные в Кенигсберге перчатки и защитные очки месье Абу. Мне было жаль перчаток, но их ведь не съешь. На обратном пути каплун сбежал, и нам пришлось пуститься в погоню. Господин Федерстон, отличающийся отменным аппетитом, а потому крайне заинтересованный в поимке беглеца, настиг его, когда тот добежал до самой кромки леса, и спрятал за пазуху, где каплун сидел тихо, пока ему не свернули шею. Приготовлением пищи занимается Абу. Наш друг монах поделился несколькими картофелинами, и мы даже обнаружили какие-то старые засушенные травы, свисавшие с балки потолка. Бульон будет очень питателен для форейтора. Надеюсь, он даст ему силы перенести предстоящее испытание.

Что до меня, то здоровье мое, кажется, улучшилось. Воздух бодрящ и свеж. Надеюсь и верю, что вернусь в Кау не только в чем-то мудрее касательно своих представлений о мире, но и будучи в состоянии служить вам всем сердцем, занимая тот пост, который был дан мне вашей милостью. Вот уж воистину пути Господни неисповедимы.

Месье Абу велит передать вашей светлости поклон и просит, чтобы вы позволили мне на этом закончить, ибо пришел мой черед мешать еду в котелке. А потому остаюсь вашим благодарным, верным и преданным слугою

5

Насытившись, они вот уже час сидят вокруг стола, пребывая в оглушенном состоянии и разливая вино из меха, и мысли их плывут, кружась и успокаиваясь. Пастор набивает трубку, угощает своих спутников табаком. На стол неслышно прыгает кошка и принимается грызть куриную кость.

Абу спрашивает, не желает ли общество поразвлечься. Да, пожалуй. Что он предложит — карты, триктрак или отгадывание загадок?

Абу качает головой, встает и, извинившись, выходит. В отсутствие Абу мистер Федерстон говорит:

— Благодаря ему мнение госпожи Федерстон о французах совершенно переменилось.

— Надеюсь, к лучшему? — осведомляется пастор.

— Совершенно переменилось, — повторяет мистер Федерстон.

Входит Абу с тремя ящиками. Два из них по размеру напоминают детский гробик, третий — поменьше, и все сделаны из отменно отполированного самшита.

— Я боялся, что холодная ночь их испортит, но нет, все оказалось в порядке. Сначала надобно очистить стол.

Ножи и тарелки всевозможных размеров и видов складываются на пол. Стол вытерт. Кошка спрыгивает со стола, потом забирается на колени к монаху.

Абу ставит ящики у своих ног. Его преподобие слышит, как он их открывает, а затем раздается звук, словно заводят часы.

— Позвольте представить вам, — говорит Абу, — изысканную светскую пару.

Он поднимает на стол фигурки господина и дамы, одетых в элегантные французские туалеты, чуть меньше двух футов высотой каждая. Абу дотрагивается до замочков у них на спине, и куклы начинают прохаживаться: господин — помахивая своей витой тросточкой, дама — поворачивая головкой и поднося к лицу кружевной платочек, словно нюхая духи, которыми он надушен. Кошка встает на коленях у монаха, выгибая спину. Фигурки останавливаются напротив Джеймса Дайера, сидящего во главе стола. Кланяются, поворачиваются на невидимых колесиках, продолжают свой променад в обратную сторону и, когда кончается завод, доходят как раз до того места, где сидит месье Абу. Тот вновь укладывает их в ящики.

— Стало быть, вот каково ваше дело, месье, — говорит пастор. — Вы торгуете заводными куклами?

— Во Франции, — отвечает Абу, — джентльмен никогда не признается, что занимается торговлей, но среди англичан я могу ответить на ваш вопрос утвердительно, не рискуя своей репутацией. Да, я торгую, ваше преподобие. Среди моих покупателей герцоги, князья, короли и, бог даст, императрица. Мои куклы самые великолепные в Европе — и самые дорогие. Потому, путешествуя, я, быть может, чересчур осмотрителен. Прошу меня за это простить. Не хотите ли взглянуть на… autre chose? [43]

Он ставит на стол ящик поменьше, открывает и вынимает дуэльные пистолеты такой изящной работы, какой пастору никогда и видывать не приходилось. На обоих Абу взводит курки и оглядывает присутствующих.

— Доктор Дайер, не окажите ли вы мне любезность? Мистер Федерстон, пожалуйста, передайте один доктору. Осторожно, сударь, механизм очень тонок.

Федерстон берет пистолет со словами:

— Надеюсь, он не заряжен!

Абу поворачивается к Федерстону, но на его лице нет ни тени улыбки, ни следа не осталось от радушного хозяина, веселого, изобретательного попутчика. Федерстон явно смущен. А вместе с ним и его преподобие. «Если он играет, — думает пастор, — то играет отлично». Меж тем Абу говорит:

— Конечно, они заряжены. С таким человеком, как господин Дайер, не шутят. Ведь, насколько я понимаю, вы доктор, а не какой-нибудь цирюльник, сударь.

Дайер берет пистолет из рук Федерстона:

— Не советую вам сомневаться, месье.

Абу поднимается с места. Встает и Дайер. Миссис Федерстон покашливает. Монах гладит кошку.

— Хотелось бы еще раз посмотреть ваших кукол, месье, — вступает в разговор пастор. Но Абу не обращает на него внимания.

— Госпожа Федерстон, дайте, пожалуйста, команду стрелять. Когда вам будет угодно.

Пастор с удивлением рассматривает Абу. Какое лицо! Глаза сузились до маленьких черных точек, губы плотно сжаты, челюсти напряжены. Пистолет в вытянутой руке направлен прямо Дайеру в грудь, в самое сердце. Дайер медленно поднимает свой. Какое наслаждение следить за его движениями, думает пастор, рядом с ним кошка и та кажется неуклюжей. Но Абу явно что-то задумал. Понимает ли это Дайер? Ведь Абу для него человек посторонний. О чем он думает, когда видит нацеленный в сердце пистолет? Судя по его виду, ему все равно. Нет человека опаснее того, кому все равно. Не считает ли он себя бессмертным? Может, в этом все дело?

— Огонь!

Невозможно сказать, чей палец раньше нажал на спусковой крючок. Пастору, сидящему на одинаковом расстоянии от обоих, слышится, что хлопки выстрелов почти слились в один, хотя, если быть очень точным, он сказал бы, что Дайер оказался на долю секунды быстрее. Но нет ни вспышки, ни грохота. Однако же что-то, какой-то яркий предмет… Какой?.. Птички! Маленькие, украшенные каменьями птички медленно появляются из стволов каждого пистолета, хлопая своими золотыми крылышками и заливаясь механической песней — полдюжины музыкальных нот отдаются в глубокой тишине комнаты самым нежным и приятным звуком.