Ампирные спальни (Imperial Bedrooms) - Эллис Брет Истон - Страница 30

* * *

Люди, собравшиеся на панихиду на кладбище «Голливуд навек»*, по большей части мне незнакомы, но даже тех, кого узнаю, я больше не знаю – не люди, а тени прошлого, и я долго не мог решить, идти сюда или не идти, но как раз дописал два сценария, которые откладывал все последнее время (первый – римейк «Человека, который упал на землю»**, второй – про перевоспитание маленького нациста – там в финальной сцене сумасшедший в нацистской форме приводит мальчика в замок, где лежат свежие трупы, и допытывается, не знает ли он кого-то из мертвецов, и мальчик твердит, что нет, хотя это неправда), и потом сидел, вперившись в бутылку «Хендрикса», забытую на столе, слушая, как по телевизору корреспондент Си-эн-эн берет интервью у матери Аманды Флю, подавшей иск на незаконное распространение видео убийства ее дочери и получившей ответ, что право на «неприкосновенность частной жизни» не распространяется на умерших, хотя тело Аманды до сих пор не найдено, и потом был короткий ролик – нарезка из фильмов с участием Аманды под песню «Girls on Film»***, а за ним – сюжет об усилении нарковойны в приграничных районах, и вопрос «идти или не идти» казался неразрешимым, и в какой-то момент у меня даже мелькнула мысль, не покончить ли со всем разом.

* Hollywood Forever Cemetery – кладбище, расположенное в центре Голливуда на бульваре Санта-Моника прямо за стенами съемочных павильонов студии «Парамаунт».

** The Man Who Fell to Earth – английский фантастический фильм с певцом Дэвидом Боуи в главной роли, снятый режиссером Николасом Роугом в 1976 г.

*** «Девушки на экране» – песня группы Duran Duran с их дебютного альбома «Duran Duran» (1981).

* * *

Приезжаю, когда панихида почти завершена, и стою в конце зала, скользя по затылкам присутствующих (их немного), и отец Джулиана проходит совсем рядом, не узнавая. Нет ни Рейн, ни Рипа (хотя я был уверен, что уж он-то обязательно явится), Трент тоже не пришел, а Блэр стоит рядом с Аланой, и, когда оборачивается, успеваю пригнуться; потом я бреду мимо буддистского кладбища, где мертвецы покоятся под ровными рядами ступ и меж могил разгуливают павлины, и смотрю сквозь ощетинившиеся пальмы на водонапорную башню студии «Парамаунт», и на мне костюм от Бриони, который еще недавно сидел как влитой, а теперь висит, и мне кажется, будто кто-то прячется за надгробиями, но я говорю себе: «Померещилось», – и снимаю темные очки, и крепко зажмуриваюсь. Прямо за кладбищенской стеной съемочные павильоны «Парамаунта», и можно видеть в этом иронию, а можно не видеть, так же как можно видеть иронию в том, что стройные ряды мертвецов вытянулись под стройными рядами пальм, а можно принимать это как данность, и я смотрю в небо, размышляя о том, что панихиды следовало бы проводить ночью, а то день и солнце отпугивают души умерших, но, возможно, в этом весь смысл? Стоя у гигантской белой стены мавзолея, вдруг вспоминаю, что летом на кладбище показывают старые фильмы, и стена эта служит экраном.

– Как ты?

Надо мной стоит Блэр. Я сижу на скамье под деревом, но тени нет, и солнце палит нещадно.

– В порядке, – говорю, стараясь звучать как можно более убедительно.

Она не снимает темных очков. И черное платье делает ее еще более стройной.

Со скамьи видно, как небольшая толпа рассеивается на стоянке, и машины одна за другой выезжают на бульвар Санта-Моника, а бульдозер вдали продолжает рыть свежую могилу.

– Вообще-то, – говорю, – как-то беспокойно.

– Почему? – спрашивает с тревогой в голосе, заранее готовая утешать. – Из-за чего?

– Я уже дважды давал показания, – говорю. – Нанял нового адвоката. – Пауза. – Меня подозревают.

Молчит.

– Якобы кто-то видел нас вместе вечером того дня, когда он исчез.

Отворачиваюсь, не уточняя, что единственный человек, который нас действительно видел (за вычетом трех мексиканцев, которые точно не заговорят), – это консьерж в холле комплекса «Дохини-Плаза», но когда его допрашивали, он ничего не смог вспомнить, а в журнале посещений записей нет, поскольку перед приходом Джулиана я сказал, что жду курьера со срочным письмом, и консьерж пропустил его, не записывая; я же, в свою очередь, все отрицал, утверждая, что виделся с Джулианом примерно за неделю до случившегося, но проблема остается: у меня нет алиби на тот вечер, когда я привез Джулиана на угол Финли и Коммонвелт, и Рипу Миллару с Рейн об этом прекрасно известно.

– Что означает… Даже не знаю, что это означает, – бормочу, пробуя улыбнуться. – Много чего, наверное.

Надпись «Голливуд» ослепительно сияет с холма, и вертолет низко летит над кладбищем, и небольшая траурная процессия медленно ползет меж надгробий. Прошло всего пятнадцать минут с тех пор, как я здесь.

– Ну-у, – тянет Блэр неуверенно. – Если ты ничего не сделал, о чем беспокоиться?

– Им кажется, что я мог быть частью какого-то… плана, – говорю впроброс – Даже слово «заговор» звучало.

– Что они могут доказать? – спрашивает тихо.

– У них есть одна запись, которая меня якобы обличает… Наговорил ему спьяну на автоответчик… – умолкаю. – Я спал с его девушкой, ну и… – поднимаю глаза на Блэр и тут же отвожу в сторону. – Думаю, я знаю, кто это сделал, и думаю, они выкрутятся… А вот где в тот вечер был я, никто не знает.

– Не бери в голову, – говорит Блэр.

– Как я могу не брать? – спрашиваю.

– Я скажу, что ты был со мной. Вновь поднимаю на нее глаза.

– Я скажу, что ты был со мной весь вечер, – говорит. – Я скажу, что ты был со мной всю ночь. Трент с девочками уехал. Я была одна.

– Ради чего? – Я всегда задаю этот вопрос, когда не знаю, что еще сказать.

– Ради… – начинает, но не договаривает. – Я тоже хочу кое-что получить. – Пауза. – От тебя.

– Да? – говорю, прищуриваясь, вслушиваясь в приглушенный шум автомобильной сутолоки на улице Говер за моей спиной.

Она протягивает руку. Я медлю, прежде чем ее взять, но едва встаю со скамьи, сразу же отпускаю. «Она ведьма» – слышу чей-то шепот. «Кто она ?» – спрашиваю. «Она ведьма, – говорит голос – Как все они».

Блэр снова берет мою руку.

Думаю, мне и так ясно, чего она хочет, но при виде ее машины последние сомнения рассеиваются. Это черный «мерседес» с тонированными стеклами – совсем как тот, что ехал за мной по Фаунтен, или тот, что кружил по ночам вокруг комплекса «Дохини-Плаза», или тот, что стоял по соседству с синим джипом, караулившим меня на Элевадо, или тот, что следовал за мной под дождем к дому на Орендж-Гроув. Чуть поодаль – светловолосый парень, которого я видел на пирсе «Санта-Моника», и за барной стойкой в «Дэн Тана», и на мосту в отеле «Бель-Эйр», и с Рейн на стоянке перед «Бристол фармз» в прошлом декабре; он стоит, привалившись к капоту своей машины, и, поймав мой взгляд, опускает руку, которой прикрывался от солнца. Со скамьи на кладбище мне казалось, что парень осматривает надгробия, но теперь понимаю, что он наблюдал за нами. Отворачивается по кивку Блэр. Я продолжаю смотреть на его машину, ощущая щекой прикосновения ее пальцев. «Иди, куда она скажет», – вздыхает голос. «Но она ведьма, – шепчу в ответ, не сводя глаз с машины. – Просто спрятала когти…»

– Твое лицо, – говорит.

– Что с ним?

– Будто не было этих лет, – шепчет, – Только очень бледное.

* * *

Есть масса вещей, которые Блэр так про меня и не поняла, многое просто просмотрела, а кое-чего не узнает уже никогда, и пропасть между нами сохранится навечно – слишком много вокруг темных пятен. Давала ли она клятвы коварному отражению в зеркале? Плакала ли хоть раз от бессильной ненависти? Жаждала ли измены столь истово, что превращала в реальность свои самые низменные желания, воплощая одну фантазию задругой в только ей понятной последовательности, меняя правила по ходу игры? Сможет ли вычленить тот миг, когда она утратила способность чувствовать? Помнит ли год, сделавшей ее такой? Затемнения, наплывы, переписанные сцены, все, что мною вычеркнуто, – как же хочется сказать ей про эти вещи! – но я знаю, что не смогу, а самая главная из них: мне никто никогда не нравился, и я боюсь людей.