Книга и братство - Мердок Айрис - Страница 93

Краймонд стоял в дальнем конце. Горел верхний свет и лампа на письменном столе. Он стоял так неподвижно, что Роуз, держащейся за притолоку двери, вдруг показалось, что он действительно мертв, но не упал, а стоит. Он явно не заметил ее, хотя она довольно шумно сбежала по ступенькам. Потом он чуть повернул голову, глядя на нее с видимым удивлением, рука его взлетела к горлу. Роуз подумала, что он принял ее за Джин. Сняла шапочку и шарф, расстегнула пальто.

— Роуз!

Неприятно поразило, как прозвучало ее имя. Она спустилась в комнату. Очень хотелось сесть. Стул возле письменного стола был покрыт шалью. Она смахнула ее на пол и уселась. Краймонд обошел стол с другой стороны и смотрел на нее.

— Так с тобой все в порядке…

— Видела Джин?

— Разговаривала с ней. Она подумала, что ты мог застрелиться.

— Как видишь, не застрелился.

— И не собираешься?

— В обозримом будущем, нет. А может, вообще никогда.

— Вы правда… правда, разошлись? — спросила Роуз. В комнате было очень холодно, вылетало облачко пара, когда она говорила.

— Да.

— Теперь бросишь ее одну, да, и никогда не вернешься к ней?

Краймонд ничего не ответил. Просто смотрел на Роуз. Он был в черном пиджаке и черном пуловере, из-под которого виднелся воротничок белой рубашки, и со своим бледным лицом и тонкими губами походил на священника, сурового, осуждающего, грозного.

Роуз встала, вернула шаль на место. Она чувствовала: нужно сделать что-то очень важное, что можно сделать только сейчас, в эту минуту, то ли вырвать из Краймонда какие-то слова, обещание, то ли самой сказать что-то.

— Я очень надеюсь, — проговорила она, — и хочу, чтобы у Джин все было хорошо. Ты должен оставить ее в покое, больше не мучить. Теперь, когда вы разошлись, не смей больше никогда подходить к ней, пусть это будет окончательный разрыв.

Краймонд продолжал смотреть на нее, не говоря ни слова.

Роуз повернулась и поднялась обратно по лестнице. Надела шарф, шапочку, застегнула пальто и вышла на жгучий холод улицы и серый рассвет. Она остановилась у телефонной будки близ моста Воксхолл и позвонила Аннушке, попросив передать Джин, что Краймонд в полном порядке. Затем поехала в Боярс. Ехала и плакала.

— Но как ты здесь оказалась, на этой дороге, ты что, ехала в Боярс?

— Да, я тебе говорила…

— Тогда почему не поехала через деревню?

— Заблудилась!

— Почему ты подумала, что я здесь, обычно я живу в Лондоне?

— Подумала, что можешь быть тут, хотелось вырваться из Лондона, мчаться на скорости, немедленно, куда-нибудь, куда угодно, летела как угорелая, слишком быстро, а потом врезалась в живую изгородь…

— Ты сказала, что лиса выскочила на дорогу и ты крутанула руль.

— Да, да, лиса…

— Ты поругалась с Краймондом…

— Это не был скандал! Мы окончательно охладели друг к другу. И решили расстаться.

— Ты говорила, он бросил тебя.

— Мы оба бросили друг друга. Все кончено. Таково было наше обоюдное решение.

— Тем не менее ты боялась, что он покончит с собой.

— Я была в шоке, прости, что потревожила тебя. Конечно, он не покончит с собой. Рыба бесчувственная.

— Ты не говорила ему, что едешь сюда?

— Разумеется, нет.

— У него есть другая?

— Нет!

— Тогда почему… Ох, Джин, прости, что мучаю тебя расспросами, я так рада, что ты здесь и рассталась с этим человеком! Но это так странно, слишком хорошо, чтобы быть правдой! Он причинил столько горя, когда увел тебя, я уж вообразила, что он будет держать тебя вечно! Ты уверена, что это обоюдное желание, а не то, чтобы только ты захотела сбежать?

— Это то, во что тебе хочется верить! — ответила Джин.

— Мне хочется верить в одно, что ты больше никогда не увидишь его!

День был в разгаре. Джин, усыпленная доктором Толкоттом, проспала до полудня. Она лежала в огромной старой резной дубовой кровати в спальне Роуз, которую обычно занимали Джин и Дункан, когда гостили в Боярсе. Приходила полиция. Роуз полагала, что будет благоразумно позвонить знакомым местным полицейским. Машину Джин уже обнаружили. Они поговорили с Джин, когда та проснулась. Принесли ее сумочку. Ничего загадочного в происшествии не было. Подруга мисс Кертленд свернула, чтобы не наехать на лису. Прочитали ей лекцию, чтобы в другой раз не спасала лис. Пришел доктор Толкотт. Советовал пойти в больницу, провериться, но Джин сказала, что собирается вернуться в Лондон и там обратится к личному врачу. Доктор Толкотт был преисполнен любопытства, он изучал человеческую природу, готовясь стать психиатром. Роуз с трудом помешала ему продолжить допрос пациентки. Пила ли она? Принимала ли наркотик? Нет, даже транквилизаторы? Не была ли под воздействием стресса? Не желает ли что-то рассказать преисполненному к ней сочувствием врачу? Роуз перевела его внимание на лодыжку и спросила о сотрясении, к счастью, таком легком. Конфиденциально доктор Толкотт сообщил Роуз, что, как он думает, психическое состояние миссис Кэмбес глубоко расстроено. Живет ли она с мужем? Поинтересовался их сексуальными отношениями. Роуз не пресекала его расспросы. Он осмелился усомниться в правдивости рассказа Джин о причине аварии. Роуз тоже в этом сомневалась. Например, лиса появилась после того, как Джин дважды рассказала о случившемся, не упомянув ни о какой лисе, да и могла ли она «заблудиться» ясной ночью на дороге, по которой ездила сотни раз?

Джин сидела в просторной кровати в одной из самых прелестных ночных рубашек Роуз. Она выглядела изменившейся, отчужденной, испуганной, как большая демоническая птица с огромными глазами и яростным клювом. Прозрачные кисти нервных рук походили на когти. Она даже казалась еще больше похудевшей с тех пор, как Роуз видела ее в последний раз, пожелтевшая, цвета слоновой кости кожа обтягивала ее лицо. Она сидела прямо, поддерживаемая грудой подушек, избегала смотреть на Роуз, ее напряженный взгляд беспрестанно бегал по комнате, а из приоткрытых губ вырывалось частое и тяжелое дыхание.

День клонился к вечеру, солнце погрузилось в пузырящуюся массу розовых облаков, в спальне горел свет, шторы еще не были задернуты. В камине потрескивал огонь. Спальня своей тягучей тишиной и покоем уже напоминала Роуз комнату, где лежит больной, словно ужасные бури в жизни Джин, прошлые, будущие, сейчас улеглись. Если б только можно было оставить ее здесь, думала Роуз.

— Задернуть шторы?

— Да, пожалуйста.

Она задернула шторы, старые коричневые бархатные шторы, кант на которых немножко рвался каждый раз, как их задергивали или раздергивали. Глядя в багряные сумерки, она видела светящиеся окна крайних домов деревни между покатыми полями, а совсем близко Маусбрука, который бежал, держа в пасти что-то похожее на птицу.

— Дорогая, не хочешь поесть чего-нибудь? Может, супу, хочешь чего-нибудь?

— Нет, пока не хочу, не уходи.

— Или виски, бренди?

— Нет, нет. Неприятно смотреть на эту картину, мельтешит.

— Я сниму ее.

Роуз сняла с каминной доски пару фарфоровых кошек, которые стояли там наверняка пятьдесят, а может, и больше лет, влезла на стул, чувствуя жар камина на ногах, осторожно сняла с крюка красно-оранжево-черную абстрактную картину и спустилась с ней на пол. Поставила ее лицом к стене, убрала стул и вернула на место кошек. Теперь над камином красовался светлый квадрат.

— Узор тоже мельтешит перед глазами.

— На обоях? Хочешь другую комнату? Можешь выбирать любую.

— Нет. Не уходи.

— Я не ухожу, дорогая, никогда не уйду! — Роуз присела на кровать и коснулась, но не взяла, тонкой просвечивающей руки, напоминающей птичью лапку. — Я хочу, чтобы ты осталась здесь на долгое время. Позабочусь о тебе. Можешь отдыхать.

— Только ты.

— Да, только я. Никто тебя не побеспокоит.

— Я скоро умру. Мне кажется, что я уже мертвая.

— Нет, нет, ты очень, очень устала, ты попала в кораблекрушение, но теперь ты на берегу, в безопасности, тебе тепло, ничто тебе не угрожает, за тобой ухаживают, что тебе нужно, так это отдохнуть, отоспаться, набраться сил и начать новую жизнь.