Брисингр - Паолини Кристофер - Страница 96

Эрагон прижал ладонью пояс Белота Мудрого, проверяя, там ли двенадцать бриллиантов, которые в него вшиты. Камни были на месте.

— Послушай меня, Губитель Шейдов, — прошептал раненый, притягивая Эрагона к своему морщинистому лицу. — Я видел твоего брата, и он горел. Но он не горел собственным огнем, как ты, он не светился. О нет! Его душа светилась как бы отраженным светом, и этот свет исходил откуда-то еще, а он… он был всего лишь пустой оболочкой и лишь формой своей напоминал человека. И сквозь него, сквозь эту оболочку проникал тот свет… Ты меня понимаешь? Его освещали другие.

— А где они были, эти другие? Их ты тоже видел? Воин колебался. Он долго не отвечал, потом все же сказал:

— Я мог чувствовать их присутствие; они были где-то совсем рядом… И знаешь, они ненавидели весь мир, ненавидели все сущее в нем, но тела их были от меня скрыты. Они были и там, и не там. Я не могу объяснить лучше… Я бы не хотел приближаться к этим существам, Губитель Шейдов. Это не люди, в этом я уверен, и их ненависть была словно страшная гроза, словно самая сильная буря на свете, которую удалось загнать в небольшую стеклянную бутылку.

— И когда эта бутылка разобьется… — прошептал Эрагон.

— Вот именно, Губитель Шейдов! Иногда я думаю, уж не удалось ли Гальбаториксу пленить даже наших богов и превратить их в своих рабов, но потом я смеюсь над собою и называю себя глупцом.

— Каких богов ты имеешь в виду? Может быть, тех, которым поклоняются гномы? Или тех, кого почитают кочевники?

— Разве это так важно, Губитель Шейдов? Бог — это бог, откуда бы он ни явился.

— Возможно, ты прав, — прошептал Эрагон.

Он уже отошел от тюфяка, на котором лежал тот воин, когда одна из целительниц потянула его в сторонку и сказала:

— Прости его, господин мой. Тяжесть ран совсем свела его с ума. Он все время бредит, рассказывает о каких-то солнцах и звездах, о каких-то сверкающих огнях, которые якобы видит. Порой нам кажется, что он знает такие вещи, которые ему и знать-то не следовало бы, но ты не обманывайся понапрасну: он все это черпает из рассказов других раненых. Им нечем особенно занять себя, вот они и рассказывают друг другу всякие истории, шепчутся, сплетничают, ну, ты и сам понимаешь. А что им, беднягам, еще остается?

— Не называй меня «господин мой», — сказал Эрагон, — я вовсе не твой господин. А этот человек, по-моему, совсем не безумен. Я не могу сказать точно, что он собой представляет, но он, безусловно, обладает некой необычной способностью. Если ему станет лучше или хуже, прошу тебя, дай об этом знать кому-нибудь из Дю Врангр Гата.

Лекарка поклонилась и сказала:

— Как тебе будет угодно, Губитель Шейдов. И прости мне мою невольную ошибку.

— Как он был ранен?

— Какой-то воин отрубил ему пальцы, когда он пытался рукой защититься от удара меча. А снаряд, пущенный из вражеской катапульты, раздробил ему голень, так что осталось только отнять ее. Те, кто был с ним рядом, говорят, что, когда в него попал тот снаряд, он сразу начал что-то кричать про свет, а когда его подобрали, то увидели, что глаза у него напрочь заросли бельмами. Даже зрачков уже видно не было.

— Ага… Ну что ж, спасибо. Ты очень помогла мне.

…Было уже темно, когда Эрагон и Насуада наконец вышли из палаток целителей. Насуада вздохнула:

— Ну вот, теперь и я могла бы выпить кружку медового напитка.

Эрагон кивнул, не поднимая глаз от земли, и они двинулись к ее шатру. Через некоторое время она спросила:

— Ты о чем думаешь, Эрагон?

— О том, что мы живем в странном мире, и мне здорово повезет, если я пойму хотя бы малую его часть. — Затем он пересказал ей свой разговор с тем раненым, и ее все это тоже чрезвычайно заинтересовало.

— Тебе бы надо рассказать об этом Арье, — сказала Насуада. — Она, возможно, знает, кто они такие, эти «другие».

У входа в ее шатер они расстались: Насуада пошла дочитывать очередной рапорт, а Эрагон с Сапфирой направились к себе. Возле палатки Сапфира сразу же свернулась клубком на земле, а Эрагон, усевшись с нею рядом, долго смотрел на звезды; перед глазами у него снова и снова вставали те раненые люди, которых он только что навещал.

И в ушах у него звучали те слова, которые сказали ему многие из этих людей: «Мы сражались за тебя, Губитель Шейдов».

24. Шепот в ночи

Роран открыл глаза и уставился на полотняный полог над головой.

Слабый серый свет царил в палатке, лишая предметы привычного цвета и делая их похожими на собственные тени. Рорана пробрала дрожь; холодный ночной воздух леденил кожу. Одеяло сползло, и он лежал, обнаженный до пояса. Натянув одеяло повыше, он заметил, что Катрины рядом с ним нет.

Она сидела у входа в палатку, завернувшись в плащ, и смотрела в небо. Распущенные полосы струились у нее по спине, точно темная трава.

У Рорана комок застрял в горле, когда он увидел ее там, такую хрупкую и беззащитную.

Накинув одеяло, он сел с нею рядом и обнял ее за плечи. Она прислонилась к нему, и он, чувствуя на груди тепло ее щеки, нежно поцеловал ее в лоб. Он молча смотрел вместе с нею на мерцающие звезды и слушал ее ровное дыхание. Ему казалось, что это единственный живой звук в окружавшем их сонном царстве.

Через некоторое время Катрина прошептала:

— Здесь даже звезды совсем другие, ты заметил? И созвездия другую форму имеют.

— Да. — Роран чуть передвинул руку, поудобнее обнимая ее за талию и чувствуя ладонью легкую припухлость ее живота. — Что тебя разбудило?

Она вздрогнула:

— Я думала.

— Вот как?

Она шевельнулась в его объятиях, и в глазах ее блеснул свет звезд, когда она посмотрела на Рорана.

— Я думала о тебе, о нас… и о нашем будущем.

— Не стоит ночью думать о таких сложных вещах.

— Скажи, теперь, когда мы женаты, как ты собираешься заботиться обо мне и о нашем ребенке?

— А тебя это тревожит? — Он улыбнулся. — Голодать вы уж точно не будете! Теперь у нас вполне хватит денег на безбедную жизнь. Да и вардены, я полагаю, всегда позаботятся о том, чтобы у родственников Эрагона был хлеб и кров, даже если со мной что-нибудь случится, так что у тебя и малыша всегда будет все, что вам необходимо.

— Да, я тоже в этом не сомневаюсь. Но что собираешься делать ты?

Роран внимательно вгляделся в ее лицо, пытаясь обнаружить причину подобного волнения.

— Я собираюсь помочь Эрагону завершить эту войну, а потом спокойно вернуться в долину Паланкар и вновь поселиться там, уже не боясь, что солдаты Империи придут, возьмут нас в плен и поволокут в Урубаен. Вот, собственно, пока что и все мои планы.

— Значит, ты будешь сражаться вместе с варденами?

— Ты же знаешь, что буду.

— Значит, ты и сегодня ввязался бы в этот бой, если бы Насуада тебе позволила?

— Да.

— А ты подумал о нашем ребенке? Неужели ты считаешь, что воюющая армия — подходящее место для новорожденного?

— Но сейчас нам негде спрятаться от Империи, Катрина. Некуда бежать. Пока вардены не сумеют одержать победу над Гальбаториксом, он непременно найдет нас и убьет. Или найдет и убьет наших детей или детей наших детей… И я уверен: вардены победят лишь в том случае, если каждый отдаст борьбе за эту победу все свои силы и душу.

Катрина приложила палец к его губам:

— Знай, ты моя единственная любовь. Ни одному мужчине никогда не завладеть ни моим сердцем, ни моим телом. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить твою жизнь и твою борьбу. Я буду готовить тебе еду, чинить твою одежду, чистить твое оружие… Но как только я рожу, то в этом лагере ни за что не останусь.

— Ты хочешь покинуть варденов? — Роран был потрясен. — Что за нелепое желание! Да и куда ты пойдешь?

— Может быть, в Даут. Помнишь, леди Аларис предлагала нам убежище, да и кое-кто из наших там остался. Там я не буду совсем одинока.

— Если ты думаешь, что я позволю тебе и нашему новорожденному малышу скитаться в одиночестве по Алагейзии, то…