Брисингр - Паолини Кристофер - Страница 40

Не колеблясь, Эрагон мысленно проник в сознание этой женщины. Ему необходимо было узнать, кто же она в действительности такая.

И стоило ему коснуться ее мыслей, как он получил ответный мысленный удар, мгновенно сбивший его с толку, и в ушах его прозвучал знакомый голос: «Эрагон!» «Арья, это ты?»

Их глаза на мгновение встретились, и толпа выпивох у стойки снова сплотилась, скрыв от него Арью.

Эрагон бросился через весь зал к ее столу, прося людей расступиться и дать ему дорогу. Окружавшие Арью фермеры посмотрели на него весьма неприветливо, и один из них сказал:

— Ты, милый, ужасно невежлив! Мы ведь тебя не звали, что ж ты так разлетелся-то? Остерегись-ка да убирайся отсюда подобру-поздорову!

Стараясь держать себя в руках и говорить как можно спокойнее, Эрагон учтиво поклонился и ответил:

— Мне кажется, господа, что эта дама предпочла бы, чтобы ее оставили в покое. Вы ведь уважите желание честной женщины, правда?

— Честной женщины? — заржал тот, что все наклонялся над Арьей. — Да разве честные женщины таскаются по кабакам в одиночку?

— В таком случае позвольте мне поблагодарить вас за заботу о ней и сообщить, что я ее брат. Мы направляемся в Драс-Леону к нашему дяде, там и будем теперь жить.

Четверо фермеров обменялись смущенными взглядами. Трое тут же попятились, отступая от Арьи, но самый здоровенный придвинулся чуть ли не вплотную к Эрагону и, дыша ему в лицо перегаром, заявил:

— Что-то не верю я тебе, дружок! По-моему, ты просто расчищаешь себе местечко, желаешь с ней наедине остаться!

«Не так уж ты далек от истины», — подумал Эрагон, но вслух сказал очень тихо, чтобы только этот тип мог его расслышать:

— Уверяю тебя, она действительно моя сестра. Прошу тебя, уходи. Я с тобой не ссорился и не собираюсь. Ну что, уйдешь ты?

— Ни за что! Я уверен, что ты просто лживый молокосос.

— Будь же благоразумен. Тебе что, неприятности нужны? С чего такая враждебность? Вечер еще только начался, тут полно выпивки, музыка играет. Давай не будем ссориться из-за таких пустяков. Мы просто друг друга не поняли, ну и не будем обращать на такие пустяки внимания.

С облегчению Эрагона, его собеседник через некоторое время расслабился и, проворчав недовольно:

— Да я бы все равно драться с таким юнцом не стал! — развернулся и стал пробираться сквозь толпу к буфетной стойке, где его уже поджидали приятели.

Не сводя с них глаз, Эрагон скользнул к столу и сел рядом с Арьей.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, едва шевеля губами.

— Тебя ищу.

Удивленный, он быстро глянул на нее, и она приподняла изогнутую бровь. Он снова посмотрел на выпивох и, старательно изображая улыбку, спросил:

— Ты одна?

— Уже нет… Ты насчет комнаты с хозяйкой договорился?

Он покачал головой:

— Вот и хорошо. Поднимемся в мою комнату. Там мы сможем спокойно поговорить.

Они дружно встали из-за стола и направились к лестнице у задней стены зала. Истоптанные ступени скрипели у них под ногами, пока они поднимались на второй этаж, где в грязноватом коридоре горела одна-единственная свеча. Вдоль стен виднелось несколько деревянных дверей. Арья подвела Эрагона к последней из них по правой стене и откуда-то из недр своего обширного рукава извлекла железный ключ. Отперев дверь, она вошла в комнату, подождала, когда Эрагон следом за нею переступит через порог, а затем снова затворила дверь и тщательно ее заперла.

Слабый оранжевый свет проникал в комнату через окошко со свинцовыми переплетами, находившееся напротив двери. Это был свет фонаря, висевшего на другой стороне центральной площади Исткрофта. В этом неясном свете Эрагон сумел отыскать на низеньком столике справа масляный светильник и прошептал:

— Брисингр! — Из пальца его тут же выскочила искра, которой он и поджег фитиль светильника.

Но и этот жалкий огонек не смог полностью рассеять царивший в комнате полумрак. Стены здесь, как и в коридоре, были обиты деревом, и это потемневшее от времени дерево поглощало большую часть света, из-за чего комната казалась еще меньше, а стены просто давили на тех, кто в ней находился. Помимо стола, из мебели здесь была еще только узкая кровать, накрытая одеялом, брошенным поверх грязного и явно богатого клопами матраса. На кровати лежал маленький узелок с припасами.

Эрагон и Арья стояли лицом друг к другу. Затем Эрагон протянул руку и снял с головы повязку, скрывавшую лоб и часть лица, а Арья расстегнула брошь, удерживавшую ее плащ у горла, и бросила плащ на постель. На ней было зеленое, точно лесная листва, платье, то самое, в котором Эрагон впервые ее увидел.

Он испытывал чрезвычайно неожиданные чувства: как ни странно, они словно поменялись внешностью и теперь именно он выглядел, как эльф, а она — как человек. Впрочем, эти перемены ничуть не уменьшили его любви к Арье, просто теперь в ее присутствии он чувствовал себя гораздо спокойнее и увереннее, ибо в человеческом обличье она казалась ему не такой чужой и не такой отстраненной.

Молчание нарушила Арья:

— Сапфира сказала, что ты остался, чтобы убить последнего раззака и осмотреть Хелгринд. Это так?

— Отчасти.

— А в целом?

Эрагон понимал, что ее не удовлетворит половинчатый ответ.

— Обещай, что никому не скажешь, пока я хам тебе не разрешу.

— Обещаю, — сказала она на древнем языке.

И тогда Эрагон рассказал ей, как нашел Слоана и почему решил не вести его с собой к варденам; рассказал и о том проклятии, которое наложил на мясника, и о том последнем шансе, который дал Слоану — попытаться хотя бы отчасти изменить собственную судьбу, но зато и вновь обрести зрение. Закончил Эрагон так:

Что бы ни случилось, Роран и Катрина никогда не должны узнать, что Слоан еще жив. Если же они об этом узнают, не будет конца самым различным бедам.

Арья , сидевшая на краешке постели, долго смотрела на светильник, в котором прыгал неровный язычок пламени, потом сказала:

— Тебе следовало убить его.

— Возможно, но я не смог.

— Только из-за того, что задача кажется тебе неприятной, нет причин отказываться от ее решения. Ты проявил трусость.

Эрагон насупился:

— Трусость? Да любой, у кого имелся нож, мог бы убить этого Слоана! То, что сделал я, было гораздо труднее.

— Физически да, но не морально.

— Я не убил его, потому что считал это неправильным. — Эрагон даже нахмурился, сосредоточенно подыскивая нужные слова, чтобы в точности выразить свои чувства. — Я не боялся… Дело совсем не в этом. После участия в сражениях… Нет, это совсем иное: я готов убивать на войне. Но в мирное время я ни за что не возьму на себя ответственность решать, кому жить, а кому умереть. Нет у меня для этого ни должного опыта, ни должной мудрости. У каждого человека есть заповедная черта, которую он ни за что не пересечет. Свой предел, Арья. И свой предел я обнаружил, едва взглянув на Слоана. Даже если бы в плен ко мне попал сам Гальбаторикс, я и то не стал бы убивать его. Я бы отвел его к Насуаде и королю Оррину, и если бы они приговорили его к смерти, тогда я с удовольствием отрубил бы ему голову, но не раньше. Можешь называть это слабостью или трусостью, если хочешь, но таков уж я, и извиняться за это я не стану.

— Значит, ты готов быть всего лишь инструментом в руках других?

— Я стану служить людям, как сумею. Я никогда не стремился к первенству, не хотел быть вожаком. Алагейзии не требуется еще один правитель-тиран.

Арья потерла виски:

— Почему с тобой всегда так сложно, Эрагон? Куда бы ты ни направился, всюду ты сумеешь вляпаться в какую-нибудь историю! Такое ощущение, что ты стараешься не пропустить ни одного колючего куста в этой стране и непременно о него исцарапаешься.

— Твоя мать сказала примерно то же самое.

— Что ж, меня это не удивляет… Ну, хорошо. Оставим это. Ни ты, ни я не намерены менять свою точку зрения, а у нас достаточно куда более неотложных дел, чем споры о справедливости и морали. В будущем, впрочем, тебе лучше все же помнить, кто ты есть и что ты значишь для народов Алагейзии.