Брисингр - Паолини Кристофер - Страница 10

— Прямо сейчас? А разумно ли это?

— Как говорит Сапфира, лучше уж мне исцелить тебя, пока у меня есть такая возможность и пока твое ранение не стоило тебе жизни и не навлекло на всех нас опасность.

Роран придвинулся к нему, и Эрагон приложил свою правую ладонь на красный шрам, одновременно расширив свое сознание настолько, что почувствовал разом все души растений и животных, населявших ущелье, исключив, правда, тех, кого счел слишком слабыми и не способными пережить то заклятье, которое собирался применить.

Затем он принялся выпевать слова древнего языка. Заклятие было длинным и сложным, ибо исцеление подобного шрама требовало гораздо больше сил и времени, чем выращивание кусочка новой кожи. Эрагон полагался на те целебные магические формулы, запоминанию которых посвятил в Эллесмере столько месяцев.

Серебряная метка на ладони Эрагона, его Гёдвей Игнасия, вспыхнула и засветилась, точно раскаленное добела железо, когда он выпустил магию наружу. Секундой позже он невольно три раза простонал, умирая вместе с двумя маленькими птичками, гнездившимися в ближайшем кусте можжевельника, и змеей, спрятавшейся среди камней. Он видел, что Роран, закинув голову и оскалив зубы, с трудом сдерживает вопль; его терзала страшная боль, ибо плечевые мышцы и сухожилия сами собой задвигались, извиваясь и становясь на место под вздыбленной кожей. А затем все кончилось.

Эрагон судорожно вдохнул воздух и опустил голову на руки, пользуясь этой возможностью, чтобы скрыть залитое слезами лицо. Лишь немного придя в себя, он посмотрел на результаты своих усилий и увидел, что Роран не только легко пожимает плечами, но и запросто может вытянуть руки и покрутить ими в воздухе. Раненое плечо теперь выглядело таким же широким и округлым, как и здоровое — результат многих лет, проведенных за вкапыванием столбов на сторожевых постах, тасканием каменных глыб и забрасыванием вилами на сеновал тюков сена. Невольно Эрагон почувствовал легкий укол зависти. Он, возможно, стал теперь сильнее Рорана, но тело у него далеко не такое красивое и мускулистое, как у брата.

— Отлично! — улыбнулся Роран. — По-моему, оно теперь совсем, как прежде. А может, и лучше. Спасибо!

— Пожалуйста.

— Я такого странного чувства никогда не испытывал. На самом деле мне казалось, что я сейчас просто из кожи вылезу. Боль была просто невыносимая, и все внутри жутко чесалось! Я едва удерживался, чтобы кожу ногтями не разодрать…

— Достань мне кусок хлеба из сумки, ладно? Я что-то проголодался.

— Но мы же только что поужинали.

— Обязательно надо перекусить, если магией воспользуешься. — Эрагон шмыгнул носом, вытащил носовой платок и высморкался. Потом снова шмыгнул носом. То, что он сказал, было не совсем правдой. Его терзали воспоминания о той дани, которую ему пришлось собрать с окружающей природы, применив это целительное заклятие; он попросту боялся, что его вывернет наизнанку, если он немедленно не займет чем-нибудь свой желудок и не перестанет думать об отнятых им жизнях.

— Ты не заболел, а? — с тревогой спросил Роран.

— Нет. — И снова вспомнив о тех смертях, которые вынужден был причинить, Эрагон потянулся за кувшином с медовым напитком и отпил несколько глотков, надеясь отогнать волну тяжких мыслей.

Что-то очень большое, тяжелое и острое буквально пришпилило его руку к земле. Он поморщился и, подняв глаза, увидел, что в его руку впился один из страшных, почти белых когтей Сапфиры. Ее тяжелое веко словно щелкнуло, опустившись над сверкающим огромным зрачком. Она не сразу убрала коготь, а лишь слегка приподняла его, как люди приподнимают палец, давая Эрагону возможность выдернуть руку из-под ее лапищи. Он судорожно сглотнул и тут же схватился за свой посох из боярышника, стараясь не думать больше о спасительном крепком напитке и сосредоточиться на том, что было им всем насущно необходимо, а не погружаться в собственные внутренние проблемы.

Роран вытащил из сумки неровно отрезанную краюху хлеба, помолчал и, чуть улыбнувшись, предложил:

— Может, съешь немного оленины? У меня тут еще осталось. — И он протянул Эрагону можжевеловый прутик с нанизанными на него тремя золотистыми поджаренными кусками мяса. Для сверхчувствительного носа Эрагона этот соблазнительный запах показался особенно насыщенным. Он напомнил ему о тех вечерах, которые он провел в Спайне, и о том, как зимой, бывало, они втроем, он, Роран и Гэрроу, собирались у очага и радовались тому, что они вместе и в тепле, а пурга снаружи может сколько угодно злиться и завывать. У него потекли слюнки. — Мясо еще теплое. — И Роран помахал прутиком у Эрагона перед носом. Но Эрагон все же решил отказаться.

— Нет. Дай мне просто хлеба.

— Ты уверен? Оленина очень вкусная: не слишком жесткая да и зажарилась отлично. А уж какая сочная! Ну, откуси хоть кусочек! Похоже на то замечательное рагу, которое Илейн готовит.

— Нет, мне нельзя.

— Уверен, тебе понравится.

— Роран, перестань меня дразнить и передай мне хлеб.

— Ага! Вот ты немного разозлился и сразу стал лучше выглядеть! Может, тебе вовсе и не хлеб был нужен, а кое-что для поднятия настроения?

Эрагон сердито глянул на Рорана и выхватил у него хлеб.

А Роран лишь еще больше развеселился и, глядя, как жадно Эрагон отрывает зубами куски хлеба, сказал:

— Уж и не знаю, как ты только держишься на одних фруктах, овощах и хлебе! Мужчина должен есть мясо, если он хочет, чтоб у него силы были. Неужели ты по мясу совсем не скучаешь?

— Скучаю и куда сильнее, чем ты можешь себе представить.

— Так зачем же так себя мучить? Каждая тварь в мире ест других живых тварей — даже если это всего лишь растения — просто чтобы жить. Так уж мы устроены. Ни к чему, по-моему, отрицать то, что заведено самой природой.

«Я говорила ему примерно то же самое, — заметила Сапфира, — но он меня не послушался». Эрагон пожал плечами:

— Мы с тобой это уже обсуждали. Ты можешь поступать как хочешь. Я не стану советовать ни тебе, ни кому бы то ни было еще, как вам следует жить. Однако же я, пребывая в здравом уме, не могу съесть существо, чьи мысли я чувства только что разделил.

Кончик хвоста Сапфиры подрагивал, задевая торчавшую из земли вершину каменной глыбы, исхлестанной непогодой, отчего вся ее чешуя позванивала.

«Ах, он совершенно безнадежен! — воскликнула она и, вытянув шею, сняла с прутика, который держал в руке Роран, кусочек оленины, а потом съела и все остальное вместе с прутиком, который так и хрустнул на ее зазубренных клыках. — М-м-м, — промычала она, облизываясь, — ты ничуть не преувеличивал, Роран. Какой вкусный и сочный кусочек! Такой нежный, такой солененький, такая услада для языка, что мне даже хочется поизвиваться от наслаждения. Ты бы готовил это для меня почаще, Роран Молотобоец, а? Только в следующий раз постарайся зажарить сразу несколько оленей, иначе я как следует не наемся».

Роран растерялся, не зная, в шутку или всерьез она высказывает подобное пожелание, а если всерьез, то стоило бы, наверное, вежливо отвертеться от столь неожиданной и довольно обременительной обязанности. Он бросил на Эрагона такой умоляющий взгляд, что тот не выдержал и расхохотался — уж больно жалобное было у Рорана выражение лица, на котором так и читались все его мрачные предчувствия.

Мощные раскаты смеха Сапфиры, сливаясь с хохотом Эрагона, гулко раскатились по ущелью. Зубы драконихи так и сверкали безумным малиновым светом в отблесках догорающего костра.

Часом позже все трое улеглись спать; Эрагон лежал на спине, вытянувшись вдоль горячего бока Сапфиры и завернувшись в несколько одеял, поскольку ночь была холодная. Вокруг стояла полная тишина. Казалось, некий волшебник зачаровал и землю, и небо, и все в этом мире погрузил в вечный сон, чтобы оно так и осталось недвижимым и неизменным под внимательным взором звезд.

Эрагон, не шевелясь, мысленно окликнул дракониху:

«Сапфира!»

«Да, маленький брат?»

«А что, если я прав и он действительно в Хелгринде? Я не знаю, что мне тогда делать… Скажи, как мне поступить? Ты ведь останешься рядом со мной, что бы я ни решил?»