100 великих загадок русской истории - Непомнящий Николай Николаевич - Страница 59

11 марта 1801 года караул в прихожей перед кабинетом императора в Михайловском замке был наряжен от Конногвардейского полка, шефом которого был Константин Павлович. Дежурил корнет Андреевский. Этот караул представлял самую большую опасность для заговорщиков, намеревавшихся ночью проникнуть в кабинет царя, служивший ему опочивальней.

В 10 часов утра 11 марта на плац-параде адъютант Конного полка поручик Ушаков сообщил Саблукову, что по именному приказанию великого князя Константина Павловича он назначается дежурным по полку. Это было вопиющим нарушением, так как на полковника, эскадрон которого стоял в карауле, никогда не возлагалось никаких других обязанностей. Однако, как ни был раздражен Саблуков, он не мог не исполнить приказания. И из караула был удален преданный царю начальник.

Когда в 8 часов вечера Саблуков явился в Михайловский замок сдать рапорт Константину, он сразу же погрузился в атмосферу ожидания каких-то важных событий. У большого подъезда камер-лакей собственных его высочества апартаментов, знакомый Саблукова, предложил ему не ходить к цесаревичу, так как лакей был обязан тотчас донести об этом государю. Доверенный камердинер Константина с удивлением спросил Саблукова, зачем он сюда пришел, и только после того как полковник объяснил, что он дежурный, отпер дверь. Саблуков отрапортовал цесаревичу о состоянии полка. Тотчас же явился Павел. Константин стоял перед ним навытяжку в нервном напряжении. После его ухода Константин сказал Александру, который находился тут же: «Ну, братец, что вы скажете о моих?» Александр спросил Саблукова: «Так вы ничего не знаете?» – «Ничего, – ответил полковник, – кроме того, что я дежурный не в очередь». – «Я так приказал», – сказал Константин. В передней камердинер, подавая Константину стакан воды, увидел в ней перышко и произнес загадочную фразу, бросая его на пол: «Сегодня оно плавает, а завтра потонет».

После полуночи в казармы конного полка к Саблукову прибыл ездовой от Константина и передал ему записку: «Собрать тотчас весь полк верхом, как можно скорее, с полной амуницией, но без поклажи и ждать моих приказаний». Записка была написана примерно в 11 часов 30 минут. На словах ездовой передал: великий князь велел сообщить, что дворец окружен войсками и чтобы зарядили карабины и пистолеты боевыми патронами.

…Таким образом, получается, что Константин не только бодрствовал в ту ночь, но энергично действовал против своего отца.

Сохранился документ, который проливает некоторый свет на события той мартовской ночи 1801 года. Это рескрипт императора Павла I на имя его сына цесаревича Константина. Бумага имеет пометку: «В Михайловском замке марта 11 дня 1801 года». Она составлена императором перед смертью. Рескрипт гласит: «Константин Павлович! Повелеваю вам с вверенным вашему высочеству лейб-гвардии Конным полком выступить сего марта в 23 часа и следовать одному эскадрону в Царское Село, одному в Петергоф, одному в Гатчино и двум в Павловское, где и содержать караулы до смены их кирасирским Ромадановским полком. По прибытии же онаго сбираться всему полку вам вверенному в Павловске. Пребываю вам благосклонным. Павел».

Составив бумагу, Павел тем самым подписал себе смертный приговор. По сути дела, караул Конногвардейского полка был единственной верной стражей, которая могла помешать заговорщикам проникнуть в спальню царя. Подписав рескрипт, Павел удалял свою охрану не только из резиденции, но вообще из города.

По воспоминаниям Саблукова, ровно в девять часов вечера в казармы Конного полка явился фельдъегерь и передал приказ императора немедленно явиться во дворец. Когда Саблуков предстал перед своим караулом в Михайловском замке, внезапно появился император. Он сказал подполковнику по-французски: «Вы – якобинцы». Несколько озадаченный его словами Саблуков ответил: «Да, мой государь». Павел возразил: «Да не Вы, а Ваш полк». Полковник попытался не согласиться: «Пусть буду я, но относительно полка Вы ошибаетесь». Павел ответил по-русски: «А я лучше знаю. Сводить караул!»

Рескрипт Константину Павловичу полностью подтверждает достоверность рассказа Саблукова и ставит ряд вопросов.

«Якобинцы» – это самое тяжелое обвинение в устах Павла. С одной стороны, очевидно, что кто-то из руководителей заговора сумел внушить царю настолько сильное подозрение против Конной гвардии и Константина, что доверчивый Павел проникся убеждением: единственное спасение заключается в том, чтобы удалить людей, которых он еще недавно считал преданными себе. С другой, как знать, может, Павел и имел серьезные основания выслать полк Константина из Петербурга. Ведь его шеф действительно тайно действовал против отца: утром удалил Саблукова из Михайловского замка, а вечером приказал собрать полк.

На следующий день после переворота начальник Конногвардейского караула Андреевский из штандарт-юнкеров был произведен в корнеты. А поручик Ушаков, передавший приказ цесаревича Саблукову заступить на должность дежурного по полку, стал ротмистром. Если вклад Ушакова в убийство императора очевиден, то что выдающегося совершил Андреевский, осталось загадкой. Просто так новым чином не в очередь не награждали.

Константин 14 марта написал Елене Любомирской: «Моего отца нет в живых. Мой обожаемый брат – император… Весь Петербург как бы снова родился, а Россия, мое дорогое отечество, свободно дышит грудью».

Но как же заговорщики проникли в Михайловский замок?

Сын родной сестры создателя «Недоросля» Фонвизина сыграл роковую роль в жизни императора Павла I. Заговорщикам не удалось бы проникнуть в спальню царя, если бы не Аргамаков. Он обладал правом входить в личные апартаменты императора в любое время. По его требованию камер-гусары, охранявшие личные покои царя, открыли двери, и заговорщики проникли в опочивальню Павла. О каком Аргамакове идет речь и почему он имел право входить к императору в любое время дня и ночи?

В марте 1801 года в полку служили два брата Аргамаковы, оба в чине поручика. И тот и другой имели инициалы А.В. Оба состояли в заговоре против Павла и являлись адъютантами. Только один из них – Александр – был адъютантом Преображенского полка, а другой – Алексей – адъютантом батальона генерал-лейтенанта Талызина, то есть лейб-гренадерского батальона, привилегированного подразделения, которое всегда несло караул в Михайловском замке. Павел собирался сделать его своей «лейб-компанией», иначе говоря, превратить в «исключительную стражу, охраняющую его особу».

Когда современники называли Алексея Аргамакова «адъютантом государя», они имели в виду именно адъютанта лейб-гренадерского батальона – человека, у которого были особые функции. «В замке, – вспоминал декабрист Фонвизин, – гарнизонная служба отправлялась, как в осажденной крепости, со всей военной точностью. После пробития вечерней зари весьма немногие доверенные особы, известные швейцару и дворцовым сторожам, допускались в замок. В числе этих немногих был адъютант лейб-батальона Преображенского полка Аргамаков, исправлявший должность плац-адъютанта замка. Он был обязан доносить лично императору о всяком чрезвычайном происшествии в городе, как то о пожаре и т.д. Павел доверял Аргамакову, и даже ночью он мог входить в царскую спальню… Через это Аргамаков сделался самым важным пособником заговора». В 1819 году писатель Цшокке в «Исторических материалах нашего времени» обнародовал на немецком языке анонимную французскую рукопись «К истории заговора против Павла I и воцарения Александра I». Здесь о роли Аргамакова в ночном походе рассказывалось буквально следующее: «Зубов и Бенигсен отправились вслед за… Аргамаковым… Он их провел по лестнице, которая прямо вела в прихожую, где находились на часах у императора два гусара и один лакей. Проходя по коридору, они были остановлены часовым, который им закричал: «Остановись там, кто идет?» Бенигсен ему отвечал: «Замолчи, несчастный, ты видишь, куда мы идем». Часовой, поняв, о чем идет речь, наморщив брови, закричал: «Проходи…» После этого Аргамаков продолжал идти с наивеличайшей поспешностью и тихонько постучал в дверь комнаты камердинера. Этот, не отворяя, спросил, что ему надобно. «Я иду докладывать рапорт свой». – «Что, разве глупы вы, теперь только полночь». – «Что ты говоришь, уже шесть часов утра. Отворяй скорее или в противном случае ты навлечешь на меня большую неприятность от государя». Камердинер отворил, наконец, но, увидя вошедших в комнату семь или восемь человек с обнаженными шпагами, спрятался в угол комнаты. Один из гусар, хотевший с храбростью сопротивляться, получил сабельный удар и тотчас же повалился… другой бежал. Таким образом Зубов и Бенигсен проникли в спальню императора…»