100 великих загадок русской истории - Непомнящий Николай Николаевич - Страница 38

В 1930—1940-х годах развивалось движение рабочих-изобретателей

Работал Большаков в экспериментальной мастерской завода, разумеется, после смены. И однажды, раз за разом меняя конструкцию магнитной катапульты, Большаков получил результат, превосходящий самые смелые ожидания. Деталь от «катапульты» к «гамаку» стала перемещаться мгновенно!

Разумеется, Большаков знал, что скорость распространения электромагнитных волн очень велика, но то, что скорость эта сообщится детали, представлялось невероятным. Действительно, на разгон предмета до скорости света уходило бы столько энергии, сколько ее не вырабатывали все электростанции Советского Союза. А здесь расход электричества был не больше, чем при горении сорокасвечевой лампочки.

Он попытался сфотографировать объект в момент перемещения. Ничего не вышло, но случайно во время съемок экран (лист белой бумаги, на фоне которого Большаков производил съемку) оказался на пути детали. И… деталь переместилась, а экран остался неповрежденным. Повторив опыт в разных условиях, Иван Большаков пришел к выводу, что деталь перемещается: а) мгновенно и б) в волновом виде. Зная о физике лишь из школьных пособий и научно-популярных брошюр, он сумел сделать заключение, что в его «катапульте» происходит преобразование вещества в электромагнитные колебания, а в «гамаке» – обратная трансформация.

Большаков, похоже, и не догадывался, что сделал открытие мирового значения. Он думал, что этот эффект – переход вещества в поле и обратно – известен «большой физике», а на заводе не применяется вследствие разрыва между передовой наукой и практикой.

Отладив прототип нового транспортера, Большаков продемонстрировал его заводским инженерам. Транспортер был встречен довольно прохладно. Чтобы это понять, нужно представить себе обстановку, царившую на оборонных заводах в то время. Работа велась в две смены, без выходных дней, жесткий и чрезвычайно напряженный график требовал полной отдачи и людей, и механизмов. Транспортер же Большакова не обещал ни качественного роста производительности труда, ни улучшения характеристик выпускаемой продукции. А продукцией Воронежского завода им. Коминтерна были реактивные минометы, впоследствии известные как легендарные «катюши». И без того сроки срывались, так что обстановка не располагала внедрять никем не одобренные, не прошедшие испытание нововведения. Если бы «транспортерами Большакова» начали заменять существующие, вполне надежные и приемлемые, это неизбежно привело бы к задержкам. А если бы транспортеры себя не оправдали? Вредительство! С другой стороны, давать отрицательный отзыв эксперименту тоже было чревато – в будущем подобное могло обернуться обвинением в сознательном торможении прогресса. Опять вредительство! А вредительство в предвоенные годы сулило приговор строгий и скорый.

Поэтому «транспортеру Большакова» (как и другим великим и безвестным изобретениям) предстояло пройти испытание волокитой. О нем отозвались как о любопытном предложении, но потребовали оформить соответствующим образом документы, предоставить теоретическое обоснование принципов работы, чертежи и т.д.

А в теоретическом обосновании, как и в черчении, Большаков был не силен. То есть начертить рабочую схему для себя или для другого мастера он мог, но исполнить красивый, безукоризненный чертеж – нет. У него и кульмана-то не было.

Правда, выход из ситуации все же имелся: взять в соавторы дипломированного специалиста. Но тут Большакову не повезло. Инженер Людвиг Герстнер, который и прежде неоднократно помогал Большакову, попал под репрессии. Получалось, что Иван, вольно или невольно, был связан с врагом народа, а потому и сам он стал фигурой нежелательной. Остальные инженеры шарахались от него, как от зачумленного.

К тому же с Иваном случилась странная болезнь. Руки, лицо и частично тело покрылись незаживающими язвами, стали выпадать волосы, появилась лихорадка, общая слабость, утомляемость. Первоначальный диагноз дурной болезни отвергли, реакция Вассермана спасла репутацию, но определить причину страданий воронежские медики не могли. Наконец известный дерматолог доктор Майзель заподозрил лучевую природу язв – они выглядели чрезвычайно схожими с язвами, полученными при мощном и длительном рентгеновском облучении. Правда, Иван Большаков с рентгеновскими установками не контактировал, но картина поражения кожи была весьма характерной. При соответствующей терапии язвы стали заживать, но очень, очень медленно.

22 июня началась война. Продолжительность рабочего дня увеличилась, времени для побочных исследований не оставалось. Все-таки Большакову удалось провести пробы на рентгеновское излучение. Выяснилось, что его источником были не «катапульта» и не «гамак», а кусок стали, выполнявший роль детали, объекта перемещения. Кусок этот, массой около килограмма, засвечивал покрытую специальной эмульсией пленку, находящуюся в плотном конверте черной светонепроницаемой бумаги. Следовательно, решил Иван, в процессе преобразования вещества в поле и обратно предмет приобретает свойства радиоактивности. Открытие означало, что применять подобный транспортер на производстве невозможно, и Большаков решил отложить работу над магнитным транспортером до более спокойных времен. Установку вскоре разобрали – в обмотках электромагнитов было несколько килограммов ценнейшей меди, которая требовалась для иных целей. Война поглощала все ресурсы.

А обстановка на фронте летом 1942 года складывалась весьма скверно.

В ходе операции «Блау» группировка, в которую входили немецкие и венгерские войска, 6 июля захватила Воронеж. Часть промышленных предприятий удалось эвакуировать, часть – взорвать, но и оставшиеся чрезвычайно интересовали германское руководство: к примеру, завод синтетического каучука, необходимого для немецкой военной промышленности, или завод Коминтерна, выпускающий «катюши». Была предпринята попытка восстановить производство, для чего применяли политику кнута и пряника. Воронежцев призывали вернуться на заводы, обещая тем, кто будет работать на благо великой Германии, сытую и довольную жизнь, саботажников же и уклоняющихся ждала виселица.

Большая часть специалистов была эвакуирована вместе с заводами на Урал и далее, но места в поездах хватило не всем – с эвакуацией тянули до последнего часа.

Остался в Воронеже и Иван Большаков. Вследствие напряженной работы и ухудшившегося питания у него опять открылись язвы на руках, и, как неработоспособный, он не был включен в списки подлежащих первоочередной эвакуации.

К удивлению Большакова, вскоре его навестил Петр Б., один из немногих, кто стал активно сотрудничать с оккупантами. Он предложил Большакову вернуться на завод и, более того, вновь собрать «магнитный транспортер», который, по словам Петра Б., весьма заинтересовал немцев. Отказ от предложения был чреват репрессиями не только в отношении Большакова, но и членов его семьи.

Иван вышел на работу, но установку собирать не торопился, отговариваясь болезнью и отсутствием материалов, хотя бы той же медной проволоки. Руки Ивана являли собой весьма убедительное свидетельство нетрудоспособности, с материалами тоже было не просто, потому особенно на Большакова не нажимали. В знак доброй воли Большаков изготовил для германского представителя подарок – пресс-папье с нацистской символикой. Сделанное очень искусно, оно являло собой еще и символ покорности русского народа, и потому Курт Винклер, назначенный ответственным за восстановление завода, держал его у себя на столе и с удовлетворением показывал посетителям: мол, если найти подход, от русских можно получить пользу.

Впрочем, особенно большой пользы не получилось – советские войска удержали за собой левый берег Воронежа и оттуда подвергали город непрерывному обстрелу, так что восстановление промышленных предприятий было сорвано.

От переживаний или от других причин Курт Винклер заболел экземой, лицо и руки его покрылись гноящимися язвенными высыпаниями, что привело к заражению крови и смерти.