100 великих тайн Второй мировой - Непомнящий Николай Николаевич - Страница 76

Через пару дней в Москву пришло второе сообщение от Авалова. Затем третье, четвёртое, пятое… И каждое сыграло свою роль не только в позиции советской делегации на Тегеранской конференции, но и, что гораздо важнее, в послевоенных советско-французских отношениях.

Вернувшись из Алжира в Тегеран, Агаянц уже как руководитель резидентуры активно включился в подготовку встречи «Большой тройки» и прежде всего в обеспечении её безопасности.

«Дальний прыжок» — так называлась диверсионно-террористическая операция, которая в строжайшей тайне разрабатывалась на сверхсекретной базе СС в Копенгагене. «Мы ликвидируем „Большую тройку“ и повернём ход войны. Мы похитим Рузвельта, чтобы фюреру легче было сговориться с Америкой», — заявлял один из разработчиков операции штурмбаннфюрер СС фон Ортель.

20 ноября 1941 года Агаянц прибыл в Тегеран. Свою работу в Тегеране он начал с того, что, детально ознакомившись с положением дел на месте, обратился к руководству разведки с предложением в корне пересмотреть всю работу резидентуры. «Наш аппарат, — писал он в своём донесении, — загружен работой с материалами и агентурой, которые, однако, не освещают вопросы политической разведки и не отвечают повседневным нуждам нашей дипломатической и политической работы в стране». Критический разбор деятельности резидентуры подкреплялся развёрнутым планом её реорганизации, перевода на рельсы наступательной разведывательной работы. Получив «добро», Агаянц провёл строжайшую «ревизию» доставшегося в наследство «хозяйства». Особое внимание он уделял созданию надёжных агентурных позиций в высшем армейском эшелоне Ирана. Отныне в Москву регулярно поступала достоверная информация не только о планах и намерениях правительства Ирана, но и о подготовленных резидентурой мероприятиях по обеспечению безопасности и сохранности стратегических поставок (олова, каучука и др.), следовавших в Советский Союз из района Персидского залива через порты Дампертшах, Бушир и Кур. Под контролем оказалась и деятельность (как выяснилось, далеко не дружественная по отношению к Советскому Союзу) английской разведки. Возглавлял её тогда Оливер Болдуин, сын бывшего премьер-министра Великобритании. Англичане активно сотрудничали с антисоветскими националистическими организациями, действовавшими в глубоком подполье на территории Армении.

Больше всего проблем доставляли Агаянцу разведывательные службы Германии, достаточно прочно обосновавшиеся в Иране, во многом благодаря тому, что престарелый шах открыто симпатизировал Гитлеру. В районе Тавриза активно действовала группа Шульце-Хольтуса. Этот резидент абвера вначале вполне официально выступал в качестве генерального консула Германии в Тавризе. Но затем перешёл на нелегальное положение, превратившись в муллу с красной от хны бородой. Летом 1943 года, незадолго до встречи «большой тройки», он получил приказ из Берлина обосноваться у кашкайских племён в районе Исфагани. Вскоре туда были сброшены парашютисты из команды Отто Скорцени, оснащённые радиопередатчиком, взрывчаткой и целым арсеналом.

Почти одновременно с Шульце-Хольтусом на нелегальное положение перешёл резидент гестапо Майер, группа которого действовала в непосредственной близости от иранской столицы. Сам Майер преобразился из германского коммерсанта в иранского батрака, работавшего могильщиком на армянском кладбище. Накануне Тегеранской конференции к нему также были сброшены шесть парашютистов-эсэсовцев Скорцени.

С Миллером же приключилась такая история. Располагая данными о том, что этим асом абвера долго и настойчиво занимается британская «Сикрет интеллидженс сервис», Агаянц предложил англичанам объединить усилия. С обоюдного согласия было решено Миллера до поры до времени не трогать, дабы выявить всю его агентуру, все связи в иранском истеблишменте. Однако это джентльменское соглашение было нарушено англичанами, которые, даже не поставив в известность своих советских коллег, захватили Миллера буквально за день до начала работы Тегеранской конференции.

Информацию о «Дальнем прыжке» В. М. Молотов сообщил послу США в Москве Авереллу Гарриману, входившему в состав американской делегации в Тегеране. Одновременно было передано предложение Сталина о том, чтобы Рузвельт по соображениям безопасности поселился в советском посольстве. Американский президент принял это предложение, к явному неудовольствию Уинстона Черчилля. Ведь Рузвельту предлагали поселиться в посольстве Великобритании, территория которого примыкала к советскому посольству. Но предложение англичан осталось без ответа. В течение одной ночи для Рузвельта и его обслуги были оборудованы несколько комнат в основном здании посольства СССР.

Агаянц проработал в Иране до весны 1946 года. Периодически он выезжал в Алжир для встреч с генералом де Голлем и его ближайшими соратниками. Выполнял и другие задания Центра, в том числе и довольно деликатные. Например, ему довелось несколько раз инкогнито посещать районы Ирана, населённые курдами, которые подняли восстание против шахского режима, а заодно и Москву объявили своим врагом, поскольку, мол, она дружит с шахом. В результате обстоятельных и умело проведённых Агаянцем бесед с влиятельными старейшинами и религиозными лидерами курдских племён ненужная Москве «головная боль» была полностью снята.

В сентябре 1946 года ещё не успевшего «остыть» от Тегерана Ивана Ивановича направляют в Париж. Командировка Агаянца во Францию закончилась довольно быстро. Работа на износ, с раннего утра до глубокой ночи и туберкулёз давали о себе знать. «Кто мало спит, тот много видит», — любил повторять Иван Иванович.

Осенью 1947 года он вернулся в Москву. Ему предстояла операция. Она практически не принесла облегчения. К старой болячке — туберкулёзу — добавился рак лёгких. Помогала ему лишь железная сила воли. Агаянцу пришлось отойти от активной оперативной работы и переключиться на преподавательскую — его назначили начальником кафедры спецдисциплин в разведшколе.

Здесь неугомонный Иван Иванович усиленно пробивает идею о создании принципиально нового подразделения в структуре советской разведки. И в конце 1950-х оно появляется. На Западе его окрестили «Управлением Д». Оно призвано было создавать необходимую нашему МИДу и другим внешнеполитическим и внешнеэкономическим органам обстановку и условия в той или иной стране или районе мира. Во главе новой структуры был поставлен Агаянц. Своевременность создания новой структуры долго доказывать не пришлось. Во всяком случае, в «Нью-Йорк геральд трибьюн» вскоре появилась весьма примечательная публикация. В ней сообщалось о том, что ЦРУ США представило на рассмотрение конгресса доклад, в котором жаловалось, что осуществлению многих её оперативных мероприятий мешает деятельность советского «Управления Д», возглавляемого генералом И. Агаянцем.

9 мая 1968 года Иван Иванович Агаянц позвонил домой из больницы. Справился о здоровье и настроении близких, поздравил сына с днём рождения. После чего помолчал несколько мгновений и произнёс своим обычным, ровным, чуть глуховатым голосом: «Целую. До встречи!» Это был его последний звонок, через три дня его не стало.

У гроба, выставленного в клубе МГБ на Лубянке, в торжественном карауле стояли не только его соратники и ученики. Отдать последний долг чекисту-дипломату пришли Юрий Андропов, Андрей Громыко, руководители Минвнешторга, Минобороны, Минкультуры и многих других министерств и ведомств. В очерке-некрологе, предназначенном для внутреннего пользования, были такие строки: «Его деятельность на практической агентурно-оперативной работе за рубежом была чрезвычайно продуктивной. Достаточно сказать, что в период 1941–1947 гг. он лично завербовал несколько ценных агентов, которые по настоящее время являются источниками получения важной документальной информации… Несомненен и очевиден также личный вклад Агаянца в разработку и осуществление крупных комплексных активных мероприятий, нанёсших видимый и зримый ущерб противнику…»

Его имя при жизни было окружено легендами. Агентура из иностранцев, с которыми он работал, неизменно сохраняла о нём самое высокое мнение. И что удивительно, многие из них соглашались на сотрудничество с советской разведкой только лишь благодаря личному обаянию этого человека с большой буквы, силе его характера и умению убеждать. Соглашались потому, что видели в нём достойного представителя своей страны.