Колесницы в пустыне - Непомнящий Николай Николаевич - Страница 2

С каждым годом все дальше и дальше уходит это время. Стираются образы, рассыпаются в прах паруса и деревянные корпуса судов. Потомки давно уже забыли о делах своих предков. От них не осталось следа. Вот только старая португальская крепость на берегу залива Делагоа. Через каждые десять метров из бойниц торчат жерла четырехдюймовых пушек. Обстреливалось практически все пространство на десятки метров вокруг форта. Если бы пушки выстрелили сейчас, то сбили бы пальмы вокруг, вышибли бы стекла в представительстве южноафриканской авиакомпании, повредили бы здание порта. Конечно, они этого уже не сделают, это фантастично. Но не ловим ли мы себя на мысли, что стрельба из таких пушек вообще нереальна, как нереально и то, что эта крепость жила, что там варили обед и ложились спать, любили и строили козни, готовились в дальние походы в глубь страны и копили награбленные ценности? Время берет свое: прошлое покрывается дымкой нереальности. А ведь все это было…

Началось это очень давно, задолго до того, как была построена крепость. Здесь, на территории Мозамбика, белых людей пока не знали.

…Вспоминается одна интересная встреча в Понта-ду-Оуру («Золотой бухте»), на крайнем юге страны, которую первые португальские мореходы поначалу не заметили.

Группа рыбаков-шангана, поймавших несколько часов назад двухметровую акулу, сидела на песке, ожидая, пока сварится маниока. Вода долго не закипала, но люди терпеливо ждали; главный — седой старик с морщинистыми руками — водил пальцем ноги по песку, вырисовывая какие-то фигуры. Я подошел поближе и протянул детям несколько конфет. Старик посмотрел в мою сторону и спросил на языке шангана: «Сколько стоит?» Я отрицательно замотал головой, а про себя подумал: «Не очень-то их здесь баловали португальцы, раз даже пустяковые подарки они не хотят принимать безвозмездно…» А когда рыбаки поели и ушли в поселок, я подошел к рисункам, оставленным стариком на мокром песке.

На гладкой желтой поверхности мелкого кварцевого песка старый рыбак нарисовал несколько лодок, людей, вооруженных гарпунами, и три рыбины. Лодки были закругленные, похожие на те, что сегодня используют шангана при рыбной ловле вблизи берегов. Рисунок старика живо напомнил наскальные изображения, найденные в последние годы в отдельных районах Южной Африки, и один давний спор антропологов, археологов и ихтиологов.

В поездках по Центральному Мозамбику я не раз видел различные приспособления для рыбной ловли: запруды на тихих, поросших тростником речках, плетеные круглые силки-загоны, длинные прочные удилища рыбаков, подстерегающих добычу по пояс в воде, спокойно переносящих укусы комаров и пиявок.

— Давно вы этим занимаетесь? — задавал я один и тот же вопрос жителям Муйане и Муррупулы, Алто Молокуэ и Нуапарры.

— Нет, со времени, когда пришли белые.

— А кто вас этому научил?

— Мы научились этому от отцов, а те — от дедов.

— А деды? От кого переняли опыт деды?

— Деды научились у белых охотников и рыболовов— у португальцев, которые жили здесь.

Большинство местных африканских рыбаков считали своими учителями португальских колонистов, привезших с собой снасти, лодки, лесу.

— А до португальцев?

— До них мы не рыбачили…

Продолжать расспросы было бесполезно, не было с собой доказательств — копий наскальных рисунков, найденных в этих краях. Они лежали дома, в Москве. И на них ясно были видны рыбаки, лодки, гарпуны, даже мелкая рыбешка, даже рябь на воде. И все рисунки очень старые.

Значит, современные африканские рыболовы заблуждаются? Выходит, у них были предшественники? Но почему они о них ничего не знают? Почему не сохранилась традиция? Где легенды, исторические свидетельства? Может быть, это были не банту — не представители той большой языковой группы, которая сейчас населяет южную треть Африканского континента, а какой-то другой народ? Ведь шангана и макуа пришли сюда сравнительно поздно. Не поискать ли в других пластах истории Юго-Восточной Африки?.. Все эти вопросы до сих пор задают себе африканисты. Ответа ждали долго. И вот недавно, перелистывая старые книги о Мозамбике, историки нашли описание кораблекрушения португальского судна «Сан-Томе», составленное в 1589 году Диогу ду Коуту. Потерпевшие были выброшены на берег около бухты Сент-Люсия и оттуда шли на север по берегу до Софалы. По дороге в одном из селений они встретили португальца, который поведал им такую историю: «Поднявшись на судне вверх по реке в торговых целях (к сожалению, название реки не приводится), я обнаружил людей на маленьких лодках, ловивших рыбу, и отметил, что когда они хотят получить что-нибудь с берега, то направляют лодки к месту, откуда могут быть хорошо услышаны, и подают сигналы в виде свистков, по которым жители деревни и подносят им все, что нужно, ибо понимают смысл этих звуков, хотя и имеют свой язык, отличный от всех языков в округе…»

Не здесь ли, в этих нескольких строчках, кроется разгадка таинственных рыболовов? Щелкающий, свистящий язык, отличный, как сказано у хрониста, от всех языков в округе, был только у готтентотов. Потерпевшим в 1622 году крушение морякам они вынесли молодую овцу и молоко в кувшинах. В этом же обширном районе помещает их крупнейший исследователь истории Южной Африки Джордж Тил. Он пишет, что банту, жившие к югу от бухты Делагоа, вообще не употребляли в пищу рыбу. Выходит, что до конца прошлого века банту в этом районе почти не использовали лодок. А готтентоты использовали. Так не они ли были подлинными учителями нынешних рыболовов-банту? Ничего не говорит об этом устная традиция макуа и шангана, молчат легенды племени тонга. Только наскальные рисунки, найденные в пяти-шести точках Мозамбика, Южной Африки, Лесото и Малави, сохраняют память о таинственных африканцах, которые на заре нашей эры на маленьких круглых лодках с якорями пошли однажды по рекам и по морю, захватив гарпуны, и, отведав рыбы, сделали рыболовство своим постоянным занятием…

Этот период истории у африканистов принято называть «временем до европейской колонизации». В Европе шел X, а может быть, XIII век — Африке это было безразлично. Тут вели счет по правителям, лунам, религиозным праздникам, солнечным затмениям и урожаям. Юго-Восточная Африка только-только научилась возделывать зерновые, жила охотой, собирательством и морским промыслом. Всюду, где жили готтентоты, было распространено скотоводство. На развалинах смитфилдской и уилтонской археологических культур рождались новые производственные отношения. Об этих временах мы знаем очень мало. Но люди этих времен были одаренными художниками, они умели рисовать на скалах, использовали окиси железа лимонит и гематит для получения желтого и красного цветов. Они делали прекрасные изображения самих себя, животных, рыб, птиц. Они умели видеть красоту. Значит, у них было чувство прекрасного? Но ведь именно это отрицали первые белые, пришедшие сюда в XV веке. Легкие и крепкие суда африканцев намного опередили по скорости и устойчивости тяжелые и неуклюжие барки и каравеллы Европы. Их рудокопы и старатели добывали золото в шахтах и наносах рек в таких количествах, какие не снились даже средневековым европейским алхимикам. Правда, у них не было пороха и ружей, и это их погубило.