Рефлекс убийцы - Обухова Оксана Николаевна - Страница 7

Помимо лакового ошейника с камушками, на собаке оказалась какая-то смешная юбочка из плюша с блестками. Арно высунул из пасти острый розовый язычок и в ответ облизал напудренный хозяйский нос.

Генриетта истово прижала трепыхающуюся собачонку к груди, потом распределила ее лапки по животу и привычно прижала локтем.

Арно привычно обвис когтями вниз.

— Надежда Прохоровна, вы тоже обязательно приходите на представление, — неожиданно, потому что смотрела на суетящихся в гостиной официантов, сказала Генриетта. Повернулась к бабе Наде, прищурилась. — Вы, как я догадываюсь, в отель за обществом приезжаете? А из-за нас сидите тут в одиночестве?.. Приходите. Будет кофе, чай, пирожные…

Надежда Прохоровна не успела поблагодарить, поскольку в кармане запиликал мобильный телефон. Она достала трубочку наружу, прищурилась… Соседка.

— Алло, Надежда, у вас домашний занят, звоню по сотовому спросить — у вас пяток яиц до завтра есть?

— Есть, Таня, иди, — кивнула баба Надя. — Спроси у Софы, я сейчас не в Москве…

— Ой! — икнула рачительная к роумингу соседка-пенсионерка. — Всего хорошего! — И, не дожидаясь ответного прощания, оборвала связь.

Надежда Прохоровна прибрала мобильник в карман, поглядела на Разольскую…

На слегка одутловатом лице Генриетты читался такой ужас, словно Надя Губкина только что на ее глазах гадюку в карман упрятала.

— Вы пользуетесь мобильным телефоном?! — прижимая к груди обе растопыренные ладошки в перчатках, придавливая привычного Арно, прошептала та. — Как можно?!

— Чего можно? — растерялась бабушка Губкина.

— Мобильный. Телефон. Это же — оружие! — Толстая шея Генриетты вытянулась, глаза вылезли из орбит.

«У одной из постоялиц странная фобия на электронику образовалась… нетривиально реагирует…» — припомнились переданные Палычем слова пропавшего Баранкина.

Так, значит, вот как оно бывает, когда нетривиально реагируют.Глаза навыкат, шея из плеч… Того гляди, и пена на губах покажется…

Надежда Прохоровна собралась было пожалеть болезную, сказать что-то утешительное…

Но Генриетта Константиновна, все с тем же ужасом глядя на Надю Губкину, медленно, словно боясь повернуться спиной к «вооруженной особе», поднялась из кресла и бочком, бочком засеменила в гостиную.

Собачка тявкнула. Надежда Прохоровна оторопело наблюдала, как блеснул в последний раз нарядный траурный ошейник и исчез за выступом стены.

Жалко убогонькую. Храни нас, Господи, от подобных немочей…

В гостиную Надежда Прохоровна отправилась, только когда мимо нее прошел высокий магв лаковых штиблетах, широкой атласной накидке поверх концертного смокинга — так, кажется, Софа называла подобные пиджачки с блестящими лацканами — и с котелком в руках. На верхней губе фокусника клейко сидели миниатюрные закрученные усики, глаза блестели целенаправленными фонарями.

Следом за магом два щуплых боя тащили огромный, обклеенный картинками чемодан.

Циркач ворвался в гостиную. По сценарию ожидая аплодисментов, широко распахнул накидку, взмахнул цилиндром…

Никто артисту не похлопал, кислые улыбки соответствовали обстоятельствам больше.

Откуда-то полилась негромкая восточная мелодия…

И баба Надя почему-то представила, как из котелка циркача медленно поднимается раскрытый капюшон очкастой кобры.

Или очковой. И это должен быть факир.

Не важно.

В центре большого ковра, выступающего в качестве сцены, прислуга уже давно установила небольшой круглый столик, циркач небрежно шмякнул на него цилиндр. Надежда Прохоровна подумала, что надо обязательно посмотреть — появится ли из котелка кролик или парочка голубей, и осторожненько вошла в гостиную.

Села сразу возле двери на небольшой диванчик рядом с овальным столиком (тут же появился официант, шепнул: «Чаю, кофе, пирожных?») и приготовилась с удовольствием поглядеть на ловкого факира. То есть фокусника.

Основная часть присутствовавших сидели к бабе Наде спиной. Преимущественно по трое: вдова с дочерью и зятем, Генриетта с Минкиным и Мишей Богровым. У столика возле самой стены вдвоем устроились Аделаида и Богдан.

Циркач начал творить обманные чудеса: из котелка, вполне ожидаемо, появился-таки вос-хитительный крошечный кролик с мягкой, как пух, шерсткой. Куда же без него? Прямо из белых перчаток фокусника выпархивали колоды карт и куриные яйца, подсвечник превращался в букет пионов.

В одном из номеров циркач задействовал Генриетту и Минкина. Из уха Богдана вытащил целую елочную гирлянду, из декольте Анны серебряную монету…

Народ постепенно раскрепостился и начал похлопывать. Севе пришлось уйти — замучил насморк и чих, следом за ним вышел унылый даже на цирковом представлении Михаил Терентьевич… Генриетта в их отсутствие угощала собаку кофе. Подставляла под наморщенный нос Арно крошечную чашечку.

Вернулся Богров. Аккуратно взял двумя пальчиками белую кофейную чашку, отхлебнул, поглядел на фокусника, поморщился… Складывалось впечатление — Михаил Терентьевич не относится к поклонникам циркового искусства.

Да и, по правде сказать, веселились в основном молоденькая Аня и пожилая Генриетта. Фокусник постоянно задействовал бабушку с собакой в каких-то репризах, та на удивление понятливо и артистично выполняла его просьбы… Арно безропотно садился в «волшебный» ящик.

Михаил Терентьевич встал. Сделал несколько шагов по направлению к двери, пошатнулся, рванул воротничок рубашки — на пол полетели две верхние пуговицы, галстук съехал набок… Лицо Богрова налилось удушливой синюшностью. До двери он не дошел, тяжело, полубоком, рухнул рядом с бабой Надей и сипло задышал.

Неподалеку, за дверью, сцепив ладони на причинном месте, стоял в коридоре молоденький официант — уж он-то был поклонником циркового искусства абсолютно точно! — и, улыбаясь, наблюдал за манипуляциями фокусника с веревочкой.

Кроме бабы Нади, никто не видел, как свалился на диван Михаил Терентьевич. Как протянул к ней руку, захрипел…

— Эй, эй, ты что?! — всполошилась Надежда Прохоровна, подставила под падающую голову колени, склонилась, выпрямилась снова. — Эй! Кто-нибудь!! Помогите!

Улыбающиеся лица медленно развернулись к бабушке Наде и так же медленно перестали улыбаться.

Надежда Прохоровна приподняла одно колено, ей показалось, что Богров хочет кому-то что-то сказать, увидеть кого-то…

Синеющие губы едва слышно выдавили слова:

— Прости… прости… ш-кура…

Голова его безвольно скатилась с колена назад, глаза остановились, сверкнув белками.

В гостиной истошно закричала женщина.

Откуда-то из недр сценического костюма фокусника выпорхнул голубь, взвился под потолок, спикировал на люстру. Хрустальные висюльки люстры мелодично трепетали и вторили уже дуэту женских голосов.

Часть вторая

МЕСТО ГОРОДСКОЙ СУМАСШЕДШЕЙ УЖЕ ЗАНЯТО!

Ночью бабе Наде приснился Вася. Веселый, в расхристанной рубахе, заломленном картузе.

Стоит, опираясь плечом на дверной косяк, одна нога вывернута вперед другой да молодецки эдак на мысок поставлена. Перекинутый через плечо пиджак одним пальцем за вешалку придерживает. В зубах ромашка белая.

«О-о-ох, — сказала Надя Губкина во сне, — Вася, ты ли?!»

Стоит, молчит, улыбается, ромашковый стебелек из одного уголка губ в другой гоняет.

И запах. Почему-то не ромашковый, не терпкий мужской дух — еловым лапником от Васи тянет.

Таким, которым когда-то свежий могильный холмик укрывали. Щедро — вокруг и поверху.

«О-о-ой, — перепугалась баба Надя, — ты за мной, что ль, Вася?!»

Молчит, ладошкой как будто комара от щеки отгоняет.

«Вася!!» — прикрикнула вдова.

Улыбается покойник.

Надежда Прохоровна закричала, кажется, во сне и очнулась. Открыла глаза, и будто свет на месте, где только что Вася стоял, мигнул. И будто где-то неподалеку дверь тихонечко захлопнулась.

В груди гулко забухало сердце, Надежда Прохоровна смотрела на дверной проем и не решалась даже присесть на кровати.