Жена Петра Великого. Наша первая Императрица - Раскина Елена Юрьевна - Страница 5

— Что же вы мне, батюшка, ничего не предскажете? — обиделся Эрнст.

— Ты будешь служить делу веры и просвещения, как подобает сыну священника! — жестко заметил Глюк. — Но лишь при условии, если раз и навсегда усвоишь, что наушничанье и подличанье не к лицу христианину.

Больше Эрнст вопросов не задавал, только то и дело посматривал на Марту. Эта девчонка и нравилась ему, и раздражала. Нравилась — красотой, а раздражала неуемным нравом! Ущипнуть бы ее за розовые щечки или — того лучше — поцеловать!.. Да нет, вырвется, отплатит затрещиной или, того хуже, побежит жаловаться отцу. Этого никак нельзя допустить. А все-таки хороша названая сестричка! Так и дышит огнем! «Непременно зажму ее в каком-нибудь укромном уголке, подальше от старших!» — пообещал себе Эрнст.

В тот вечер, когда дети и домочадцы пастора разошлись по своим комнатам, смиренный служитель Божий всерьез задумался о судьбе Марты. За окном неспешно вступала в свои права поздняя прибалтийская весна и, по своему северному обыкновению, топила наметенные за зиму сугробы не тускловатым солнцем, а нудно капавшим второй день дождем. Смущенные слякотью горожане надежно засели в домах. На улицах было тихо и пустынно, только мягко струился янтарный свет фонарей да из некоторых, неплотно прикрытых окон раздавались звуки вечерних псалмов. Узенькие улочки Мариенбурга замерли в ожидании неведомого будущего. Что-то неотвратимо надвигалось на город — грозное, как судьба… Или как московиты, подумалось пастору.

Московитов в городе боялись. Даже говорили о них шепотом, боязливо оглядываясь на восток. Мол, если не защитит христианнейший король Карл, придут страшные бородатые люди в медвежьих шапках, о которых поговаривают, что они не только варвары, а и вовсе — язычники, сожгут дома и храмы, пограбят добро, надругаются над горожанками! Разве может небольшой гарнизон Мариенбурга противостоять огромной армии царя Петра?! Его величество Карл XII все скитается с войском где-то в Польше, все ловит ускользающую, словно польская конница, военную удачу, все не спешит на подмогу своим верноподданным! Страшные слухи наполняют Лифляндию: говорили, что русский медведь уже оправляется от ран, нанесенных ему шведским львом под Нарвой. Глядишь, осмелеет упрямый царь московитов Петр, и мертвой хваткой вцепится он не в горло, а прямо в уязвимое подбрюшье последнему викингу Карлу XII! И ставкой в их смертельной схватке станут тогда земли древней Латгалии. Не отдаст ли шведский Карл, этот беспечный и легкомысленный юнец, даром что славный воин, такой лакомый кусок, как Ливония, московитам? Что будет тогда с Мариенбургом и его богобоязненными жителями?

Пастор Глюк, впрочем, единственный в городе не боялся московитов. Он даже по-своему уважал этот многочисленный и долготерпеливый народ, чтил его славянские корни и древнюю христианскую веру. Пастор не раз и не два бывал в старинных православных монастырях — в Псково-Печорском, Ладожском. Изучал церковнославянский язык, читал вместе с игуменом Псково-Печорским старинные книги, свободно говорил и писал по-русски. Он даже осмеливался мечтать о том, что московиты помогут его Ливонии-Латвии освободиться от власти шведской короны. Впрочем, будучи человеком не только образованным, но и многоопытным, Эрнст Глюк всегда помнил о нелегкой судьбе изгнанника Паткуля и потому предпочитал держать свои мысли при себе. Иначе, хоть до Стокгольма и далеко, недолго будет запеть псалмы не с церковной кафедры, а с эшафота!

Госпожа Христина вошла в кабинет мужа осторожно и тихо. Подошла, нежно коснулась губами плеча пастора, стоявшего у окна, ласково спросила, не пора ли ложиться спать.

— Я думаю о Марте, — вздохнув, сказал пастор. — Пора подыскать ей достойного мужа. Надеюсь, ты помнишь, как я обещал это ее родителям.

— Наш мальчик Эрнст давно вздыхает по ней, — улыбнулась пасторша. — Поженим их и обеспечим счастье нашего старшего сына, а девочка останется в семье.

— Бездельнику Эрнсту надо прежде стать мужчиной! — строго заметил пастор. — Этот ветреник не годится в мужья нашей Марте.

— Кто же тогда подойдет твоей бесценной Марте, раз наш мальчик, видите ли, ей не чета?! — обиделась за сына пасторша и от досады дала полную волю едкой женской иронии. — О, я знаю, я увидела это в твоих грандиозных замыслах! Вне сомнения, лучшей партией для приемной нищенки станет коронованная особа! Только вот никак не выберу, Его Величество Карл XII или царь московитов?

Преподобный Глюк давно привык к подобным выпадам супруги. Подобно многим любящим и великодушным натурам, он просто не замечал их, дабы не унижать в собственных глазах светлый образ избранницы жизни.

— Надо подыскать для Марты достойного молодого военного, — ответил он. — Лихого красавца с усами в помаде и пустой головой найти несложно. Сложнее — честного малого, который действительно полюбит ее! Важно, чтоб он действительно походил на самого достойного представителя солдатского сословия, которого Господь сподобил меня узнать… На отца нашей Марты и моего друга Самойла, мир его удалой душе!

Пастор задумался о былом, опустив тяжелую голову на ладонь. Госпожа Христина вновь приблизилась к нему и нежно обняла. Этот человек, порой раздражавший, а порой пугавший ее непостижимыми глубинами своего разума, был все же искренне любим.

— А что, если это будет один из шведов? — осторожно спросила пасторша. — Не все же они бессовестные мародеры и распутники!

— Человека судят по его делам и по его душе, а не по цвету мундира, — с уместным пафосом заметил преподобный Эрнст Глюк. — Как бы я ни относился к шведской короне, это не значит, что я стану презирать самого последнего из ее солдат, если он не заслуживает этого. Ты же знаешь, мы добрые знакомые с нашим комендантом герре фон Тиллау и с другими офицерами гарнизона. Только все они уже немолодые люди, неинтересные юной девице…

— Тогда лучше Йохана Крузе никого не найти! — вдруг решительно заявила госпожа Христина.

— Какого Йохана Крузе?

— Он трубач Уппландских драгун, что стоят на квартирах у нас в городе. Несколько неотесанный, но, мне кажется, вполне приличный и к тому же смазливый юноша из уважаемой семьи. Я видела, как они с Мартой переглядываются в церкви, во время службы.

— Кажется, я замечал, что один шведский солдатик зачастил в храм, — пастор задумчиво нахмурил густые брови — Только, я думал, его занимают мои проповеди: он так внимательно слушает! Впрочем, молодости свойственно совмещать несовместимое. Если ему равно по сердцу и Слово Божье, и Марта — это говорит о нем с лучшей стороны. Трубач, конечно, небольшой чин… Но старый друг Самойло, помню, говаривал, что смышленому парню путь в офицеры из трубачей короче, чем из эскадронного фрунта! [1]А что же наша девочка?

— Видел бы ты, дорогой, как бесстыдно она ему улыбается! Словно они знакомы уже много времени! Фи!! Правда, твоя любимица и нашему Эрнсту строит глазки. Что взять с полячки? Она капризна и ветрена от рождения! — пасторша не любила в Марте именно те черты, которые никак нельзя было назвать «остзейскими»: озорной нрав, пылкость чувств, смешливость и кокетство. Марту Христина невольно ревновала: слишком много внимания уделял ей муж, причем, часто в ущерб собственным детям! При случае она всегда строго отчитывала девочку за подлинные и мнимые провинности, но пастор часто заступался за Марту.

— Пригласи этого трубача Йохана как-нибудь к ужину, я посмотрю на него! — велел преподобный Глюк. — Но Марте ничего не говори. Сначала посмотрим, годится ли он ей в мужья! А если замечу, что Эрнст не дает Марте прохода, посажу бездельника на пару дней на хлеб и воду, пока не одумается! И по пятьсот раз «Отче наш» и «Богородица, Дево, радуйся» ежедневно!

— Это твоя любимица заигрывает с Эрнстом, а не он с ней! — возмутилась пасторша. — Почему мальчик должен страдать из-за ее кокетства?

— Тоже мне Иосиф Прекрасный! — иронически заметил пастор. — Только Марта — не сластолюбивая жена Потифара и не станет преследовать того, кто к ней равнодушен. Ладно, Христина, я сам присмотрю за этими детьми… Иди спать, я скоро…