Жена Петра Великого. Наша первая Императрица - Раскина Елена Юрьевна - Страница 31

Марта и Йохан, стоявшие на засыпанном осколками боевом ходе стены над воротами, казалось, принимали этот печальный и трагический парад. За все время они не сказали между собой ни слова, и только крепко-накрепко держались за руки. Марте казалось, что стоит разорвать это сцепление пальцев, и их разлуку будет уже не предотвратить. Но надо только держаться за руки, и тогда ничего не случится, и они с любимым вместе пойдут по дороге, именуемой «жизнь», до самого конца.

— Кажется, все! — проговорил, наконец, Йохан. — Прошли последние. Пора подавать сигнал. Зажми ушки, моя милая, чтобы я не оглушил тебя этой иерихонской трубой, от звуков которой падет Мариенбург…

Он невесело засмеялся. Марта с заметным усилием заставила себя выпустить его руку и прижала ушки пальцами. Кажется, сила духа совсем оставила ее, и девушка чувствовала себя совершенно несчастной и изможденной. Скорбные звуки последнего сигнала шведской военной трубы поплыли над увитыми дымами пожаров крышами Мариенбурга, над берегами острова, покрытыми спешно строившимися для вступления в покоренную твердыню неприятельскими войсками, над качавшей мертвецов и десантные плоты московитов гладью озера. Прощаясь навсегда со своим домом, Марта плакала тихими, безутешными слезами. Плача, она оперлась на плечо Йохана, который перестал играть, и спустилась вместе с ним по отвесным ступенькам лестницы. Им, простому драгунскому трубачу и его молодой жене, судьба судила стать последними защитниками Мариенбурга, покинувшими его стены.

— Погоди, Марта, кто это? — Йохан вдруг резко обернулся. — Здесь еще есть наши!

Марта оглянулась в изумлении. Их дверей кордегардии выскочили две фигуры в потемневшей от пороховой копоти шведской форме. Впереди бежал неприятный носатый мальчишка-прапорщик Вульф, тот самый, который недавно командовал расстрелом бедолаг-латышей. В одной руке он держал пылающий факел, в другом — обнаженный палаш. С ним был пожилой, но бравый артиллерист из крепостного гарнизона, кажется, штык-юнкер [33]Готшлих, с двумя зажженными факелами. Йохан решительно преградил им путь.

— Не иначе, господа, что вы решились подорвать пороховой погреб арсенала?! — гневно выкрикнул он.

— С дороги, Крузе! — безумно вращая почти вышедшими из орбит глазами, заорал прапорщик Вольф. — Сейчас все здесь взлетит на воздух!! Мариенбург уйдет в Вальгаллу во вспышке всепожирающего огня и заберет с собой этих отвратительных дикарей московитов! Они получат смерть, а не город! Смерть, а не порох!

Юнец-офицерик попытался оттолкнуть Йохана:

— Отойди, жалкий трус! За мной, Готшлих, взорвем здесь все во имя славного короля Карла Двенадцатого!

Но Йохан оказался сильнее: он вырвал у Вульфа факел, бросил его на землю и яростно растоптал пламя ботфортом:

— И не думай, чокнутый недоносок! Не бывать этому! От взрыва погибнут невинные люди, жители этого доброго города, которые и так претерпели немало бед во имя шведской короны! Убирайся за ворота, Вульф, пока я не доложил лейтенанту и он не оторвал тебе пустую башку!

Но тут произошло неожиданное.

— Умри, проклятый изменник!!! — завопил прапорщик и замахнулся на Йохана палашом. Марта в ужасе завизжала и ватно рухнула на колени: ноги вдруг перестали держать ее. Ее любимый был безоружен, если не считать его медной фанфары: свой клинок он недавно сломал пополам, чтоб не отдавать врагу. Однако Йохан недаром считался хорошим солдатом: подставив фанфару под удар, он ловко парировал его, и, схватив Вульфа за горло, повалил его на землю. Несколько мгновений они яростно катались в пыли: трубач пытался обезоружить своего противника, а офицер — ударить его эфесом в лицо.

— Готшлих, что стоишь? Взрывай все!!! — вдруг заорал прапорщик. Старый служака-артиллерист словно вышел из оцепенения от этого крика и размашистыми прыжками бросился в сторону арсенала.

— Марта! — крикнул, в свою очередь, Йохан, продолжая бороться. — Беги, приведи Хольмстрема! Этих гадов нужно остановить!..

Собрав остатки сил, Марта вскочила и опрометью бросилась в ворота. Расталкивая толпу выходивших из них людей, она отчаянно пробивалась вперед, туда, где вел своих драгун лейтенант Хольмстрем, единственный человек, который еще мог предотвратить чудовищную катастрофу. На нее смотрели, как на сумасшедшую, а кто-то, ожесточась сердцем от навалившихся несчастий, в ответ больно пихал и бил ее. Несколько раз Марта падала и снова вскакивала, продолжая свою безумную борьбу. Наконец перед ней оказались синие спины уппландских драгун с белыми соляными и черными пороховыми разводами.

— Герре лейтенант! Ханс!! — изо всех сил закричала Марта. — Ради бога, ко мне! Там двое военных хотят взорвать город! Йохан дерется с Вульфом! Скорее, ради бога!!!

Хольмстрем обернулся, как от удара, и его бледное грязное лицо исказилось ужасом и яростью. Ни минуты не колеблясь, он бросился к Марте. Московский полковник Вадбольский, который в это время говорил о чем-то с комендантом фон Тиллау, быстро сообразил, что происходит, и вприпрыжку помчался следом с целой толпой русских солдат. Слава богу, успела!.. От облегчения Марта испытала страшный приступ слабости, зашаталась и почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног…

Но вместо того чтобы мягко принять обмершую девушку на примятую траву, земля вдруг впала в титаническое безумие. Она сотряслась всей своей гигантской грудью, словно в смертельной лихорадке, встала на дыбы и больно ударила Марту в бок так, что бедняжка подлетела в воздух и снова больно шмякнулась о твердь. Обморок после этого, конечно же, не состоялся, и Марта могла почувствовать на себе адскую мощь взрыва. Раскаленная волна воздуха понеслась, закручивая волчком всех, попавшихся на ее пути, срывая шляпы и платки, опрокидывая наземь. Уши рвануло нестерпимой болью — грохот взрыва сотен пудов пороха мариенбургских аресеналов был столь силен, что человеческое ухо глохло, вместо того чтобы услышать его.

Огненный смерч встал над мариенбургскими крышами и разметал их, словно карточные пирамидки. Тысячи огромных камней, сотни тысяч каменных осколков взлетели в вышину и, зависнув на мгновение в зените, с леденящим душу свистом обрушились на землю. Смертоносный каменный дождь пролился на окрестности Мариенбурга.

Старинная надворотная башня пошатнулась под ударом взрывной волны, треснула от фундамента до верхушки изломанной рваной щелью, но устояла. Ее каменным телом защитило от осколков не успевших отойти далеко жителей и защитников города, и среди них поранило лишь несколько человек. Зато на построившиеся в густые колонны роты московитов камни посыпались, словно божье проклятие. Они дробили черепа, сокрушали спины, перемалывали ребра, разносили в щепы приклады ружей. Солдаты, бесстрашно выстоявшие под огнем, в ужасе бросали оружие, закрывали головы руками и опрометью разбегались в разные стороны. Марта видела, как, сбитый камнем, кубарем покатился полковник Вадбольский. За несколько секунд победоносные войска, стоявшие перед воротами поверженного города, превратились в толпу обезумевших людей, думавших только о собственном спасении…

С глухим стуком упал последний камень. Грохот сменился тишиной, прерываемой только стонами и воплями раненых московитов. Победители и побежденные, равно ошарашенные и поверженные случившимся, застыли как завороженные.

Первыми опомнились испытанные в десятках стычек, боев и сражений уппландские драгуны. Общим солдатским разумом они вмиг смекнули возможные последствия взрыва мариенбургского арсенала и без приказа нашли путь к спасению. Смяв немногих вставших у них на пути московитов, синие мундиры устремились к берегу Алуксне. Не скидывая тесных ботфортов — не до них! — солдаты бросались в воду и, отчаянно работая руками и ногами, спешили отплыть подальше. Некоторые из них, судя по всему, думали уйти на тот берег и попытаться проскользнуть мимо московских пикетов, другие забирали вдоль острова, рассчитывая укрыться в зарослях камышей и ивняка. По плывущим с обоих берегов вразнобой защелкали выстрелы, однако безумный гнев опомнившихся от каменного дождя московитов обрушился в основном на оставшихся шведских военных. Офицеры были перебиты, оглушены взрывом или попросту утратили власть над своими людьми. Озверевшей толпой, с ревом направляя отточенные жала багинетов и занося для удара окованные железом приклады, сермяжные пехотинцы набросились на несчастных гарнизонных солдат. В их глазах каждый, носивший шведский мундир, был виновен в этом предательском взрыве, в страшной смерти стольких их товарищей. Мольбы о пощаде были напрасны. Московиты с чудовищной бранью вырывали из охваченной агонией толпы горожан военных, швыряли их на землю, топтали ногами, забивали прикладами, пропарывали багинетами. Иные, выхватив ножи, перерезали своим жертвам горло и со зловещим наслаждением вытирали с лиц густые брызги крови. Офицеров, впрочем, московиты не били, а оттащили от остальных шведов и окружили плотным, ощетинившимся железом кольцом. Видимо, за их пленение можно было получить особую награду.