Спасибо деду за Победу! Это и моя война - Махров Алексей - Страница 39

Внезапно над головой с ревом проносятся самолеты. Этого еще не хватало! Мне, в принципе, и танка хватит… Так на хрена им авиаподдержка?

Грохот разрывов бьет по ушам настолько сильно, что я глохну. А через секунду меня стегает и опрокидывает навзничь тугая волна воздуха. И тут же по телу начинают барабанить комки земли. Через пару секунд на дороге снова грохает – на этот раз с такой силой, что меня, лежащего, подкидывает чуть ли не на полметра!

Когда в воздухе перестают порхать осколки, с трудом встаю и оглядываюсь. Что это? Хваленые немецкие асы промахнулись? Трех грузовиков вообще нет – на их месте огромная воронка. Это понятно – везли, стало быть, снаряды, вот они и детонировали. Два бензовоза полыхают красивым ярким пламенем. А где бронетехника? Вот и она – танк лежит кверху гусеницами, рядом стоит, накренившись на один борт, БТР. Вокруг ползают на карачках офигевшие фрицы. Что, суки, сладко вам? А вот я сейчас огоньку добавлю!

Стреляю зажигательными по автоцистернам. Высаживаю одиночными полмагазина, но эффекта – ноль! Блин, они что – пустые? Нет, похоже, что все-таки полные – загорелась, сволочь. Правда, как-то лениво… Но ничего – раз занялась, то теперь хрен потушишь – не придумали еще таких огнетушителей. Странно, что сразу не взорвалась.

Постепенно возвращается слух, и я начинаю различать отдельные звуки, до этого казавшиеся «белым шумом» – крики раненых, выстрелы, гул пламени. И над головой опять что-то трещит! Поднимаю глаза к небу – на колонну делает новый заход тройка самолетов. Хм, на «Юнкерсы» они непохожи… Шасси не торчит, да и движков – два. Нет, я знал, конечно, что у немцев были не только пресловутые «лаптежники», но ни за какие коврижки не смог бы отличить друг от друга «Юнкерс-88» и «Хейнкель-111».

В следующую секунду неизвестные бомбардировщики пронеслись точно надо мной, и мне, наконец, удалось разглядеть опознавательные знаки на крыльях – это были красные звезды! Наши!!!

Сброшенные бомбы, с некоей нарочитой медлительностью, слегка раскачиваясь, летели вниз, точняком на уцелевшие грузовики в хвосте колонны. Рыбкой ныряю в пшеницу и, открыв рот, стараюсь поплотнее прижаться к земле. Последовавший взрыв оказался такой силы, что оба предыдущих в сравнении с ним выглядели хлопком петарды. В этот раз дождь из комьев земли, камушков и какого-то мелкого мусора шел почти целую минуту. Несмотря на открытый рот, я снова оглох.

Когда с большим трудом, покачиваясь, словно после недельного запоя, я приподнялся, то первым, что попалось мне на глаза, оказалась оторванная рука в остатках немецкого мундира. Она не долетела до меня каких-то полметра. Ткань рукава еще тлела.

– Ни хера себе! – едва шевеля губами, произнес я и не услышал собственного голоса. – Да, мать же вашу! Они там что, ядрен-батоном ебнули?

Складывалось ощущение, что в уши напихали ваты, а в глаза насыпали песок. К тому же тело била мелкая дрожь – симптом контузии. Но открывшееся зрелище с лихвой компенсировало все неприятности! Проморгавшись, я увидел – от немецкой колонны не осталось ничего! Даже перевернутый танк куда-то пропал! Часть дороги просто испарилась, вместе с находившимися на ней в этот момент людьми и техникой.

Самолеты, набрав высоту, сделали над целью круг и улетели на северо-восток. Ну летуны, ну молодцы! Всегда бы так! После такого налета живых не остается, но проверить не мешает… И сержанта найти. Вдруг он кровью истекает? Хотя… Искать Альбикова до того момента, пока зона не станет безопасной, – глупость. А ну как кто в спину пальнет?

Опираясь на винтовку, встаю на ноги. Ох, ну и трясучка! Коленки просто ходуном ходят. Все равно – хорошо! Хорошо, потому как жив остался, а фашисты сдохли!

Первого живого нашел минут через пять. До того мне попадались только отдельные фрагменты и почти целые, но сильно обгоревшие тушки. И я даже немного удивился, когда очередной «кусок жареного мяса» застонал и отчетливо произнес человеческим голосом:

– Mutti, es tut weh! [66]

Я подошел ближе, прикидывая, в какое место лучше выстрелить – непонятно, где у этого урода голова.

– Kameraden! Hilfe! [67] – услышав шаги, фриц повернул ко мне сожженное до костей лицо. Глаз не было, впрочем, как и остальных составляющих физиономии – носа, рта, щек… Как он говорить умудряется?

– Тамбовский волк тебе товарищ, сука! – ответил я, плюнул и пошел дальше – один хер фриц не жилец, так с чего ему страдания облегчать? Он что-то гундосил мне вдогонку про милосердие, но я только ухмылялся. Раненые детишки, которых вы, сволочи, давили танками, тоже хотели жить…

Второй живой попался, когда я почти закончил прочесывать местность и уже собирался идти искать сержанта. Почти целый (в том смысле, что с полным набором конечностей и не обгорелый) немец сидел в неглубокой воронке, пытаясь перевязать окровавленное плечо. Получалось плохо – левая рука висела плетью. Увидев меня, ганс сделал попытку вытащить из кобуры пистолет. Плохая идея – легкий удар прикладом – и плетью повисла правая рука.

– Es tut weh, vielleicht? [68] – участливо спросил я.

Немец растерянно кивнул.

– Elften panzerdivision? [69]

– Ja! Und wer bist du? [70] – удивленно ответил фриц.

– Partisan! – усмехнулся я, но, увидев непонимание в глазах немца, пояснил: – Wutend Rot bolschewistischen! So sprang mit einem Fallschirm zu Ihnen Kreaturen, schneiden! [71]

Вот тут парня проняло по-настоящему! Он даже попытался отползти, однако выбраться из ямы без помощи рук у него не вышло. Я с улыбкой следил за его попытками. Внезапно за спиной послышались шаркающие шаги. Быстро вскакиваю, разворачиваюсь и вскидываю к плечу винтовку. Палец выбирает свободный ход спускового крючка, остановившись в самое последнее мгновение.

– А ты шустрый малый! – хрипло сказал Альбиков. Вид сержанта страшен – совершенно черное лицо, ресницы и брови обгорели. Гимнастерка висит лохмотьями, предплечье замотано окровавленным бинтом. – Не успела пыль после налета улечься, а ты уже языка взял!

– Ты… как? – спрашиваю с опаской. Сдерживаю в себе первый порыв – обнять Хуршеда, мало ли, может у него спина в сплошных волдырях?

– Нормально! – криво ухмыляется сержант. – Бывало похуже… Удивительно, но руки-ноги целы! Как не оторвало – сам удивляюсь! Вот ведь врезали так врезали, да?

– Кто это был-то? Ну… самолеты?

– Наши! СБ! – с некоторой долей гордости, как будто он лично причастен к авиации, ответил Альбиков. – Два звена отбомбились! Немцы, видимо, боеприпасы и топливо везли, вот потому так и рвануло. Детонация…

Альбиков устало опустился рядом, свесив ноги в яму. Я заметил, что, несмотря на общий побитый вид, его винтовка в полном порядке.

– Что говорит? – спросил Хуршед, легонько ткнув немца в раненую руку носком сапога. Фриц взвыл от боли.

– Да я его только-только нашел. Еще ни о чем спросить не успел.

– А чего ты у него узнать хотел? Характер и назначение груза? – коротко хохотнул Хуршед.

– Ну… Узнать, сколько человек охраняет переезд.

– А на хера? Ты на чем туда собрался? – хмыкнул узбек. – Мотоцикл-то тю-тю!

– Да заведем сейчас! – с воодушевлением сказал я. – В спокойной-то обстановке…

– Ты не понял, Игорь… Ему осколком прилетело… Восстановлению не подлежит! Так что… переезд нам не нужен – лесами пойдем.

– Этак мы можем до завтрашнего дня идти… – скривился я. Эх, ноги мои, ноги… Опять вам достанется. – Этого с собой возьмем или здесь прирежем?

– Не знаю… – вздохнул Хуршед. – Вроде бы офицер…

– А он офицер? – я с сомнением взглянул на фрица.

– Да, причем в немалом чине – гауптман. По нашему это…