Доктор Данилов в тюремной больнице - Шляхов Андрей Левонович - Страница 6

— Зона у нас красная, блатные порядки мы игнорируем, но кое с чем приходится считаться. Например, в медчасти старайтесь класть «обиженку» отдельно, а то можете на ровном месте проблему получить…

Данилов вышел от Пецоркина не только с гудящей головой, но и с представлением о том, как надо себя вести на новой работе.

— Я к вашему брату, к медикам, отношусь с особым вниманием, — сказал на прощание подполковник. — Вы, с одной стороны, гуманисты, а с другой — сотрудники нашей колонии. Сложно вам, это как ежа и ужа скрещивать, как ни старайся, все равно выйдет метр колючей проволоки. Иногда, может, чисто по-человечески и посочувствовать хочется, а как задумаешься, кто перед тобой…

— Врачу лучше об этом вообще не думать, — ответил Данилов. — Больной, значит, надо лечить. Все остальное не имеет значения.

— Формально вы правы, — согласился Пецоркин. — Но жизнь наполняет форму новым содержанием. Я подожду, что вы через полгода скажете.

— То же самое.

— Поживем-увидим…

Вернувшись на первый этаж, начальница велела Мосолову подождать на выходе, а сама привела Данилова в кабинет терапевта для знакомства с рабочим местом и медсестрой. Медсестра Марина Данилова не впечатлила: неприветлива, смотрит букой, никакого интеллекта во взгляде. «А может, просто болеет, и оттого не в духе?» — подумал Данилов. Выглядела Марина и впрямь не очень здорово — худая, бледная, волосы, как мочалка.

— После обхода ознакомьтесь с документацией, — распорядилась Бакланова. — Марина вам все покажет. Сегодня у вас адаптационный день, входите в курс дела, больными начнете заниматься завтра.

— А если кто сегодня обратится?

— Фтизиатр наш примет, он совмещает с терапевтом.

Из медчасти направились в столовую, забрав с собой сопровождающего — коренастого усатого прапорщика по фамилии Плещаков. Впрочем, не исключено, что коренастым его делала пятнистая форма, визуально увеличивающая объем. К прапорщику Бакланова обращалась по-свойски — Сергеич. Женщинам в мужской колонии положен сопровождающий из числа сотрудников, мало ли что кому-то из осужденных в голову взбредет.

— Нам приходится заниматься всем — и лечением, и гигиеной. Пищеблоку — особое внимание…

Данилов не столько слушал, что говорит Бакланова, сколько оглядывался по сторонам. Посмотреть было на что: заборы (сплошной наружный и много внутренних сетчатых), увенчанные рядами колючей проволоки, будки-вышки с автоматчиками, люди в черном, в пятнистом… Где-то надсадно лаяли собаки.

— Проволока под напряжением? — спросил Данилов.

На эту мысль его натолкнули фарфоровые изоляторы.

— Нет, просто колючка, — ответила начальница. — Ток давно уже не подключают. Экономия. Да он, если разобраться, и не нужен.

Пищеблок, пекарню (колонии положено ее иметь — выгодно, удобно, и заключенные делом заняты) и столовую осматривали дотошно, причем здесь руководитель санитарно-бытовой секции не шел сзади, а активно рыскал по углам в сопровождении двух заключенных в белых поварских куртках и одного в черной форме с нашивкой на рукаве. Даже горячие котлы, в которых готовилась пища, не остались без внимания.

Бакланова проверяла чистоту не только зрительно, в подозрительных местах проводила пальцем или платком. Попутно, не отрываясь от основного занятия, она просвещала Данилова.

— С нашим замом по тылу вы еще не знакомы… Леха вообще-то неплохой мужик, но порой его клинит, и он начинает гнать пургу…

Заместителями по тылу в армейских и приближенных к ним системах называют завхозов.

— Где-то раз в год ему начинает казаться, что врачи должны участвовать в закладке продуктов вместе с оперативным дежурным. Имейте в виду, что это — бред! В журнале закладки продуктов должен расписываться оперативный дежурный, врач ею не занимается, он только допускает пищу к раздаче. Порядок знаете?

— Попробовать из каждого котла и, если все нормально, расписаться в журнале, — ответил Данилов.

— Хотя бы понюхать и посмотреть, — хмыкнула Бакланова, давая понять, что пробовать не обязательно.

Из котлов, кстати говоря, пахло довольно сносно. Судя по запаху, сегодня на обед готовили борщ и пшенную кашу.

— Но в любом случае надо прийти на пищеблок и заглянуть в котлы. А то некоторые хотят, чтобы им журнал в медчасть приносили. Максим Гаврилович за такую оптимизацию может голову оторвать, учтите.

По окончании осмотра каждого объекта Бакланова расписывалась в журналах санитарного состояния, которые ей, заранее открыв, подносил Мосолов, еще и ручку подавал. Данилову эта процедура напомнила церемонию подписания важных договоров из телевизора.

По дороге от столовой к бане Бакланова поинтересовалась:

— Как впечатление?

— Нормальное, — ответил Данилов. — Я представлял все в более мрачных тонах, а здесь не так уж и плохо, вон, некоторые даже улыбаются.

— Это у них показное, — нахмурилась Бакланова. — Многие на УДО (условно-досрочное освобождение) надеются, вот и симулируют доброжелательность. Вон, хоть Мосла возьмите, — Бакланова обернулась, чтобы посмотреть на следовавшего позади зэка, но голоса не понизила — пусть слушает, — бегает, старается, весь такой из себя сознательный, а осужден по сто пятой, часть вторая.

— В чем ее суть?

— Убийство с отягчающими обстоятельствами. Кодекс, Владимир Александрович, надо не только чтить, но и знать! Но ничего, за месяц все выучите. У нас здесь серьезные люди сидят, в основном за тяжкие и особо тяжкие преступления — изнасилования, вымогательства с причинением ущерба, тяжкие телесные, грабежи, разбои, убийства… Попадаются, правда, и приличные люди, такие, как завклубом Егоян. Он сидит по двести девяностой, часть четвертая — за взятку.

— Разве за нее строгий режим положен, Лариса Алексеевна? — Данилов, хоть и не любил взяточничества, но не мог поставить знак равенства между ним и убийством или разбоем.

— Если в крупном размере, нет, при неоднократных случаях положен. Тем более что Егоян пошел по делу паровозом… Знаете, что такое идти паровозом? Ну, вы совсем как с другой планеты! Это означает взять всю вину на себя, выгораживая подельников, которые у него были ого-го! — Бакланова понизила голос до шепота. — Егоян сидит, как король, сразу завклубом сделали, передачи без конца носят, живет не в общежитии, а в клубе. Негласно, конечно…

Во время инструктажа подполковник Пецоркин предупредил Данилова, чтобы он называл жилые помещения колонии «общежитиями», а не «бараками», как их именуют сами заключенные.

— Сотруднику не к лицу говорить на фене, — сказал Пецоркин, но и в его речи, и у майора Баклановой частенько проскальзывали жаргонные словечки.

— …А у нас его оставили, когда первоходов от рецидивистов отделяли, потому что он наш, — Бакланова продолжила рассказ о завклубом. — Ухитрился в СИЗО на следующий день после суда заработать еще один срок. Избил сокамерника, который его чем-то оскорбил, да так, что сломал челюсть и руку. Когда пошел разговор о том, что осужденных будут разводить по разным колониям, мы так боялись, что нам оставят «первоходов», но ничего, обошлось.

— Разве с рецидивистами работать легче, Лариса Алексеевна?

— Не то слово. Они уже обкатаны зоной, лишняя борзота с них давно сошла, а вот от «первоходков» можно ожидать чего угодно. Верно я говорю, Мосол?

— Да, гражданин майор! — откликнулся Мосолов. — Старики молодняк уму-разуму учат, недаром же в СИЗО народ всегда так распределяют, чтобы в каждой хате знающие люди были. Хотя бы один-два человека.

— Какой-то маразм с этой реорганизацией нашей системы, — Бакланова махнула рукой, выражая свое неодобрение реформам, — спецконтингент разделили, секции дисциплины и порядка упразднили. А разве можно поддерживать нормальную ситуацию в колонии без опоры на самых сознательных осужденных?

Данилов придерживался другого мнения, считая, что нельзя разрешать одним заключенным командовать другими, поэтому ничего не ответил. Но Бакланова явно приняла его молчание за знак согласия.