Жестокое и странное - Корнуэлл Патрисия - Страница 6

– Господи, – еле слышно вырвалось у него. – Сейчас они кажутся еще страшнее, чем вчера вечером. О Боже. – Покачав головой, он отступил на шаг назад.

Если бы мне кто-то сказал, что на мальчика напала акула, мне показалось бы это весьма правдоподобным, но ровные края ран свидетельствовали о том, что они были нанесены каким-то инструментом типа ножа или бритвы. Куски кожи размером с заплату на локоть были вырезаны с правого плеча и внутренней части правой ноги в области паха. Я раскрыла свой медицинский чемоданчик и, достав линейку, измерила раны, не дотрагиваясь до них, а затем сфотографировала.

– Посмотрите на эти порезы по краям, – показал Трент. – Это о них я вам говорил. Он будто вырезал на коже какую-то фигуру, а потом ее отрезал.

– Вы не обнаружили анальных разрывов? – спросила я медсестру.

– Когда я измеряла ректальную температуру, я ничего не заметила, и, когда его интубировали, тоже никто ничего особенного не увидел. Еще я осматривала его на предмет переломов или гематом.

– А татуировки?

– Татуировки? – переспросила она, словно ничего подобного до этого не слышала.

– Татуировки, родимые пятна, шрамы. Что-нибудь такое, что кому-нибудь могло понадобиться по какой-то причине удалить, – пояснила я.

– Понятия не имею, – неуверенно произнесла медсестра.

– Пойду спрошу у его родителей, – вызвался Трент, вытирая пот со лба.

– Они, возможно, в кафетерии.

– Я их найду, – бросил он уже на ходу.

– Что говорят его врачи? – спросила я медсестру.

– Состояние критическое, рефлексы отсутствуют, – заявила она абсолютно бесстрастным голосом.

– Можно посмотреть, куда попала пуля? – поинтересовалась я.

Она ослабила повязку на голове мальчика и приподняла марлю, чтобы мне стала видна маленькая черная дырочка с обожженными краями. Рана проходила сквозь правый висок немного вперед.

– Через лобную долю? – спросила я.

– Да.

– Ангиографию делали?

– Кровообращение полностью нарушено из-за опухоли. При электроэнцефалографии активность отсутствует, теплового рефлекса нет, биопотенциалы мозга не определяются.

Она стояла с противоположной стороны кровати, руки в перчатках, и ровным монотонным голосом продолжала перечислять, какие тесты и процедуры были проведены с целью уменьшения внутричерепного давления. Проработав в свое время в «скорой помощи» и реанимации, я прекрасно понимала, что проще формально выполнять свои служебные обязанности по отношению к тем пациентам, которые не приходят в себя. А Эдди Хит никогда не придет в сознание. Кора его головного мозга погибла. То, благодаря чему он был человеком, благодаря чему он мог думать и чувствовать, было безвозвратно утеряно. Оставались еще жизненно важные функции, оставался ствол головного мозга. Оставалось тело, которое дышало, в котором билось сердце, поддерживаемое сложной аппаратурой.

Я стала искать травмы, которые он мог получить, пытаясь оказать сопротивление. Стараясь не касаться идущих к нему трубочек и проводков, я машинально взяла его руку и не замечала этого до того момента, пока его рука не сжала мою. Такие рефлексы нередки при смерти головного мозга. Это похоже на то, как младенец хватает вас за палец, – рефлекс, совершенно не имеющий отношения к умственному процессу. Я осторожно отпустила его руку и глубоко вздохнула, ожидая, пока стихнет душевная боль.

– Что-нибудь обнаружили? – поинтересовалась сестра.

– Тяжело осматривать при таком обилии трубочек и проводков, – ответила я.

Она поправила ему повязку и укрыла простыней до подбородка. Я сняла перчатки и бросила их в урну. В этот момент вернулся Трент, в его взгляде было некоторое беспокойство.

– Никаких татуировок, – выпалил он, с трудом переводя дыхание, словно до кафетерия и обратно он бежал. – Ни родимых пятен, ни шрамов.

Несколько минут спустя мы уже направлялись к автостоянке. Солнце то выходило, то пряталось, ветер кружил крохотные снежинки. Прищурив глаза от ветра, я посмотрела на поток машин на Форест-авеню. У многих автомобилей на радиаторах были рождественские венки.

– Я думаю, вам следует быть готовым к тому, что он, скорее всего, умрет, – сказала я.

– Если бы я знал, я не стал бы тревожить вас со своими просьбами приехать. Черт возьми, холодно.

– Вы правильно поступили. Через несколько дней его раны выглядели бы совсем по-другому.

– Говорят, весь декабрь будет такой. Холод собачий, много снега. – Он посмотрел на дорогу. – У вас есть дети?

– Племянница, – ответила я.

– У меня два мальчика. Одному из них тринадцать.

Я достала ключи.

– Моя машина здесь, – сказала я.

Трент кивнул, провожая меня. Он молча наблюдал, как я открывала свой серый «мерседес». Когда я садилась и пристегивала ремень, он внимательным взглядом окинул обитый кожей салон машины, затем оценивающе осмотрел ее всю, словно это была шикарная женщина.

– А что насчет вырезанной кожи? – спросил он. – Вы не сталкивались с чем-то похожим?

– Возможно, мы имеем дело с кем-то, кто предрасположен к каннибализму, – ответила я.

Вернувшись в офис, я просмотрела почту, подписала стопку результатов лабораторных заключений, наполнила свою чашку жижей, оставшейся на дне кофеварки, и не произнесла ни единого слова. Когда я сидела за столом, Роуз появилась настолько бесшумно, что в первый момент я и не заметила бы ее, если бы она не положила газетную вырезку на журнал для записей, где уже лежало несколько других.

– У вас усталый вид, – сказала она. – Когда вы приехали сегодня утром? Прихожу – кофе сварен, а вас уже нет.

– В Энрико тяжелый случай, – ответила я. – Мальчик, который, вероятно, поступит к нам.

– Эдди Хит.

– Да, – удивленно подтвердила я. – Откуда вы знаете?

– О нем тоже написано в газете, – ответила Роуз, и я обратила внимание, что у нее новые очки, делавшие ее аристократическое лицо менее высокомерным.

– Мне нравятся ваши очки, – заметила я. – Гораздо лучше, чем те, что сидели на кончике носа, как у Бена Франклина. Так что там про него?

– Не много. В статье написано лишь о том, что его нашли неподалеку от Паттерсон-авеню и что его ранили. Если бы мой сын был маленьким, я бы ни за что не позволила ему разносить газеты.

– На Эдди Хита напали, не когда он разносил газеты.

– Все равно. Я бы не разрешила, тем более в такое время. Значит, так, – она дотронулась пальцем до носа, – Филдинг внизу на вскрытии, Сьюзан повезла пробы мозга на исследование. Кроме этого, пожалуй, больше ничего не произошло, если не считать вышедшего из строя компьютера.

– И он все еще не работает?

– Кажется, им занимается Маргарет, и уже почти все в порядке, – сказала Роуз.

– Хорошо. Когда он заработает, мне нужно, чтобы она кое-что для меня поискала. По кодам – раны, увечья, каннибализм, укусы. Возможно, даже шире – вырезанный, нома, плоть, различные варианты сочетаний с этими словами. Можно попробовать расчленение, но, похоже, это не совсем то, что нам нужно.

– В какой части штата и в какой отрезок времени? – спросила Роуз, делая для себя пометки.

– Весь штат за последние пять лет. Меня, в частности, интересуют случаи с детьми, но не только. И попросите ее заглянуть в травматологическую регистрацию. В прошлом месяце на одном из совещаний я разговаривала с их директором, и он просто горел желанием поделиться с нами своими данными.

– То есть вы хотите, чтобы мы проверили и тех, кто выжил?

– Если можно, Роуз. Давайте посмотрим, нет ли чего-нибудь похожего на случай с Эдди Хитом.

– Я сейчас скажу Маргарет и узнаю, сможет ли она начать, – сказала моя секретарша, направляясь к двери.

Я стала просматривать статьи из утренних газет, приготовленные ею для меня. Как и следовало ожидать, сильно раздувалась история с кровотечением, якобы начавшимся у Ронни Уоддела «из глаз, носа и рта». В «Амнести интернэшнл» говорилось, что его казнь была ничуть не менее бесчеловечной, чем убийство. Представитель Американского союза борьбы за гражданские свободы заявлял, что «поломка электрического стула, вероятно, причинила Уодделу нечеловеческие страдания», и далее сравнивал это с казнью во Флориде, где во время первого применения синтетических губок у осужденного вспыхнули волосы.