Жестокое и странное - Корнуэлл Патрисия - Страница 2

Он провел в ожидании смертной казни девять лет. Я непосредственно не занималась делом его жертвы, поскольку убийство было совершено до того, как меня назначили главным судебно-медицинским экспертом Вирджинии и я переехала в Ричмонд. Но, ознакомившись с этим делом, я узнала жуткие подробности.

Утром четвертого сентября десять лет назад Робин Нейсмит, диктор восьмого телеканала, позвонила к себе в студию и сообщила, что заболела. Она вышла за лекарствами от простуды и вернулась домой. На следующий день ее обнаженное и изувеченное тело было найдено у нее дома в гостиной возле телевизора. Потом установили, что кровавый отпечаток большого пальца, обнаруженный на полочке с медикаментами, принадлежал Ронни Джо Уодделу.

Когда я подъехала к моргу, там уже стояло несколько машин. Одна из них – моего заместителя Филдинга. Мой администратор Бен Стивенс и прозектор морга Сьюзан Стори тоже были здесь. За открытыми воротами виднелась тускло освещенная фонарями асфальтированная стоянка, офицер полиции курил, сидя в своей служебной машине. Когда я остановилась, он вылез и направился ко мне.

– Ничего, что ворота открыты? – спросила я. Полицейский был высокий и худой, с густыми седыми волосами. Мне уже не раз приходилось с ним разговаривать, но я никак не могла запомнить его имени.

– Да пока вроде ничего страшного, доктор Скарпетта, – ответил он, застегивая молнию своей массивной нейлоновой куртки. – Все тихо. Но как только приедут из тюрьмы, я их закрою и позабочусь о том, чтобы никто не открывал.

– Отлично. По крайней мере, пока вы здесь.

– Да, можете не беспокоиться, мэм. Кроме того, сюда должна подойти еще пара полицейских, на всякий случай. Демонстрантов довольно много. Вы, наверно, читали в газетах о том, сколько людей подписали это прошение, направленное губернатору. А сегодня я еще слышал, что некоторые сострадальцы аж в Калифорнии объявили в знак солидарности голодовку.

Я окинула взглядом пустынную стоянку и Мэйн-стрит. Шелестя покрышками по мокрой мостовой, мимо пронеслась машина. Из-за тумана уличные фонари казались расплывчатыми кляксами.

– Однако мне, черт возьми, этого не понять. Ради Уоддела я бы не пожертвовал и чашечкой кофе. – Прикрыв от ветра пламя зажигалки, офицер задымил сигаретой. – Особенно после того, что он сделал с этой девчонкой Нейсмит. Знаете, я помню, как она вела телепередачи. Вообще-то мне нравятся белые женщины, они такие же аппетитные, как мой кофе с молоком. Но тут должен признаться, она была самой хорошенькой из всех известных мне черных девочек.

Прошло почти два месяца с тех пор, как я бросила курить, но мне все еще было невыносимо тяжело, когда кто-то курил в моем присутствии.

– Господи, это же случилось чуть ли не десять лет назад, – продолжал полицейский. – Но я не могу забыть, какой тогда поднялся шум. Нелегко нам пришлось. Словно медведь-гризли вселился в...

Я прервала его.

– Держите нас в курсе событий, хорошо?

– Да, мэм. Мне сообщат по рации, и я скажу вам. – Он направился назад к своей машине.

Коридоры морга были освещены бледным флуоресцентным светом, в воздухе стоял запах дезодоранта. Я прошла через маленький офис, где происходила процедура оформления поступающих тел, через рентген-кабинет и далее через холодильник, представляющий собой довольно большое охлаждаемое помещение с двухъярусными каталками и двумя массивными стальным дверями. В секционном зале ярко горел свет, отражаясь в начищенной поверхности столов из нержавеющей стали. Сьюзан точила длинный хирургический нож, а Филдинг приклеивал к пробиркам этикетки. Их лица не выражали никакого энтузиазма, оба выглядели не менее усталыми, чем я.

– Бен в библиотеке наверху смотрит телевизор, – сообщил мне Филдинг. – Он даст нам знать о развитии событий.

– А если у этого парня был СПИД? – Сьюзан говорила об Уодделе так, словно он уже мертв.

– Не знаю, – откликнулась я. – Наденем двое перчаток, примем обычные меры предосторожности.

– Я все-таки надеюсь, что нам об этом сообщат, – не унималась она. – Знаете, я не верю тем, кто занимается обследованием уголовников. Им все равно, какой у них анализ на СПИД, это их не касается.

Не они делают вскрытие, а наши проблемы их не волнуют.

Сьюзан просто помешалась на грозящих ей профессиональных опасностях вроде угрозы облучения, отравления химикатами и инфекций. Но я могла ее понять. Она была уже несколько месяцев беременна, хоть с виду это казалось почти незаметно.

Накинув на себя пластиковый фартук, я прошла в раздевалку, облачилась в зеленую робу, сунула ноги в бахилы и достала два комплекта перчаток. Я осмотрела каталку, стоявшую возле стола номер три. На ней значились имя Уоддела, дата его рождения и его номер. Если в последнюю минуту вмешается губернатор Норринг, надписанные пробирки выбросят. Ронни Уоддел будет вычеркнут из регистрационного журнала морга, и его номер достанется тому, кто поступит в морг следующим.

В одиннадцать вечера Бен Стивенс спустился вниз и покачал головой. Подняв глаза, мы все посмотрели на часы. Никто не сказал ни слова. Шли минуты.

Держа в руке рацию, вошел полицейский. Я неожиданно вспомнила, что его фамилия Рэнкин.

– Приговор приведен в исполнение в одиннадцать ноль пять, – сказал он. – Тело будет здесь минут через пятнадцать.

Фургон предупредительно сигналил, въезжая в ворота задним ходом, и, когда его дверцы распахнулись, из него выскочили охранники в количестве, достаточном для того, чтобы справиться с мелкими беспорядками. Четверо из них выкатили носилки с телом Ронни Джо Уоддела. Шаркая ногами и постукивая металлом, они пронесли их мимо нас по пандусу в морг. Опустив носилки на кафельный пол и даже не потрудившись поставить их на раскладные ножки, они подтолкнули их вперед, словно сани на колесиках с пристегнутым к ним пассажиром, укрытым запятнанной кровью простыней.

– Кровотечение из носа, – предупреждая мой вопрос, заявил один из охранников.

– У кого? – спросила я, заметив кровь на перчатках охранника.

– У мистера Уоддела.

– В машине? – удивилась я, потому что у Уоддела не должно было быть кровяного давления к тому времени, когда его тело погрузили в санитарный фургон.

Однако охранник был занят другим делом, и я не получила ответа на свой вопрос. Придется подождать.

Мы переложили тело в каталку, стоявшую на напольных весах. Замелькали руки, отстегивающие ремни, кто-то откинул простыню. Бесшумно закрыв за собой дверь в секционную, охранники удалились так же стремительно, как и появились.

Уоддел был мертв ровно двадцать две минуты. Я чувствовала запах его пота, его грязных босых ног и – несколько слабее – паленого мяса. Его правая штанина была задрана выше колена, на обожженную икру уже посмертно была наложена свежая марлевая повязка. Он был крупным, сильным мужчиной. Газеты прозвали его «добрым великаном», «душкой Ронни» Однако в свое время он запросто бы использовал силу этих здоровенных рук и широких плеч, чтобы лишить жизни другого человека.

Расстегнув голубую хлопчатобумажную рубашку Ронни, я стала осматривать его карманы. Делалось это для проформы и, как правило, не приносило никаких результатов: осужденные не брали с собой ничего на электрический стул. И я была очень удивлена, когда обнаружила в заднем кармане джинсов какое-то письмо. Конверт оставался запечатанным, крупными буквами на нем было написано:

СУГУБО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО. ПРОШУ ЗАХОРОНИТЬ СО МНОЙ!

– Нужно сделать копию конверта и его содержимого, а оригиналы приложить к его личным вещам, – сказала я, протягивая конверт Филдингу.

– Боже, да он здоровее меня, – пробубнил тот, подкалывая конверт к протоколу вскрытия.

– Не может быть, чтобы кто-то оказался здоровее вас, – заметила Сьюзан моему заму-культуристу.

– Хорошо, что смерть наступила совсем недавно, – добавил он, – а то нам без домкрата бы не обойтись.

Через несколько часов после смерти мускулистые люди становятся такими же неподатливыми, как мраморные статуи. Окоченение еще не началось, и Уоддел был почти как живой. Он словно спал.