Легионы - вперёд! - Агафонов Игорь - Страница 19

— Чего же ты хочешь? Я не могу отказаться от жертвы богам. Такова традиция… Да меня попросту легионеры не поймут!

Император вздохнул.

— Я предполагал, что так и будет. И заранее обсудил этот вопрос с Папой. Он дает свое согласие, неофициальное конечно… Проще говоря, он закроет глаза. Но у него есть одно условие.

— Не понимаю, почему ты должен согласовывать свои решения с понтификом. И уж те более, почему я должен это делать… Но пусть так. Чего он хочет?

— Не так много. Рассказать легионерам о христианской вере. Позволить им посещать моления. И отправить в поход с армией несколько священников.

Красс задумался.

— И это всё?

— Всё.

— Не вижу препятствий. Но я не могу обещать, что легионеры станут слушать его проповедников. И, боюсь, от насмешек их защитить не смогу.

— Этого и не требуется! Их дело как вести проповедь и дело легионеров, слушать ее или нет. Нас с тобой это не касается. Но поддержка Папы была бы для нас очень важна.

— Тогда я согласен.

— Раз так, мне остается только отдать приказ открыть храм и начинать жертвоприношение. Большинство сенаторов поймут, но за некоторых я не ручаюсь… — он неожиданно рассмеялся. — Зато Никомах будет в восторге!

— А кто это?

— О! Ты еще услышишь о нем. Это я тебе обещаю!

Рассаживаясь на скамьях в Капитолийском храме, сенаторы все еще находились под впечатлением зрелища жертвоприношения. В зале стоял гул голосов, государственные мужи возбужденно обсуждали увиденное. Впервые за много лет на Форуме лилась кровь жертвенных животных, и облаченные в белые одеяния авгуры возносили молитвы в честь Юпитера, Марса и Квирина. Судя по разговорам, увиденное понравилось далеко не всем, однако едва император встал со своего места и поднял руку, в зале установилась тишина.

Речь Антемия открывала торжественное заседание Сената. Он говорил о чуде, доказывающем могущество Бога, об избавлении Рима от страшной опасности и необходимости сплотится всем, — и христианам и сторонникам старой веры, — перед лицом новой угрозы идущей с севера. Император умел говорить, и речь была хороша, но Красс не мог сосредоточиться на его словах, настолько удивил его вид храма.

В прошлом Красс не раз бывал в храме Юпитера на Капитолии. Разумеется, он не ожидал увидеть залу Сената в прежнем убранстве, но нынешний ее вид наводил на невеселые мысли. Храм давно не посещался никем, следы царившего здесь запустения были повсюду, хотя кто-то изрядно потрудился, стараясь их скрыть или хотя бы сгладить. Богатая некогда роспись стен осыпалась во многих местах, и сейчас уже трудно было угадать, что там некогда было изображено. Там и тут блуждавший по стенам взгляд натыкался на выщерблины, трещины и попросту дыры. Крассу казалось, что он буквально видит как оттуда выковыривали золотую отделку и драгоценные камни. Сейчас уже трудно было представить, каким был это храм в ту пору, когда солнечный свет играл на его лепных узорах, заставляя оживать чудесные фрески. Символ величия Рима — вот чем всегда был Капитолийский храм, на его отделку и украшение никогда не жалели средств, и такой его вид заставлял особенно остро почувствовать, что время славы Рима осталось далеко в прошлом.

В конце зала возвышалась статуя Юпитера, но Красс старался туда не смотреть. Совсем недавно ее отмыли, но сделали это так небрежно и в такой спешке, что грязные разводы покрывали фигуру грозного бога. «Неудивительно, что этот Рим стал таким слабым, и варвары делают с ним, что хотят», — подумал Красс. — «Как можно было довести до такого статую Юпитера Капитолийского?!». И все же, не удержавшись, он пристальнее вгляделся в эту часть зала. Неужели… Он улыбнулся — вот он, символ надежды! Боги шлют ему знак — рядом с несчастным Юпитером раскинул крылья римский орел. Солнечный луч упал на него, когда Антемий заканчивал свою речь. Как уцелел здесь серебряный орел? Как обошли его стороной пять веков войн, грабежей и невзгод? Все также грозно сжимал он когти, все таким же суровым был его взгляд. Он словно бросал вызов всем, кто покушался на величие Рима, всем тем, кто довел древний храм до столь жалкого состояния. И это было подлинным чудом богов. Красс тотчас же поклялся себе сделать все возможное, чтобы храм Капитолия вновь засиял своей истинной красотой.

Между тем, император завершил свою речь и со своего места поднялся принцепс Сената.

— Славный Август, доблестный Красс и вы, отцы Отечества! Свою речь я хочу начать…

Двери храма с грохотом распахнулись. Сенаторы разом повернулись ко входу. В зал буквально ворвался плотный скуластый человек в темной накидке. Не обращая внимания на возмущенные голоса, он быстрым шагом проследовал к возвышению в центре зала. За ним не столь решительно следовали четверо сенаторов.

— Что ты себе позволяешь, Паулин?

— Что я себе позволяю? Такой же вопрос я хотел бы задать тебе, Аниций, и всем вам, отцы Отечества! Оглядитесь вокруг! Вы собрались в этом нечестивом месте, я знал об этом и потому не собирался приходить в Сенат, идущий на поводу у язычников. Но что я услышал? На Форуме было проведено мерзкое действо. И никто из сенаторов не воспрепятствовал этому! Забыли вы разве о законе, что запрещает кровавые языческие обычаи? А ты, Август! Как мог ты позволить попрать законность и Веру?!

Принцепс сената растерянно переводил взгляд с Паулина на императора, но Антемий не вмешивался. Однако же со скамьи в первом ряду вскочил один из сенаторов.

— Замолчи, Паулин! Как смеешь ты оскорблять Сенат?!

— А, Никомах! Кто же еще мог бы мне возразить? Не в Сенате я нахожусь, но в грязном вертепе! Ты, негодяй, стоишь за всем этим? Всем известно, как ты поносишь христианскую веру на тайных сходках! А в доме своем ты держишь идолов, и славишь своего нечестивого прадеда, что вместе с узурпатором Евгением поднял мятеж против законной власти, пытаясь ввергнуть Рим обратно во мрак язычества. Твой предок ставил золотого кумира в Альпийских проходах, грозил небесными карами самому Императору, и что же с ним сталось? Вам мало того урока, отцы Отечества?! Вспомните какие кары обрушились на отвернувшийся от истинной веры Рим сто лет назад по вине предка того, кто находится среди вас. Отриньте заблуждения! Покиньте это проклятое место и следуйте за мной!

Сенаторы перешептывались, но молчали. Один лишь Никомах набрал в грудь воздуха, собираясь говорить, но его опередил император.

— Довольно, Паулин. Приказываю тебе покинуть Сенат!

— Приказываешь мне? Да есть ли у тебя право приказывать после того, что ты совершил сегодня? Вели своим прислужникам схватить меня, вели пытать, если хочешь — я с радостью приму мученический венец, ради торжества моей веры!

— Ну я тебя сейчас проучу, невежа! — Никомах нагнув голову двинулся к центру зала, за ним последовали несколько молодых сенаторов.

— Я сказал, довольно! — Антемий встал со своего места. — Сенат Рима! Будем ли мы терпеть среди нас подобное неуважение и попрание сенатских норм?

Он обвел скамьи сенаторов пристальным взглядом.

— Нет! Пусть убирается! Гнать его! — раздавались крики. Никомах, сложив на груди руки, насмешливо глядел на своего оппонента. Тот хотел было еще что-то сказать, но махнув рукой, бросил только:

— Я ухожу, но не потому, что меня гонять, а лишь из нежелания находится в этом гнезде отступников.

Прежде чем гордо двинутся к выходу он посмотрел прямо на Красса:

— Ты еще раскаешься в своем заблуждении, язычник!

Красс только пожал плечами, все произошедшее его позабавило. «В наши дни в Сенате бывало и повеселее», — подумал он.

Амфитетр Флавиев был полон народа. Ждали начала Игр. И не какой-нибудь жалкой травли зверей, что изредка здесь устраивались, но настоящих гладиаторских боев, которых Рим не видел уже около сотни лет. Пятьдесят тысяч человек заполнили скамьи амфитеатра, значительную часть из них составляли легионеры Красса, успевшие уже погулять в тавернах, оставив там немалую часть своего жалования. Много было и римских граждан, жаждавших посмотреть на невиданное зрелище. Мест всем желающим не хватило, и разочарованные неудачники толпились у входов, в надежде хоть как-нибудь прорваться внутрь. Среди скамей сновали расторопные торговцы, предлагая еду и прохладительные напитки. Всюду слышались разговоры, сливаясь в один неумолчные гул огромной толпы.