Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв. - Автор неизвестен - Страница 57

Потрясенная словами Сим Чхон, госпожа Чан взглянула на девушку и, видя, что та непреклонна в своем решении, оставила уговоры. Ей жаль было расставаться с Сим Чхон, и потому, дав волю слезам, она промолвила:

— Узнав тебя, я привязалась к тебе и полюбила, как родную дочь. Мне всегда было нестерпимо тяжело и грустно разлучаться с тобой даже на день, даже на час. Могу ли я спокойно смотреть, как ты на моих глазах идешь на смерть? Подожди немного! Я позову живописца, он сохранит мне на память твое лицо, твой облик... Останься ненадолго!

Тотчас госпожа Чан кликнула служанку и послала ее за художником. Когда тот явился, она изложила свои требования:

— Посмотри сюда! Вглядись внимательно в лицо, фигуру, одежду, весь печальный облик этой девушки! Если ты хорошо нарисуешь ее, я щедро тебя награжу. Постарайся, чтоб все было, как есть на самом деле!

Принесли раму, обтянутую шелком. Художник взял в руки уголек, внимательно оглядел Сим Чхон и очертил контуры будущего портрета. Потом разложил кисти и краски и начал писать. На холсте появились блестящие, черные как смоль волосы, печальное белоснежное личико со следами слез, наконец, стройная фигура, красивые руки, ноги... Ни дать ни взять — настоящая Сим Чхон! Когда законченный портрет поставили рядом с оригиналом, в комнате появилась как бы вторая Сим Чхон. Госпожа Чан обхватила правой рукой шею девушки, левой прижала к себе портрет и зарыдала. Сим Чхон, тоже вся в слезах, обратилась к ней:

— Верьте, добрая госпожа, вы всегда были для меня как мать. Сегодня мы расстаемся, и кто знает — встретимся ли когда-нибудь? Я напишу на портрете прощальные стихи, и, когда вы будете их читать, вспоминайте меня!

Растроганная госпожа Чан подала ей кисть, и Сим Чхон стала писать стихи. Она писала, и слезы падали из ее глаз капля за каплей и превращалась в кровь, а кровь — в бутоны цветов. Казалось, цветы эти источают аромат.

Вот ее стихи:

Госпожа Чан поразилась:

— Твои стихи — творение, достойное кисти богов! Видно, судьба твоя предначертана Небом и не по своей воле уходишь ты из мира!

Госпожа Чан, в свою очередь, оторвала лист бумаги, быстро написала что-то и отдала Сим Чхон. Вот что она написала:

Сим Чхон взяла стихи и спрятала их на груди. Когда она стала прощаться с госпожой Чан, обе они плакали навзрыд. И все жители Улина от мала до велика сокрушались, глядя на них.

Сим Чхон вернулась домой. Хаккю кинулся к ней, обнял ее и в исступлении заголосил:

— И я с тобой! И я с тобой! Я не пущу тебя одну! Жить — вместе, и погибать — вместе! Ты не оставишь меня одного! Пусть мы пойдем на корм рыбам, но зато вместе!

Сим Чхон, глотая слезы, молвила в ответ:

— Разве по своей воле нарушаю я предопределенные Небом устои? Разве по своей воле покидаю я этот мир? Ведь все несчастья от судьбы; ведь жизни человека есть предел! Ничего не поделаешь — уж такова моя доля! Не думайте, отец, о своей непочтительной дочери! Желаю вам снова открыть глаза и увидеть белый свет. Возьмите себе в жены хорошую женщину, и пусть у вас будет много детей и внуков!

Протестующим жестом Хаккю поднял руку.

— Нет! Нет! Не говори так! Если бы мне суждено было иметь жену, разве случилось бы такое? Нет, ты не можешь уйти от меня!

Тогда Сим Чхон взяла отца за руку, вывела его к жителям Персикового цвета и, плача, взмолилась:

— Почтенные соседи! Мужчины и женщины! Я ухожу на смерть и оставляю вам своего одинокого отца. Прошу вас, позаботьтесь о нем!

С этими словами она поклонилась и направилась к купцам. Все жители селения, мужчины и женщины, старики и дети, провожали ее печальным взглядом.

Заливаясь слезами, Сим Чхон брела за купцами. На лице ее лежала печать глубокого горя, волосы были растрепаны, слезы кровавым дождем лились из глаз, увлажняя одежду. Безжизненным взором оглядела она соседский дом.

— Старшая дочь почтенного Кима! Мы с тобой одних лет и живем по соседству. Я мечтала, что мы вырастем и будем жить дружно, как сестры, до самой старости будем вместе наслаждаться земными радостями, вместе переживать горе. Жаль, что должна я покинуть этот мир. Такова уж моя судьба! Я умру, а мой одинокий отец останется в печали и горе — вот что не даст мне покоя и на том свете! Если я дорога тебе, не забывай о моем несчастном отце! Прошу тебя!

А ты, младшенькая? С кем ты теперь будешь заниматься рукоделием? Помнишь, как в прошлом году, в пятый день пятой луны, в праздник начала лета мы с тобой качались на качелях? А в этот год, в седьмой день седьмой луны, в праздник осенних сумерек мы собирались просить Ткачиху научить нас вышиванию! Всему этому не быть. Ради отца я покидаю этот мир, и если ты любишь меня, то утешь, прошу тебя, моего несчастного родителя, когда он будет в горести оплакивать меня. Ведь когда мы дружили, твоя семья была моей семьей, а моя — твоей. Пока мы обе были живы, я всегда доверяла тебе! Я надеюсь, что, когда батюшка скончается и мы встретимся с ним в загробном мире, он расскажет мне о твоих добрых делах!

Видно, знало Небо о прощании Сим Чхон — солнце скрылось, голубой купол заволокло темными тучами. Дождевые капли падали, словно слезы; прекрасные бутоны цветов завяли и лишились своих красок; уныло качались травы и деревья, покрывшие окрестные холмы, ивы склонились к воде.

— О чем тоскуешь ты, иволга? Я не ведаю твоей тоски! А знаешь ли ты о моей безнадежной печали?

Вдруг закуковала кукушка: «Лучше бы вернуться!»

— Зачем в лунную ночь ты покинула реки и горы? Зачем тревожишь сердце мое тоскливым напутствием? Как ты ни пой, сидя на ветке, свое «Лучше бы вернуться», я продала себя, получила плату сполна и не могу вернуться назад.

К щеке Сим Чхон пристал гонимый ветром лепесток цветка. Она сняла его, осмотрела.

— Разве цветы опадают потому, что хотят опасть? Нет, их лепестки обрывает ветер! Не душа моя, но горькая судьба подобна этому цветку. Разве я хочу погибнуть?! Но такова уж моя судьба, и ее не изменишь!

Сделает она шаг — слезы польются ручьем, сделает другой — оглянется назад. Так Сим Чхон покинула родные края. С этого времени и начинаются самые горькие дни ее жизни.

Достигнув устья реки, торговцы-мореходы взошли по трапу на корабль, проводили Сим Чхон в каюту, а затем подняли паруса и снялись с якоря. С песнями, под грохот барабанов отплыли они в далекие края.

Корабль вышел в открытое море. В безбрежном просторе гуляют зеленые волны; белоголовые чайки стремятся к берегу, поросшему красной осокой; на прибрежный песок садятся дикие гуси с Трех рек; откуда-то доносится серебристый звук, словно гудит рожок рыболовного судна. Звук умолкает, но людей нигде не видно, лишь зеленеет вокруг вода да жалобно скрипят снасти. «Они печалятся обо мне», — думает Сим Чхон.

Миновали Чанша: куда же делся великий наставник Цзя И? [270]

Взглянули на реку Мило: где душа преданного Цюй Юаня [271], нашедшего приют в брюхе у рыб?

Подплыли к башне Желтого Журавля, вспомнили стихи Цуй Хао [272]: